Правда, цели ее при внешнем сходстве с археологическими были весьма специфичными, а результаты экспедиции оспариваются и по сей день.
Потаенное городище
Сложно себе представить российский город без какой-нибудь пристойной легенды или седого предания, привлекательного для туристов и обожающих пощекотать себе психику слабонервных граждан. В каждом городе обязательно должен быть "дом с привидениями", "подземелье ведьм", "озеро с русалками", а еще лучше с какой-либо собственной Несси, на худой конец, обильно политый кровью клад знаменитого разбойника или очередного бежавшего через город Наполеона.
Кобяково городище для Ростова - место столь же необходимое, сколь и Лысая гора для Киева или гора Брокен для саксонского Гарца. Место средоточения целого соцветия легенд и преданий. От имеющих реальное историческое обоснование артефактов до излюбленных "нетрадиционными учеными" кровавых и "тщательно скрываемых спецслужбами" секретных материалов.
Географически Кобяково городище - это некогда обширный холм на окраине нынешнего мегаполиса, переходящий в глубокую балку на берегу Дона, между объездной дорогой Ростова и Аксая. Место изучено плохо, хотя городище является чуть ли не первым в истории России, где начались серьезные археологические исследования еще в начале XIX века.
В 1824 году именно здесь в Области войска Донского начала работу официальная археологическая экспедиция. Ученых заинтересовали сообщения местных жителей о появляющихся в промоинах после обильных ливней осколках гончарных изделий и "диковинных черепках с непонятной цифирью". Увы, археологической меккой Кобяково городище не стало. До революции на земляные забавы средств всегда недоставало, после оной - руки вообще не доходили, в советские времена археологи предпочитали беспроигрышные раскопки в "раскрученных" Танаисе, Азове, Раздорах, Старочеркасской, вплоть до многочисленных курганов Великой Степи и малоизвестной Левенцовской крепости.
На холме и в балке, примыкающих к Аксайскому стеклозаводу, больше ковырялись "черные археологи" или случайно попадавшие сюда "чайники", желающие поживиться тем, что неглубоко лежит. А уже доподлинно известно, что "неглубоко лежат" тут останки как минимум трех поселений различных эпох - от ранней бронзы до Нового времени.
Первое поселение существовало здесь еще, по некоторым данным, с IV века до нашей эры, а совершенно точно - с I-III веков нашей эры. Второе - на рубеже I и II тысячелетий, третье возникло в постмонгольский период. В них поочередно проживали приазовские меоты, скифы, сарматы, половцы, славяне. Меоты появились на берегах Дона из Прикубанья, где они известны еще со времен Троянской войны. На рубеже тысячелетий, гонимые с насиженных мест растущими северокавказскими племенами и крепнущими аланами, меоты перебираются севернее, на левобережье Дона и основывают здесь несколько городищ. В частности, известно поселение на территории современного Азова.
С I-III веков нашей эры, очевидно, после серьезных разливов великой реки, меоты переправляются и на правый берег. На территории Ростова известно шесть таких поселков, к примеру, в крутых отвалах в устье Темерника, где сегодня строится циклопическое офисное здание, на месте бывшей таможни - колыбели города на Дону.
Одно из поселений появилось и на месте Кобякова городища. Географически - лучше не придумаешь. Слияние Дона и Аксая, большая река образует крутую излучину, течение замедленно, переправляться удобно. Недаром именно в этих местах более тысячелетия традиционно существовала единственная переправа через Дон, которую благоразумно и контролировали жители городища.
Современные археологи предполагают, что меотское поселение насчитывало порядка 30-40 тысяч жителей. Это маловероятно, ибо даже древнегреческие колонии-полисы, расположенные по понту Евксинскому, редко когда достигали столь внушительной по тем временам численности населения. А уж в таких удаленных от основных торговых путей и малонаселенных местах с совершенно неразвитым еще долгие века земледелием и подавно. К тому же относительно крупное и стабильное поселение было бы обязательно известно античным или византийским историкам и хоть какие-то письменные источники обязательно упоминали бы о такой торговой точке.
Вместе с тем нельзя считать, что автохтонное население городища вело жизнь исключительно первых кроманьонцев. Раскопки обнаружили здесь много небольших человеческих фигурок из египетского фаянса, датируемых II-III веками нашей эры, изделия из янтаря, сердолика, кораллов, которые явно проделали большой путь, прежде чем зарыться в донской чернозем. Из Средиземноморья сюда везли вино, масло, зерно в амфорах с характерной росписью, украшения из драгоценных металлов, оружие, отсюда - рыбу, икру, выменянные у кочевников шкуры. Ремесло, кроме гончарного, и кузнечное дело, было не очень развито, за полным отсутствием железа.
С 2000 года археологическая экспедиция РОО Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры проводила здесь обширные раскопки некрополя, в ходе которых было обнаружено около 450 погребений эпохи поздней бронзы. В катакомбных захоронениях видны явные "сарматские следы" - кости от жертвоприношений быков, лошадей, овец, а также использование в погребальных обрядах конской упряжки и оружия. Кроме того, на месте раскопок были обнаружены краснолаковая керамика, стеклянные сосуды для благовоний, шкатулки-пиктиды, бусы из янтаря, украшения из египетского фаянса, зеркала, застежки-фибулы, костяной перстень с пиктограммой в виде "пляшущих человечков" парфянской работы. Ну и венец всего - золотые серьги, браслеты, гривны, накладка на меч, что говорит о материальном достатке местных жителей и стремлении поддерживать высокий социальный статус. Вероятнее всего, поселение меотов, как и античный Танаис, пало под ударами кочевников, коих тут было в избытке - сарматы, готы, аланы, гунны, авары, угры, хазары, уже к середине I тысячелетия, оставив после себя лишь следы примитивных земляных укреплений.
Горькая полынь половецкого поля
Этого, впрочем, вполне хватило новым хозяевам Дешт-и-Кипчака - половцам, которые не признавали городов, но иногда не брезговали и укрепленными поселениями. В XI веке "светловолосые" степняки (от древнерусского "полова") вырубили последних сопротивлявшихся им в Диком поле печенегов, выгнали их менее отважных сородичей на Дунай и расселились могучими племенными объединениями в междуречье Дона и Днепра. Практически ежегодно совершая набеги на земли южных древнерусских княжеств, собственные укрепленные вежи половцы держали подальше от ответных набегов русов, на Дону и Донце.
По мнению некоторых исследователей, именно в Кобяковом городище располагалась Шарукань - половецкая столица хана Шарукина, который в 60-годы XI века неоднократно "стучал мечом в Золотые ворота Киева". Здесь при раскопках были обнаружены прекрасно сохранившиеся половецкие шишаки - остроконечные шлемы, которые хранятся в Эрмитаже и которые почему-то принято считать древнерусскими. Впрочем, взаимоотношения "леса" и "степи" далеко не всегда были исключительно военными.
В эпоху княжеских усобиц сами доблестные русичи с удовольствием водили на земляков орды половцев в качестве союзников, разорявших земли конкурентов и угонявших в полон тысячи княжеских единоверцев. Да и сами голубокровые феодалы не брезговали брать замуж "красных девок половецких".
Само название Кобяково, по основной версии, происходит от становища хана Кобяка, который в конце XII века частенько вмешивался в политическую борьбу соседей. Именно он с ханом Кончаком в 1180 году помог Святославу Всеволодовичу овладеть Киевом. В том походе союзных половцев поддерживал 30-летний князь новгород-северский Игорь, с охотцей рубивший с "погаными" своих православных братьев и единоплеменников. Изгнанный ими с великого княжения Рюрик Ростиславович собрался с силами и разгромил пришельцев. Будущий герой "Слова о полку Игореве", охранявший переправу на Днепре "видев половцев побежены, и тако с Кончаком вскочивша в лодью, бежа на Городец к Чернигову".
А уже через три года, как было в порядке вещей в то время, бывшие союзники бьются уже друг с другом. В 1183 году предпринимается поход князей Святослава Киевского, Рюрика Ростиславича, Владимира Глебовича Переяславльского, князей луцкого, городенского, пинского, смоленского, галицкого вместе с вспомогательными отрядами берендеев. Особенно энергично действовал Владимир Глебович, разбивший половцев на реке Орели, близ днепровских порогов. Разгромить их полностью не удалось, так как половцы, по обыкновению, быстро скрылись от преследования. Князья взяли 7000 пленников, в том числе хана Кобяка Карлыевича, которого привезли в Киев ко двору Святослава. Взяты были и его сыновья.
"В тыи же дьнь возвеличи богъ князя Святослава и Рюрика за веру ею, и ту яша Кобяка Карлыевича со двуима сынома, Билюковича Изая, и Товлыя сыномъ, и брата его Бокмиша, Осалука Барака, Тарха, Данила, и Съдвака Кулобичкого яша жь". Более имя Кобяка в летописях не упоминается.
А еще через два года уже сам отважно бегающий вместе с половцами Игорь князь Северский, рассорившись с князем Владимиром Переяславским из-за того, кому из них ездить "напереде", сиречь иметь главную добычу, фактически из патологической зависти к соседям решил действовать в одиночку. В апреле 1185 года с братом Всеволодом и малой дружиной, рассчитывая легко разбить обескровленных несколькими неудачными набегами половцев, двинулся в степь "испить шеломом Дону". Где именно протекала несчастливая для русичей река Каяла, историки спорят до сих пор.
На Кубани есть железнодорожная станция Каяла. Власти Белой Калитвы нисколько не сомневаются, что у них, поэтому и еще в советские времена водрузили на холме памятный монолит с надписью "Воинам Игоревой рати, храбрым русичам". Спору нет, русичи храбрые, вот только, как обычно, с командованием им не повезло - 11 мая положили князья все "Ольгово хороброе гнездо" под саблями Кончака (лишь дюжина избежала гибели и пробралась на Русь с печальными вестями) на унылых брегах Каялы. В плен попал сам виновник этой авантюры и, по легенде, содержался именно в Кобяковом городище. При этом сам автор топонима никак не мог радоваться такому пленнику. Вероятнее всего, плененный двумя годами ранее Кобяк был убит в Киеве после традиционных издевательств победителей.
Источники о его судьбе ничего не сообщают. Судя по всему, на территорию будущего аксайского стеклозавода князя привел его недавний "брат по оружию" Кончак, который не стал из его черепа делать себе чашу, а создал для феодала настолько тепличные условия, что тот, видимо, услыша на расстоянии плач Ярославны, без помех бежал из городища. Следует заметить, что истязать, как и особо охранять в Кобяковой балке пленных, было попросту некому, ибо ободренный успехом Кончак уже летом ринулся в рейд по оставшимся без дружин южнорусским княжествам.
Согласно летописи, в плену Игорь провел почти год. Весной 1186 года он бежал, в течение 11 дней пробираясь по камышам вдоль рек. Если верить тому, что содержался князь именно в Кобяковом городище, то следует отдать должное скорости перемещения сего пешехода. Скажем, конная дружина братьев Ольговичей добиралась до Каялы почти месяц. Безлошадный же князь (на лошади вряд ли по камышам разъездишься, да и следов для опытных степняков больше) отмахал 500 верст до Путивля по безлюдной степи как заправский рысак. При условии, конечно, что сам Кончак не устроил этот "побег" из дипломатических соображений. По крайней мере до конца своей жизни, в 1202 году, уже будучи князем черниговским, Игорь о походах на половцев уже не помышлял.
Но и половцы долго здесь не задержались. Уже через пару десятков лет после смерти князя-авантюриста они опять же в союзе с русичами были биты на Калке новыми пришельцами, монголами, и под их натиском вскоре вынуждены были откочевывать по "старой печенежской дороге" на Дунай. Кобяково городище было разорено и запустело, как и вся залитая кровью степь. Следующие 300 лет селиться здесь никто не рисковал - по степи, и особенно вдоль Дона, гулеванили монголы, крымцы, кубанские татары, ногаи, лихие генуэзцы из Таны, просто разбойники без всякой этнической принадлежности, облизывающиеся на Великий шелковый путь, оканчивающийся в Азове.
Генуэзские диггеры
Тем не менее половецкое становище не было забыто. Сильно преувеличенные слухи о зарытых на Дону "сокровищах" изгнанных монголами кипчаков были популярны в Европе в XIV-XV веках. Особенно громко они звучали в Азове, где была мощная генуэзская колония. Именно отсюда в 1437 году и стартовала, можно сказать, первая "археологическая" экспедиция на Дону под руководством венецианского негоцианта и авантюриста Иосафата Барбаро. По одной из версий, он принадлежал к тайной секте, поклонявшейся древним азиатским и африканским богам: Душаре, Озирису, Мардуку. Хотя, вероятнее всего, это был самый банальный грабительский набег на донские курганы.
Кстати, это тот редкий случай, когда грабитель оставил свои записки, сохранившиеся до наших времен. По его данным, во времена, "когда консулом в Тане был мессер Пьетро Ландо, приехал из Каира один человек по имени Гульбедин. Он рассказал, что в бытность свою в Каире слышал от какой-то женщины-татарки, что в одном из подобных курганов, называемом Контебе, аланы спрятали большое сокровище. Эта самая женщина даже сообщила ему некоторые признаки как холма, так и местности. Гульбедин принялся раскапывать курган. Он проделал несколько колодцев то в одном месте, то в другом. Так он продолжал копать в течение двух лет, после чего умер. Люди пришли к заключению, что он только по неспособности не сумел отыскать тот клад".
По одной из версий, "гульбединов курган" был как раз на месте Кобякова городища, где аланы останавливались еще в "меотские времена". Сам Барбаро с шестью другими итальянскими негоциантами в доме Бартоломео Россо в Тане-Азове договорились о спонсировании экспедиции к Контебе. Для этого они наняли 120 рабочих за плату три дуката в месяц.
"Мы добрались до нужного нам места уже на следующий день, потому что оно находится на самой реке и отстоит примерно на шестьдесят миль от Таны (от Азова вверх по Дону до Кобякова городища аккурат наберется чуть более 60 км. - Прим. автора). Курган имел в высоту пятьдесят футов, сверху он плоский. На плоскости находился другой курган, похожий на круглую шапку с полями вокруг, так что два человека могли бы идти по ним один вплотную к другому. Этот второй курган был высотой двенадцать футов. Нижний курган имел очертание круга, как будто его сделали по циркулю; диаметр его равен 80 футам. Мы начали врезаться и копать на плоскости большего кургана, там, где начинается меньший курган. Мы имели намерение проникнуть внутрь снизу вверх, до самой верхушки, и хотели проделать широкий ход, идя в длину. В начале раскапывания почва была настолько твердой и промерзшей, что ни мотыгами, ни топорами мы не могли ее разбить; однако, едва углубившись, мы обнаружили мягкую землю. Поэтому в тот день мы хорошо потрудились. На следующее утро, возобновив работу, мы наткнулись на обледенелый грунт, еще более твердый, чем вначале, так что были принуждены оставить тогда свое предприятие и возвратиться в Тану, но все же с намерением и твердой решимостью вернуться к делу весной. К концу марта мы и вернулись, опять с судами и лодками, привезли сто пятьдесят человек и принялись копать. За двадцать два дня мы сделали ход длиной приблизительно шестьдесят футов, шириной восемь и высотой десять футов. Теперь вы услышите о вещах весьма удивительных и, так сказать, невероятных. Мы нашли все, как было предсказано. Поэтому мы еще больше уверовали в то, что нам говорилось, и настолько, что, в надежде отыскать сокровище, мы пустились таскать носилки усерднее, чем те люди, которым мы платили, и как раз я стал мастером по носилкам. Удивительное заключалось в том, что верхний слой был черен от травы, затем по всей поверхности лежал уголь. Это, конечно, возможно, потому что, имея здесь же ивовые леса, легко было жечь ивняк по всему кургану. Ниже лежала зола на глубину одной пяди. Это также возможно ввиду того, что рядом имеются заросли камыша: при его сжигании получалась зола. Ниже, на глубину еще одной пяди, лежала шелуха от проса. По поводу этого можно сказать, что здесь, когда ели просяную кашу, то сохраняли шелуху, чтобы положить ее на это место; однако я хотел бы знать, сколько надо было иметь проса, чтобы заполнить шелухой, да еще на глубину целой пяди, всю поверхность этого кургана? Еще ниже лежала рыбья чешуя, а именно чешуя морского окуня и других рыб, и также на глубину одной пяди. Конечно, можно было бы сказать, что в этой реке ловилось множество окуней и другой рыбы и их чешуи могло хватить, чтобы покрыть весь курган; однако я предоставляю сообразить самим читателям, насколько это возможно и правдоподобно. Сам я могу лишь удостоверить, что это сущая истина. В связи со сказанным я полагаю, что человек, приказавший устроить такую могилу (его имя было Индиабу) и желавший выполнить все многочисленные церемонии, которые соблюдались в те времена, должен был заранее подумать о том, чтобы собрать и сложить на место все эти вещи. Проделав раскоп и не найдя сокровища, мы решили провести еще два рва в глубь большого кургана, шириной и высотой четыре фута; прокопав их, мы нашли белый и настолько плотный грунт, что сделали в нем ступеньки, по которым и таскали носилки. Углубившись почти на пять футов, мы нашли на этой глубине несколько глиняных сосудов; в некоторых была зола, в других уголь; некоторые были пусты, другие наполнены костями осетровых рыб. Нашли также пять-шесть бусин величиной с померанец; они были из обожженной глины, глазурованные, похожие на те, что изготовляются в Марке и привешиваются к неводам. Еще нашли мы половину маленькой ручки от серебряного котелка; сверху на ней была змеиная головка… До сих пор это место называлось Гульбединовыми ямами, а после наших раскопок оно стало называться - и именуется так до нынешнего дня - Франкской ямой, потому что проделанная нами в течение немногих дней работа была настолько велика, что казалось - здесь за это короткое время действовало не меньше тысячи человек. Никаких других достоверных сведений о том кладе мы больше не получали, но полагаем, что (если он там был на самом деле) причиной его сокрытия было следующее обстоятельство: когда предводитель аланов, уже упоминавшийся Индиабу, услышал, что татарский хан идет на него войной, он решил захоронить сокровище, но так, чтобы никто этого не заметил; поэтому он сделал вид, что приготовляет для себя могилу по местному обычаю, и приказал тайно положить туда сначала то, что он считал нужным, а потом насыпать этот курган".
Ожидаемых сокровищ Иосафат Барбаро не обнаружил, но то, что удалось раскопать его рабочим, свидетельствует о существовании "в 60 милях от Таны" значительного поселения, которого в окрестностях Ростова, кроме Кобякова городища, пока не найдено. Не исключено, что его грабили и до венецианца не раз - сокровища египетских пирамид начинали растаскивать чуть ли не сразу за тем, как замуровывался в них вход. Проклятия древних богов не боялись и современники фараонов. Так что есть серьезные основания полагать, что версия о меото-алано-половецком городке на этом месте вполне реальная.
Постепенно жившие вверх по Дону бродники стали спускаться южнее и вкупе с казаковавшей там разбойной вольницей образовывали укрепленные городки в низовьях - так сподручнее для набегов на турок и крымцев. Близко к Азову подходить не решались - там своих разбойных хватало. Территория от Черкасского городка между слиянием Дона и Аксая с одной стороны и Мертвого Донца с Доном с другой считалась как бы "ничейной". Селиться тут было самоубийственно, охотиться и рыбалить - весьма чревато. Однако государства развивались, им требовались дипломатические контакты, а наиболее удобная переправа через Дон между "турецким" берегом и казачьим оставалась именно в районе Кобякова городища. Здесь же проводились встречи между послами двух государств.
В 1569 году Иван Грозный отправил посла Ивана Новосильцева к турецкому султану Селиму II (сыну Сулеймана Великолепного и славянки Роксоланы). Послу было наказано сначала встретиться с азовским "диздарзеферем" и рассказать о своей миссии. 7 июля 1570 года Новосильцев направил царю Ивану Васильевичу письмо с информацией о завершении первого этапа посольства, в котором, в частности, сообщил, что "Азовский Диздарь Сефер прислал на встречу на Океанское устье под Кобяково городище Агу Закафею".
Отписывал царь казакам и просьбы, чтобы провожали послов до переправы и встречали, "не чиня никакой шкоды". Может, поэтому пикеты степных рыцарей появились именно тут. Отсюда же было и удобно в случае опасности подавать сигналы в Черкасский городок - дым костра у излучины Дона хорошо виден до самых черкасских палисадов. А рядом с пикетом в 1570 году появилось и казачье поселение Усть-Аксайское. До XVIII века оно сменило ряд названий: Нижние Раздоры ("раздор" - место слияния двух рек и земля между ними), Кобяковский, Атаманский, Нижний.
В XVIII веке с этим же "золотоносным" местом была связана и еще одна кладоискательская легенда. Якобы во время переселения на Кубань запорожцы зарыли где-то тут сечевую казну из 32 бочонков, доверху заполненных золотыми дукатами и венецианскими цехинами. Исторически ни существование этой "казны", равно как и клада Стеньки Разина, который молва тоже зарыла "где-то здесь", не доказано. Однако не зря ведь именно отсюда начала развиваться официальная российская археология.
В советское время тоже было в избытке верующих в клады. В бюллетенях Северо-Кавказского бюро краеведения Ростова-на-Дону за 1927 год можно прочесть следующее: "В 1926 году последовала случайная находка земляной пещеры, обнаруженной на крайнем по направлению к устью Кобяковской балки холме… По мнению экспедиции, обследование найденной пещеры, обладавшей земляным сводом и пилястрами, позволяет определить ее как помещение византийской крипты - подземной часовни".
Понятное дело, что такое место, как Кобяково городище, не обошли стороной и любители Стивена Кинга. О "подземных монстрах", "крокодилах", "канувших в неизвестность диггерах" и "растерзанных страшным зверем солдатах" не писали только ленивые СМИ. Нам даже както неудобно соревноваться с ними в этом. Все равно проиграем.
В последнее время в связи с бурным строительством в этих местах "монстры" куда-то запропастились, а вот кое-какие артефакты меотско-половецких времен периодически находят то экскаваторщики, то археологи, то просто любопытствующие туристы. Рискнем предположить, что главной своей исторической тайны Кобяково городище еще не раскрыло, и активизация серьезных исследований может показать, что же все-таки искал в этой глуши венецианский негоциант Иосафат Барбаро.