Поделиться
Указ, конечно, долгожданный и справедливый. Пусть даже слово "увековечить" по отношению к поэту кажется ворсистым и нафталиновым, как дорожка ковровая. Вознесенского ведь трудно представить себе бронзовым, у него ведь все ходуном и из электричек-слов вылетает вдруг "шаландышаландышаландыша - ландыша хочется!"… Вот и в театральном зале опять случился аншлаг - будто не пролетело полвека со времен его легендарных "Антимиров" на Таганке.
В духотище интернета, в серобуромалиновых буднях то и дело встречаются разные размышляксы, размышлейки про шестидесятников - про заслуги, про иллюзии, а то и про вину поколения в тупиках и затыках нашей истории. Ну и что же: их поезд ушел? Это как посмотреть. Вон ведь, люди сидят два часа, не сводки о курсах валют, а стихотворения слушают. Одних наждачкой времени затерло до залысин, другие юны и кучерявы. Что у всех общего в головах? А все то же - будто не пролетело полвека - вознесенское, злободневное: ностальгия по настоящему.
Вот вопрос: в каком мы времени сейчас живем, что за время такое? Собственно об этом и вышел у нас разговор с писателем Зоей Богуславской, вдовой поэта Вознесенского.
- Зоя Борисовна, вы давно говорите об этом проекте музейно-культурного центра - ну теперь-то наконец все сдвинется с точки. Кроме того, согласно Указу, учредят еще 10 студенческих стипендий имени Вознесенского, присвоят имя поэта библиотеке, установят мемориальную доску на доме… Вам как-то пришлось "пробивать" этот указ?
Зоя Богуславская: Ну что вы, я стараюсь не просить, по пословице - никогда не проси, сами дадут. Главное, чтоб был центр по изучению Андрея Андреевича. Такой проект давно готов, два года он обсуждается, подходящее помещение никак не найдут. В четырех комнатах будут видеомы, живопись и графика Вознесенского, библиотека, рукописи, архив, видео, кинопленки. Такая живая территория, где смогут работать и общаться исследователи и поклонники…
- Поклонников и друзей у вас с ним вроде бы всегда хватало. А откуда у Вознесенского эти строки, будто от безнадеги - "я друга жду, всю жизнь я друга жду"…
Зоя Богуславская: У Андрея была короткая память на обиды в жизни. Даже если кто-то забывал о нем, скажем, в последние его годы, когда он болел и явно больше нуждался во внимании. Были такие, не хочу сейчас называть их, ну, это, знаете, очень по-американски: не вешай на меня чужие несчастья, я со своими справляюсь - пусть он со своими справляется. Это настолько не русское… У нас скорее наоборот, я когда-то писала, - надо проверять друзей не на несчастье, а на счастье. У нас в несчастье побежит со стороны толпа сострадать, помогать, искать врачей… Зато у нас успех не прощается.
Когда-то, в первые дни нашей жизни с Андреем, мне стали звонить его поклонницы, они же на что-то рассчитывали, а он вдруг женился на женщине с ребенком, никакой не кинозвезде. Помню, какая-то девушка долго пыталась сказать: кто вы такая, как вы могли, как это все случилось… Я остановила ее: девушка, на что вы тратите свою жизнь, на что? Ведь вы могли сегодня пойти послушать музыку, потанцевать, почитать, а вы кусок своей жизни истратили на то, чтобы сказать гадость другому. Не делайте этого - и повесила трубку. Два-три звонка и все, мне никогда больше не звонили. А сколько звонили Андрею…
- Среди тех, к кому вы, как и Вознесенский, относились особенно тепло, особое место занимала Белла Ахмадулина, "нездешняя, ангел на вид".
Зоя Богуславская: Я очень хорошо к ней относилась, к ее стихам лучше, чем к ней, но мне всегда хочется снять с нее этот умиленный пафос, она же "лихач катастрофный" по Андрею, она была хулиганкой, абсолютно невозможной тогда, и это была плоть ее как поэта, - так что все это я говорю в положительном смысле. Просто не люблю иконообразные, ничего не говорящие портреты...
- А вот посмотрите: была Ахмадулина, такая героиня шестидесятых, ее слушали тогдашние аудитории и площади, ею восхищались, завидовали или зло чесали языки, она совершала и безумства, и, случалось, отважные гражданские поступки - не шла против совести. Теперь - простите нелепость и некорректность сопоставления, но - есть, скажем, Ксения Собчак, вполне себе героиня наших дней, ее слушают телеаудитории, корпоративы и площади, млеют, завидуют или плюются, и она тоже по-своему гордится своей гражданской смелостью… Вроде все то же - а не то, героини сильно "изменились в лице".
Зоя Богуславская: Собчак, конечно, очень занятное явление, абсолютный продукт сегодняшнего дня, в котором происходят немыслимые эволюции. Все-таки, побывать в Доме-2, где, как известно, чем выше обнажит…
- … Тут я должен сказать "ах". Но, согласитесь, она ведь очень притом неглупа.
Зоя Богуславская: Она талантлива и бесшабашна, иногда безнравственна, иногда секси, иногда радикальна в оценке того, что ее вырастило, в чем она варилась с младых ногтей… Но это как раз очень характерно - как Андрей и его папа (директор Гидропроекта, Института водных проблем АН СССР, - ИВ), как Витя Ерофеев рядом со своими родителями. Такое типичное явление - отталкивание следующего поколения от родителей, как-то вписанных, причастных к системе… Андрей вот стал таким не благодаря всему, а вопреки. Отец все выдержал, и крики Хрущева, и никогда ни в чем не упрекал Андрея. А Витя Ерофеев - отца сняли с поста замминистра иностранных дел после скандального выхода "Метрополя"… Вот в этом смысле Ксюша - из того же разряда, она сказала после обыска: слава богу, что не увидел этого мой отец. Это, конечно, крокодиловы слезы, но она права в том смысле, что не было бы такого отца - не было бы и ее. Тут и отталкивание от того, что преследовало отца, помните, в какой-то момент его собирались посадить, он уезжал во Францию… Много всего тут перемешано, плавильный котел такой.
- Я ведь почему поставил рядом несопоставимое. Разный масштаб фигур, ставших по-своему значимыми, - тоже, наверное, показатель масштаба эпохи. Вот что - между ними, что изменилось в самом времени?
Зоя Богуславская: К счастью или к несчастью, по предопределенности или случайно, - изменилось все. В век сайтов-блогов-твиттеров абсолютно не может остаться ничего из того, что было препятствием в прошлом. Через минуту вы знаете все, о чем, скажем, договорились один следователь с одним главным редактором газеты, через минуту! Нет никакой закрытости, ни в человеческих отношениях, ни в человеческом творчестве, - для этого надо быть полным затворником, Кафкой, уйти в такое подполье, где вообще ничто не звучит, не гремит, не записывает, не мелькает картинкой.
Вот это есть самое главное, все, что связано с переменами технологическими, техническими, геополитическими, - поменяло абсолютно шкалу ценностей для живущего поколения, понимаете? Не может быть ценным листок тетрадки, которую кто-то хранил, потому что там след слезы Мандельштама, - ничего этого уже не надо. Вообще есть попытка уйти из прошлого с такой скоростью, что когда-нибудь это все будет очень дорого стоить, наше время…
- Откуда этот пессимизм - вы же такая оптимистка, Зоя Борисовна?
Зоя Богуславская: Конечно, я оптимист, но пока у меня взгляд очень пессимистичный - что из сегодняшнего времени может остаться в ближайшие 50 лет? Думаю, так же, как "моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед", - настанет свой черед и этой слезе, и всему. Когда это превратится из своего личного прошлого, с папой, мамой и их рассказами про войну, в историческую реликвию.
Вот мне кажется, уже Великая Отечественная война стала вызывать все больший интерес - не формально пафосная, а вот та, которая была в окопах, о которой первыми написали "Блокадную книгу" Гранин и Адамович. Тут даже не родители, прошло уже два поколения - и вдруг начали этим интересоваться. А когда-нибудь каждый кирпичик, каждая человеческая жертва будут зафиксированы и опечатаны, потому что иначе не останется корней вообще.
- Пожалуй, кстати будет вопрос на злобу дня - от поэта Вознесенского: "Куда ведёт нас жизни уровень, полусвятой, полубесовский?" От себя же добавлю: неужто весь наш выбор теперь - лишь между Поклонной и Болотной?
Зоя Богуславская: Знаете, в истории все хотели всегда революций - и Англия, и Франция, да все, и мы. Вообще перенасыщенность одним стилем вызывает такую потребность - так, скажем, классика вызывает нигилизм, чтоб только все, что приелось, было изломано. Все время так. Вы будете есть ягоды, но едва вам станут твердить, как это полезно, - вам захочется яблок.
Но теперь - отторжение полное, пускай они идут пляшут, пускай вешают ленточки, пускай они что угодно - только чтоб без революций. Инъекций революционных было столько, что выработались антитела.
Новости слушаю, страшнее некуда: уже и детей продают за бутылку, уже мать выбрасывает детей в окно, уже людоедство, отец насилует детей своей жены четыре года подряд, а им 12-14 лет, а он полицейский при этом… Это же все равно достигнет какого-то края, предела, оно неизбежно будет откатываться. И чистота, и красота войдут в моду.
- Но это же поэзия - чистота, красота. А если прозой говорить - всем хочется, как лучше, но никто не знает, как это сделать. Одни выпускают пар, другие проветривают, третьи ищут в происходящем смысл. "Чистотой и красотой" как-то нигде пока не пахнет. Как быть?
Зоя Богуславская: Выпускать пар необходимо - беда в том, что у нас нету для этого инструментов. Была война, волей-неволей, агрессия, жившая в тех поколениях, выпускалась. Были банды, были кланы воевавшие. А сейчас где выпустить пар? Не с помощью наркотиков же?
Сегодня ведь и власти надо быть десятиглазой, двенадцатиухой, все время конструировать новые построения, нельзя просто пробивать - надо договориваться, убеждать. И для того, чтобы в конечном счете твоя правота победила, не обязательно пытаться все время всех только строить.
- Иногда кажется, что вся креативность и творческий пыл теперь сводятся ко всемирной пустопорожнести… Имена шестидесятников уже увековечены. А где они, сегодняшние имена для истории?
Зоя Богуславская: В том, что касается драматического искусства, - все таки сегодня есть Женя Миронов, все-таки - Олег Меньшиков, все-таки - Неелова, Фрейндлих и Чурикова, три мои любимицы. Это уровень высокой культуры, которой в мире почти нет. В балете есть имена - Захарова, Лопаткина, Цискаридзе…
Хуже обстоит дело с текстами. Культ Пелевина и Сорокина - это все равно что кубизм или супрематизм во время разлива гениев в ту эпоху. Малевич, Кандинский - все это на хребте глубокой основополагающей живописи. Так и в литературе.
Конечно, в ХХ веке были поэты, никуда не денешься от Ахматовой, Цветаевой, Мандельштама, Маяковского и Пастернака. Плеяду военных поэтов быстро задавила плеяда нахальных, вышедших на стадионы, - "нас мало, нас может быть четверо". И это было новое качество поэзии, даже новое формотворчество…
Сейчас, как вам сказать, сытое время, технологичные характеры, новые мозги. Дети сидят в компьютере, читающих все меньше. Все это создает совсем другую основу, тут неоткуда вырастать гениям… Чтобы были Толстой и Тургенев, нужны Ясная Поляна и Спасское-Лутовиново. Нужны массивы красоты, природы и уединения. А откуда им взяться?
P.S. А от угрюмости и уныния - напомню напоследок Вознесенского, "Пожар в Архитектурном". "Все кончено! Все начато! Айда в кино!". Неплохая мысль, кстати.
Разговор наш с Богуславской время от времени перебивали звонки телефона. "Максим, мое золотко, - воркует Зоя Борисовна. - Я еще хотела сказать вам и Алле, у нас такая новость, а вы же все к этому приложили какую-то руку, ну, виртуально…" Это она о том же Указе. И прощается - "Привет общей нашей любимой".
А после объясняет мне: "Это Максим Галкин, я его очень люблю, выдвинула когда-то на молодежную премию "Триумф", он мне показался ярким, смелым, без единой пошлинки".
Я не возражал - тем более, что Богуславская сказала и тут же умчалась: некогда, некогда.
Андрей Вознесенский
Русско-американский романс
И в моей стране, и в твоей стране
до рассвета спят - не спиной к спине.
И одна луна, золота вдвойне,
И в моей стране, и в твоей стране.
И в одной цене - ни за что, за так,
для тебя - восход, для меня - закат.
И предутренний холодок в окне
не в твоей вине, не в моей вине.
И в твоем вранье, и в моем вранье
есть любовь и боль по родной стране.
Идиотов бы поубрать вдвойне -
и в твоей стране, и в моей стране.
(1977)