Поделиться
Красота для повысившего свой культурный уровень москвича требует стильности. Серебренников сделал стильно. Очень. Он придумал пространство с белым, вертящимся на круге кубом Зойкиной квартиры. Свежая побелка, выровненные стены, много свободного пространства, пара антикварных стульев, темного дерева шкаф - все отчетливо принадлежит рубежу ХIX-ХХ веков. Еще рояль в глубине. Квартира где-нибудь на Садовой, а еще вернее - на Остоженке, где только и может жить морфинист и дворянин Обольянинов, приобретенная Зойкой в 20-е годы ХХ века, а через сто лет отлично отделанная под модерн московскими миллионерами и селебрити. Серебренников с элегантностью модельера склеивает все эти времена. У него председатель домкома Анисим Зотикович Аллилуя (Сергей Сосновский) одет в банальную курточку председателя ЖЭКа, китаец Херувим (Евгений Сангаджиев), ловко делающий уколы морфия, пришел прямо с улиц современной Москвы.
Начало спектакля так много обещает, что даже не верится к финалу, как мало от этого осталось. Белая стена еще не открытой для нас квартиры-коробочки становится экраном, проекцией фантазий и будущих фантасмагорий: по ней ползут черные стулья и мужчины в черных костюмах, и будущий мент Газолин твердит как заезженная пластинка одну и ту же строку: "Сатана там правит бал - сатана - там - правит - бал - Cатана..."
Коробочка открывается, и в ее чудесном пространстве мы не сразу замечаем саму Квартиру - рыжеволосую, бледную и изможденную, но балетно-изысканную и романтически-инфернальную девочку-старушку (Татьяна Кузнецова). То она молью припадет к роялю, то подскажет Обольянинову - Алексею Девотченко - нужную мелодию, то поможет кому-то одеться, то закружится в танце, таком же неуловимом и призрачном, как она сама. Дивный образ, вскормленный булгаковским гением, существует точно сам по себе и так и остается самым главным, что придумал Серебренников.
Все остальное - роскошные костюмы и дефиле, уморительные песни и кульбиты, исполняемые участницами Зойкиных "модных показов", сцены наркотических видений, плывущие тенями по стенам, бледная "неврастеничная" лысина Девотченко-Обольянинова, рекрутированного в спектакль прямо с Болотной, фокус Зойкиного кузена Аметистова (Михаил Трухин), снимающего с себя ветошь всех времен, чтобы под конец остаться в "партийной" футболке с портретом Путина, - все остается мюзик-холлом, и только.
Публика - особенно мужская ее часть - с наслаждением и гоготом приветствует разнообразие женских красот в шпагатах и вокализах, в разрезах и без. Продолжая свой "брехтовский" проект "Трехгрошовой оперы", Серебренников снабжает булгаковскую пьесу "зонгами" - специально сочиненные стихи Игоря Иртеньева и Владислава Маленко поются на мелодии берлинских кабаре 1920-30х годов.
Душой и телом "Зойкиной квартиры" является сама Зойка в исполнении звезды московских мюзиклов Лики Руллы. Она и поет, и танцует, и говорит зажигательно. Но ни она, ни бедный Обольянинов, ни глянцевидный владелец концерна тугоплавких металлов Гусь-Ремонтный (Алексей Кравченко) не запечатлеваются в памяти так, как молчаливый и до конца осмысленный образ Квартиры.
Страсть, которой одержимы герои Булгакова, - поскорее покинуть совдепию и уехать в родной Париж - вполне знакома и нашим современникам. Серебренников легко проводит очевидные параллели, но ни на одной не настаивает. Дефиле и кабаре поглощают его спектакль полностью, и черные люди с огромными черными шарами вместо голов ничего не добавляют к диалогу с булгаковской пьесой.
Дойдя до финала, так и не поймешь, о чем был этот спектакль. И тем более странно читаются слова режиссера в программке: "Зойкина квартира" про то, как трудно оставаться людьми. И как опасно открывать двери чужим - в дом может заползти такое..." Расплывчатость и противоречивость этих мыслей сказались на темноте содержания. Оставив в памяти прекрасное видение белой коробки на вертящемся круге и тень девочки-старушки в белом платье с жиденькими рыжимы волосами.