О странной судьбе этого человека мы говорили с крупным знатоком, собирателем наследия Ремизова руководителем Роспечати Михаилом Сеславинским.
Алексей Ремизов - загадочная фигура в истории русской литературы ХХ века. С одной стороны, очевиден ее огромный масштаб. Он много создал и как писатель, а кроме этого, был замечательным художником и каллиграфом. С другой стороны, трудно определить место этого человека в культуре Серебряного века и в русской эмиграции. Его невозможно "прописать" по какому-то ведомству. Реалист? Нет. Символист? Вряд ли. Его интерес к "заповедной" народной культуре роднит его с Николаем Клюевым. А что такое по-вашему Ремизов?
Михаил Сеславинский: Я думаю, что Алексей Михайлович как раз всё делал для того, чтобы и продемонстрировать то самое особое место в культуре, о котором вы сейчас сказали. Он конструировал его на протяжении всей жизни, широкими мазками рисовал свой собственный портрет, придумывал массу чудачеств и, вдобавок ко всему, оставил энное количество загадок, связанных с его личностью. Конечно, все писатели задумываются о том, какое место они будут занимать в истории литературы, но и здесь Ремизов - это особый случай. Могу ошибаться, но полагаю, что так тщательно, как он, никто не формировал свою будущую биографию.
В Ремизове было всё. Но главным в нем был талант от Бога. Если бы не было этого таланта, многослойного и проявляющегося в разных ипостасях, то не было и всего остального.
Как и многие другие писатели начала ХХ века, он прошел несколько этапов развития. Начинал с революционных настроений, был сослан на пять лет в Вологду. Второй этап - участие в художественной жизни, подчас "гламурной", как сказали бы сегодня, Серебряного века. Затем - надежды, связанные с революцией, страдания в голодном Петрограде в Гражданскую войну. Наконец - эмиграция, участие в книжной жизни Парижа и создание гигантского пласта графического материла, равного которому нет ни у кого из русских писателей.
Что вы имели в виду под чудачествами Ремизова?
Михаил Сеславинский: Главное и самое известное чудачество - это создание Обезвелволпала (Обезьяньей Великой и Вольной Палаты). Казалось бы, детская игра, нечто вроде Кондуита и Швамбрании. Но к этой игре были привлечены крупнейшие деятели науки и культуры Серебряного века и русской эмиграции. Это было нечто вроде Ордена интеллигентов, вступить в который было весьма почетно. При этом Ремизов сам рисовал для вступающих грамоты, выполненные весьма искусно, я бы даже сказал, изощренно, на манер царских или княжеских грамот. Стать Кавалером обезьяньего знака считалось как бы признаком приобщения к культурному "масонству". В итоге детская игра стала знаковым культурным событием своего времени. Среди членов Палаты - Лев Бакст (обезьяний старейшина), Михаил Зощенко, Анна Ахматова (кавалер обезьяньего знака первой степени с беличьими коготками), Серж Лифарь ( князь обезьяний с крылом Икара), Михаил Осоргин (римский полпред и кавалер обезьяньего знака), Михаил Пришвин (кавалер обезьяньего знака 1-й степени с колоском), Мстислав Добужинский, Николай Гумилев (граф обезьяний) и многие другие. Здесь уместно сослаться на интереснейший фундаментальный труд петербургского филолога Елены Обатниной "Царь Асыка и его подданные", в котором подробно исследовано это явление отечественной культуры.
Вообще судьбы людей того времени были причудливы. Недавно я вдруг задумался над тем, как странно разошлись судьбы Ремизова и его старинного друга, крупнейшего отечественного пушкиниста Павла Елисеевича Щёголева (1877-1931, старейший князь обезьяний, кавалер знака 1-й степени с хвостом и лапой!) Они были очень близки, вместе отбывали ссылку в Вологде, Ремизов посвятил ему много своих текстов. После революции Щёголев стал благополучно сотрудничать с советской властью, был допущен к архивам жандармерии, продолжал издавать свой журнал "Минувшие годы". Известна его реакция на арест министров Временного правительства: "Я сидел, и они пусть посидят". То есть он был против того, чтобы выпустить людей из Петропавловской крепости. Приспособившись к советской власти, Павел Елисеевич с "красным графом" Алексеем Толстым сочиняет одну из самых известных мистификаций - "Дневники Анны Вырубовой", написанные от лица царской фрейлины. Их даже удалось напечатать, пока граф во время нескольких застольных возлияний не проболтался о мистификации. Почему она вообще стала возможной? Потому что Щёголев был допущен в архивы, имел фактуру, на основании которой только и могла быть создана серьезная фальсификация. Конечно, другие историки, которые в отличие от Щёголева не находились в привилегированном положении, возмутились, и проект не получил своего развития, хотя Толстой и Щёголев уже подумывали написать и дневник Григория Распутина.
Но ведь и сам Ремизов был известным мистификатором. Есть очень хорошая статья Андрея Синявского "Литературная маска Алексея Ремизова". Он считал, что Ремизов сознательно создавал образ такого бедного, несчастного и затравленного человека, по типу "несчастненьких" героев русских сказок. Что вы об этом думаете?
Михаил Сеславинский: Конечно, Ремизов играл в юродивого, в хорошем смысле этого слова. Но я думаю, что в разные периоды его материальное положение было разным. Невозможно представить счастливого, сытого и довольного Алексея Михайловича в 1917-1921 годах. Как вся петроградская интеллигенция, он голодал. Осталось много его записок в различные советские органы с просьбой то выдать калоши, то продукты... Но вот в том, что до революции он жил благополучно, у меня нет сомнений. Его книги постоянно издавались. Не многие русские писатели могли похвастаться, что у них до революции вышло два собрания сочинений. А в целом литературное наследие Ремизова - порядка 80 книг. Он быстро оказался культовой фигурой, и литературные гонорары ему были обеспечены. Характерный признак успеха: на него стали рисовать карикатуры после выхода первых же его книг. На одной из них, созданной после выхода книг "Посолонь", "Лимонарь, сиречь: Луг духовный", он изображен на постаменте, а вокруг к нему тянется лапками разная болотная нечисть, которую Алексей Михайлович очень любил.
Что касается периода эмиграции, то здесь точки зрения историков расходятся диаметральным образом. Одни считают, что Ремизов жил бедно, вел если не полуголодный, то очень скромный образ жизни, особенно после смерти жены Серафимы Павловны. Другая точка зрения сводится к тому, что Алексей Михайлович просто привык к образу "несчастного русского" и продолжал творить этот миф за границей. А на самом деле всё у него было не так уж плохо. Я думаю, что Ремизову нужно предоставить право существовать посмертно в том образе, который он сам для себя придумал. Лично мне его действительно очень жалко.
Однако был в его жизни один реальный факт, который нельзя обойти. В 1948 году ему вернули советское гражданство, и он вроде бы думал о возвращении в СССР. И тем не менее остался жить во Франции до своей смерти в 1957 году. Почему?
Михаил Сеславинский: Я не знаю всей подоплеки этих событий, но думаю, что они находились в русле всей жизни русской эмиграции. В 1930-40-е годы у эмигрантов не было той ненависти к Советской России, которая была в 1920-е. Особенно во Франции, где прогрессивная интеллигенция, включая крупнейших писателей - Ромена Роллана, Андре Жида, Анри Барбюса, Луи Арагона, - подчас приветствовала построение социализма как грандиозного эксперимента на необъятных просторах России. В тот период они считали, что сбывается вековая мечта о построении общества полного равенства и братства. Да, с неизбежными издержками, но сбывается. Чудовищное заблуждение....
Кроме того, в конце жизни любой эмигрант начинал возвращаться мыслями на родину, во времена своего детства. Всё плохое уходило в сторону, а ностальгия оставалась. Отсюда возвращение в СССР Александра Куприна, отсюда колебания даже Ивана Бунина после войны, связанные с возможностью вернуться. В этом же русле, мне кажется, надо рассматривать и поведение Ремизова в послевоенное время.
К тому же большинство эмигрантов не знали достоверной судьбы Марины Цветаевой, судьбы художника Ивана Билибина, фактически умершего от истощения во время блокады Ленинграда. Эта информация до эмигрантов в полном объеме просто не доходила.
Насколько велико графическое наследие Ремизова и что нам о нём известно?
Михаил Сеславинский: Начнем с того, что Ремизов очень много чего создал. Я думаю, что он писал и рисовал каждый день. И конечно, его рисунки говорят, что это интеллектуал с необычным, как бы смещенным сознанием. Нормальный человек не может каждый день писать разные тексты каллиграфическим почерком, между строк рисовать невиданных зверушек и всё это обрамлять сложнейшим узором из всевозможных завитушек. (Кстати, на Западе всерьез изучают Ремизова как выдающегося графика русского авангарда.) И вот я задумался... Если взять только активный период творчества Ремизова, с 1907 по 1957 год, умножить это на дни и вычесть некие "отпуска", во время которых он не работал, - всё равно его наследие должно составлять не менее 15 тысяч документов: писем, автографов и рисунков. Где они находятся? Ремизов так щедр и велик, что его хватает на всех. При этом он весьма серьезно относился к своему наследию и не раздавал его направо и налево. Хотя известно, что в трудные эмигрантские годы он за бытовые услуги иногда расплачивался своими рисунками. Тем не менее его архивное наследие огромно. Материалы хранятся во многих крупнейших музеях и библиотеках мира (в России - в Пушкинском доме, РГАЛИ, Государственном литературном музее), а также в частных собраниях, как России, так и за рубежом.
Порой его архив всплывает в неожиданных местах. В марте этого года в Женеве происходил аукцион, где была представлена последняя часть богатейшего наследия балетмейстера Сержа Лифаря. Среди вещей, фотографий, переписки оказалось около десяти лотов рисунков Ремизова. Лифарь и Ремизов дружили, Лифарь материально поддерживал его, а тот в благодарность дарил свои рисунки. Десять лотов - это несколько сот единиц хранения. Один из них представлял около ста рисунков Ремизова, в другом было десять рукописных альбомов. Они уходили по очень высоким ценам: 100-150 тысяч швейцарских франков. Насколько я знаю, никто из русских коллекционеров ничего из этого не приобрел. Судьба их неизвестна: ушли ли материалы в частные руки или в западные библиотеки и архивы? Однако этот пример демонстрирует, какое количество графических работ Ремизова существует в мире.
Крупнейшим коллекционером, собравшим огромное количество ремизовских рисунков и автографов, является французский профессор Ренэ Герра. Вообще частные коллекционеры делятся на тех, кто боготворит Ремизова, и тех, кого раздражает его активность с мистификациями, его чудачества и то, с каким наслаждением он описывал их в своей прозе, например, в "Кукхе". К страстным почитателям и собирателям Ремизова принадлежит ваш покорный слуга, а также, например, мои коллеги, члены Национального союза библиофилов: руководитель Первого канала Константин Эрнст, академик РАН Александр Сигов. Большое ремизовское наследие было у скончавшегося петербургского коллекционера Аркадия Луценко.
Правда ли, что с 1931 года у Ремизова во Франции не выходили книги, и он занимался их рукописным изданием?
Михаил Сеславинский: Действительно, в этот период он создал много рукописных альбомов. Но в конце сороковых - начале пятидесятых в Париже было специально создано издательство "Оплешник", которое выпустило еще несколько его книг.
Здесь нужно в целом понимать книгоиздательскую ситуацию во Франции в период с 1932 по 1946 год. Это - время упадка, связанного с экономическим кризисом, Великой депрессией, докатившейся из Америки. Поэтому в 1920-е годы мы наблюдаем во Франции пик развития иллюстрированной книги, в том числе с работами русских художников. Затем этот расцвет постепенно угасает, многое упрощается, особенно во время немецкой оккупации. Но детская книга в издательствах "Галлимар" и "Фламмарион", наоборот, стала процветать в 1930-е гг., в том числе благодаря великолепному оформлению русских художников. Фактически эти книги заложили основу современного французского детского книгоиздания. Кстати, декадентская детская сказка Ремизова "Морщинка" с успехом издавалась на французском языке с великолепными иллюстрациями. Так что почитателей самобытного многогранного творчества Алексея Михайловича Ремизова было достаточно, и искренне надеюсь, что они не переведутся и в ХХI веке.