Власть светлой жизни
Ваш герой - святой человек. Ощущали особенность создаваемого вами образа?
Максим Суханов: В талантливом художественном произведении любой не "ерундовый" герой, не скользящий по поверхности, не занятый только своей личной жизнью, но чему-то противостоящий (иногда - целой системе! иногда - в одиночку!) - особенный. Потому что его мотивации, хоть с виду и просты и всем известны - но сложновыполнимы.
Вы человек нерелигиозный, нецерковный, не видели в этом препятствия, соглашаясь на роль?
Максим Суханов: А какого рода тут могут быть препятствия? Мне предложили сыграть гениального художника, а я совсем не рисую? Из этого ряда вопрос?
Нет. Если бы вам предложили сыграть женщину или нечеловекоподобного инопланетянина, согласитесь, этот образ отстоял бы от вас дальше, чем герои другой профессии, времени или социального положения? Образ святого - по-другому - но тоже отстоит дальше.
Максим Суханов: Особенности такого рода тем более не могут быть препятствием, скорее могут являться еще большим притяжением. Большей загадочностью для индивидуального актерского разбора роли, в который погружается ожидаемый образ! И в принципе неважно, кого ты играешь, важен этот актерский разбор. Это погружение, проникновение, проращивание того, что ты считаешь для себя интуитивно необходимым... В тебя начинает прорастать чувственная информация, разного качества, разных оттенков открытий.
Мы сталкиваемся в этом фильме с уникальным и, по-моему, не только эстетическим феноменом. Неверующий человек во второй части фильма читает молитву как абсолютно верующий, религиозно верующий. Мне позвонила куча знакомых с восхищением: как же Суханов хорошо понимает христианство и православие!
Максим Суханов: Эти открытия всплывают в результате погружения твоего Я в Я безграничного образа. Именно погружение выводит тебя из повседневного "поел, попил, поспал" и вводит в состояние медитации, проникновения.
Если говорить светским языком, святитель Алексий - это гиперположительный образ.
Максим Суханов: Да, мой герой служит вере и правде. И может - в одиночку - противостоять злу. Гиперположительное содержание, конечно, чревато лишенностью драматургичности. Но в этом фильме она неожиданно обретается... в контексте времени. Время, в котором мы живем, контрапунктно моему герою, и это создает драматургию.
Для меня в этом образе скрыт призыв к православным иерархам каждый день помнить, что такое гордыня, что такое богатство и что оно - тлен. И что они, как никто, призваны быть примером аскезы, явленной не только во внутренней жизни их души, но и во внешней - всему миру, пастве. Каждое их действие должно возрождать уважение к ним и прославление того истинного, к чему они так призывают.
Еще одна важная драматургическая установка в моей роли - власть и церковь должны быть разъединены, раздвинуты до полярности. Потому что политика - это мои ощущения, но, по-моему, для многих сегодня они почти очевидны - не живет по заповедям. (Я не только про нашу политику говорю.) Ее территория - часто компромиссна, извращена и особенно далека от церковных канонов. Поэтому, мне кажется, институт церкви должен быть скорее противопоставлен власти. Не столько борьбой, сколько своими лучшими проявлениями. Ни в коем случае не сращиваться с властью, но выполнять свою миссию. Не просто призывать, но быть примером. Когда же происходит это сращивание, власть начинает набирать себе очки, а церковь дискредитироваться.
Но Церковь - не безвластный институт, в ней тоже есть власть, хотя она и другого порядка. И святитель Алексий - властная фигура. Он епископ, и я думаю, что ваше предыдущее невольное амплуа играть начальников всех мастей - от топ-менеджера до тирана - сказалось в выборе вас на эту роль. Вы почувствовали, какова природа церковной власти?
Максим Суханов: По-моему, это тот род власти, что возрастает по мере роста ответственности перед паствой. Что же касается политической власти, я думаю, тут такой зависимости нет. Власть святителя Алексия - не власть указа. Но - не знаю, как сказать - власть света и любви, что ли? Настает утро, светит солнце, и под лучами этого дарованного нам света природа начинает просыпаться, расти, развиваться. Это власть чуда. Какая власть в платоновском Юшке? На поверхности - никакой. Но само поведение этого героя поднимает его над всеми. И в конце концов к его гробу, когда его омывали, пришли все, кто жил в этом городе, бил его и пинал и в то же время не мог представить себе жизнь без него. Нет жизни без такого человека. Вот какая власть. Не власть приказа, а власть ... светлой жизни, что ли.
Самоуменьшения, терпения?
Максим Суханов: Терпения, аскезы, света. Он же светлый герой. Поэтому взывает к перерождению, покаянию, возврату к изначальному, к признанию тщетности существования, опирающегося на богатство или политическую силу. Церковь, наверное, должна служить примером гражданского поступка, который каждый в себе должен проращивать, убирая постоянные проявления "орды" внутри себя.
У меня часто возникает несогласие с тем, что я вижу в церкви, хоть я и не часто в нее хожу. Или когда слушаю выступления каких-то церковных персон. Людям, представляющим церковь, нужно помнить о скромности, как это ни смешно. О том, что истину своего мнения должно складывать, опираясь не на политические пристрастия, договоренности, выгоду, а только на праведность и всем известные заповеди.
"Цель патриарха - спасение вверенных ему душ; он должен жить о Христе и распяться для мира... Патриарху свойственно быть учительным и равно относиться без ограничений к высоким и низким.., а о правде и защите догматов говорить перед лицом царя (правителя) и не смущаться...", записано в наиболее известном Византийском своде законов об отношениях Церкви и Государства.
Я считаю, что сегодня таких духовных мастеров, как святитель Алексий, не достает. Или они есть, но но существуют и творят осторожно и келейно. А может быть, об этом необходимо говорить как можно громче и не смущаться?!
Элементарные частицы святости
Когда актер создает образ святого, всякий, кто понимает, о чем речь, заранее уверен, что он не поддается воплощению. Ну не играется святость. Любая другая роль - бандита, старика - дает возможность либо наблюдений, либо - в малых дозах, на молекулярном уровне - присутствия в тебе этого опыта. Святость же трудно наблюдать (святых чаще всего не видят, не опознают). И иметь в себе - на молекулярном уровне - обычному человеку тоже невозможно. Ведь святость - это все-таки не духовное мастерство, не твое вдохновение или возвышенные чувства, а - присутствие Духа Святого в тебе. Поэтому, когда Маковецкий сыграл в "Попе", все православные верующие дружно оценили фильм по шкале: ну, ладно, могло быть и хуже. Какие были у вас трудности изображения святости?
Максим Суханов: Богочеловеческое в герое начиналось для меня тогда, когда он в своих чувствах, мыслях, душевных порывах, противопоставлении себя злу, лицемерию, насилию доходил до последней грани. Он вынужден был согласиться на мольбу поехать и совершить чудо. Внутри у него не мог не возникать вопрос: "не гордыня ли говорит в моем согласии совершить просимое?". И все это не с точки зрения "как обо мне подумают?", а с точки зрения внутреннего испытания, на которое обрекает его принятое предложение. Мысль о том, что необходимо пожертвовать собой, чтобы спасти всех, кто остается ждать его в Москве, играет решающую роль. Для меня было важно звучание темы жертвы в выборе этого человека. И его полная сомнений душа.
В начале фильма я вас судила по той же шкале, что Маковецкого в "Попе": и молитва звучит интонированно, и в герое чувствуется какое-то богемное изнеможение (видимо, попытка изобразить смирение), святые-то всегда люди бодрые и внутренне сильные, но - "ладно, могло быть и хуже". Но с какого-то момента в образе начало проступать совершенно другое. И молитва стала молитвой. Несомненно верующего человека. И - величайшая загадка - проступили элементарные частицы святости. Однажды мне духовник в ответ на вопрос, почему я так люблю безжалостно обидевшего меня человека, сказал: "Потому что он Образ и Подобие Божие". Вот эта содержащаяся в каждом из нас "икона", молекула образа и подобия Божиего засквозила в вас. Сразу вспомнила, как в какой-то новелле о вас был описан смешной и прекрасный случай из вашего детства на даче, как вы спасали мальчика, уплывшего в тазике на пруду. Если играя бандита, выпускаешь на орбиту некое собственное зло, 3-минутное желание кого-то убить, то создавая образ святого, запускаешь какое-то свое изначальное добро? Как создавалась вот это?
Максим Суханов: Информация может приходить и с неожиданной стороны. Мне давал энергию для создания своего героя в том числе и образ Аун Сан Суджи, этой замечательной женщины из Мьянмы, недавно получившей Нобелевскую премию.
Это срезонировало с образом святителя Алексия?
Максим Суханов: Да, срезонировало. Вся ее удивительная неагрессивность, неназидательность, простота без малейшего экстремизма.
Однажды вы говорили в интервью, что драматическое искусство уже само по себе религия, вера, а творческий опыт уникален и религиозен как молитва.
Максим Суханов: Даже если у меня не будет возможности заниматься драматическим искусством, я буду в него верить. То есть всегда признавать в силу внутреннего убеждения, которое для меня не нуждается в доказательствах, что искусство истинно.
Эта вера в драматическое искусство не повлияла на возникновение в фильме эффекта глубокой веры и молитвы, звучащей, как молитва.
Максим Суханов: Конечно, это возникает только посредством искусства и веры в него. А если взять самого что ни на есть верующего человека и поместить в пространство фильма, вы никогда не прочтете в нем ни святости, ни веры.
Неправда. Мамонов, например, не бог весть какой актер...
Максим Суханов: Нет, он очень хороший актер. И как раз тем хорош, что индивидуален.
Всякий индивидуален.
Максим Суханов: Всякий индивидуален в жизни, но далеко не всякий, как явление в искусстве.
Когда Мамонов читал в "Острове" "Помилуй мя, Боже", очень привычный на слух верующего 50-й псалом, горло перехватывало: молитва становилась героем фильма.
Максим Суханов: Но важно, чтобы это захватывало всех, не только верующих. А причиной этого будет как раз вера актера в свое искусство.
Вы не церковный человек и православные молитвы для вас слова, которыми вы "играете"( в хорошем смысле этого слова). Но когда ваша молитва звучит, как молитва у верующего актера Мамонова или верующего режиссера Лопушанского...
Максим Суханов: Какой момент вы имеете в виду? Когда меня сожгли?
Да.
Максим Суханов: Это катарсический и кульминационный эпизод в жизни моего героя. Если так происходит, как вы говорите, то это и является доказательством того, о чем я говорил выше.
Любовь, и только любовь.
Все, что вы играли в "Орде", далеко от содержательной "начинки" всех ваших предыдущих героев! Это никак не повлияло на вас лично?
Максим Суханов: Наверное, влияния происходят, не могут не происходить в результате погружения в материал и роль, но сейчас я не берусь вычленить условную конкретность и назвать ее. Все, что мы делаем, все наши проявления оказываются такими, каковы они есть, вследствие какого-то влияния.
Мне почему-то кажется, что образ Сталина должен обрекать актера на большую внутреннюю дистанцию, чем образ святителя Алексия. Вы ведь сами немного ими становитесь. И здесь очень важно внутреннее отношение...
Максим Суханов: В процессе создания роли это любовь, и только любовь. Я не буду убедительным и интересным, если для меня станут важны такого рода маркировки или какие-то нравственные преграды полюбить все то, что я пытаюсь сделать. Если этого не будет, если я не полюблю любого из своих героев, все станет кустарной и неодухотворенной неправдой. И так в работе над любой ролью.
И вот вы полюбили Сталина. Что-то приходится потом - после всех жертвенных медитаций - жестко купировать и отсылать от себя куда-то подальше?
Максим Суханов: Когда образ создан, я наглухо "закрываю дверь", за которой остается территория репетиции и игры. Когда фильм снят - все, я не говорю ни с собой, ни с другими с точки зрения этого пропитанного мною персонажа. После фильма остаюсь уже я и только я.
И никакого внутреннего душевного следа не остается?
Максим Суханов: Ну такие следы, если они остаются, видны скорее другим. Я их не замечаю. Только аккуратно слежу за тем, чтобы все двери за образами закрывались. . И по причинам здоровья, и по причинам творческого эгоизма, желая каждую новую роль начать с белого листа. Настраивая себя забыть уже сделанное.
В среде верующих иногда бродят страхи перед актерами как людьми морально или ментально порченными? И среди людей интеллигентных есть подобного рода предубеждения
Максим Суханов: Думаю, это протуберанцы пещерного сознания.
Но почему они "выбрасываются" именно по отношению к актерам?
Максим Суханов: В нашей профессии легко дискредитировать себя. А если дискредитировавшийся на слуху и на виду, это быстро создает негативное мнение об актерском занятии. Очень много легкомысленного, случайного, поверхностного сегодня связывается с профессией актера. Но я уверен, что те же отношения возникают у всех порядочных светских людей, которые наблюдают порой, как у служителей церкви слова расходятся с делами.
Апофеоз войны
Почему интеллигенция сегодня так цепляется за советский шаблон карикатурного взгляда на веру, религию, церковь? Почему так много непонимания? И вот Pussy Riot, как апофеоз...
Максим Суханов: Я не могу сказать, что мне, как человеку искусства, с эстетической точки зрения очень близко то, что делает Pussy Riot. Да и с человеческой, мне не близко такое действие - ворваться в чей-то дом и начать творить в нем что-либо неприглядное с точки зрения хозяев этого дома. Я за жесткий диалог в таких случаях. Но все-таки гораздо более спокойный и, скорее, интеллигентно-доказательный.
Кроме того, мне кажется, что если бы, ворвавшись в храм, они спели песню про Чебурашку и крокодила Гену, скорее бы всего, их просто пожурили. И дело не кончилось бы казематами. Содержание песни и все последующее наводит на мысль, что церковь выполняет политический заказ. А по моему представлению, она должна была стать на их сторону. Упирая на тему прощения и освобождение этих заблудших овец.
Но они не ее овцы все-таки.
Максим Суханов: А если не ее, то тем более...
Это на каком же основании? Вам своя дочь наверняка ближе, чем чужая, и вряд ли вы скажете: все дочери - мои дочери.
Максим Суханов: Мне кажется, что путь к возрастанию церкви должен пролегать через любовь к неверующим и погибшим, уж коли на то пошло, как к этому призывал Иисус. Говоря о том, что без любви к ним, не появится желания идти на необходимые жертвы, чтобы привлечь их в церковь. Окружить неверующих и погибших безусловной любовью, понимая разницу между принятием и одобрением. Не одобряя грех, любить и принимать. Иисус поступил так, когда проявил любовь и принятие к самарянке у колодца без одобрения ее распутства. Он при всех защитил достоинство женщины, взятой за прелюбодеяние, без умаления ее греха. Мне кажется, позиция непрощения откидывает Церковь в варварство. Мне в этом во всем видится государственный и церковный экстремизм и пахнет зачатками теневой инквизиции. И совсем не важно, скажу я или нет, что все дочери - мои дочери, важно , чтобы этим руководствовались все те, кто называют себя апологетами этой веры, иначе нестыковочка получается!
Ну в церкви собираются не столько апологеты, сколько верные. Тому, Кого и Что они выбрали. Кто понимает жизнь Церкви, ее ценности и внутреннее дыхание, а не просто под тот или иной случай на свой вкус цитирует Евангелие, пялится на обрядность и разглядывает часы архиеерев, тот понимает и то, что панкушки "связали" церковь своим поступком. Вряд ли паства радостно одобрит Патриарха, заступающегося за людей, без тормозов бранящихся на амвоне?
Максим Суханов: Но все-таки для меня все выглядело бы благороднее и правильнее, если бы был явлен пример всепрощения. Чем дольше они сидят в казематах и чем дольше молчит церковь, тем унизительнее для нее же. Надо уметь прощать. Полезно будет всем перечитать и святителя Иоанна Златоуста о прощении:
"...должно жалеть, а не нападать на тех, которые наказываются от Бога, тем более должно жалеть тех, которые согрешают против нас. Это - знак любви, а любовь Бог всему предпочитает... А ничем так не сохраняется любовь, как прощением обид виновным перед нами..."
Это тяжело, но надо работать над собой, иметь терпение. "Орда" ведь и об этом тоже.
Все-таки песенники на амвоне скорее напоминают "орду внутри нас"...
Максим Суханов: Ну а им, может быть, "внутреннюю орду" напоминают иерархи. Это их молодой экзистенциальный взрыв. Я думаю, если бы количество запретов, связанных со свободой собраний, было меньше и церковь не настолько бы была соединена с государством, то никто бы из них и не полез на алтарь петь все это. Не пошел бы на такую экстраординарную акцию.
В церкви неоднозначно воспринимают это событие. Отец Андрей Кураев прямо выступает против чьих-то мечтаний видеть церковь очередным силовым ведомством. Часть церковной интеллигенции - Ольга Седакова, Александр Архангельский, Майя Кучерская - пишет письмо Патриарху с просьбой простить арестованную панк-группу.
Максим Суханов: Но я же говорю о тех, кто официально значим.