Поделиться
Композитора Владимира Кобекина уже называют "современным Верди", подразумевая количество написанных им опер - два десятка - и умение попадать во вкусы аудитории. Рассчитанный маневр композитора - узнаваемое интонационное поле, в котором слышны реминисценции Стравинского и Шостаковича, Прокофьева, фольклора, песен, романсов, ритмов джаза и рока. Микстовая ткань, сориентированная на слуховую практику публики.
Как результат, "Холстомер" - шестая опера Кобекина, поставленная на сцене Камерного театра. Кобекин перевел толстовский экзистенциальный монолог "старого мерина" в партитуру, в которой семь сольных партий, а в авторский текст попали интонации петрушечного лубка Стравинского, балетных адажио Прокофьева, есть отсылы к арии Кутузова, к романсам, к французской песенке в духе Графини Чайковского, которую распевает на ломаном русском языке любовница князя Серпуховского Матье (Екатерина Большакова). Режиссер Михаил Кисляров из этого музыкального "калейдоскопа" создал сценически виртуозное действо, в котором смешались люди, кони, ржанье, топот, танцы с "коленцами", лацци (когда конюх Тарас - Павел Паремузов - ловит под свои куплеты "блоху"), "житие" Холстомера - от рождения до смерти, человеческие истории - любви, измены, коллизии юности и старости, итога и начала.
На сцене - пустое пространство - "конюшня" с нависшим "техническим" потолком и убегающим в зрительный зал боковым помостом, где разминают ноги "лошади" табуна. Кобылки - хористки с накладными конскими хвостами, в мини-юбках и кожаных аксессуарах. Драйв разминки переходит в сложно движущиеся групповые мизансцены, лошадиные облачения за секунды превращаются в наряды масленичной толпы, алое полотнище, играющее в духе Петрова-Водкина, глухо накрывает любовную мизансцену князя (Игорь Вялых) и Матье. Главный герой у Кобекина - баритон, но в спектакле Холстомеров два (Алексей Морозов и Александр Полковников): старик в ободранной лоскутной холстине, квинтэссенция изгойства, тревожности, тихого вопля души, и молодой - в пятнистом трико под "фавна" Нижинского, рождающийся, бурлящий энергией, пропускающий через себя все перипетии повествования. Дважды публику ослепляет вспышка - когда жеребца кастрируют по приказу норовистого Генерала (Герман Юкавский) и когда Тарас перерезает старому мерину глотку, и тот истекает кровью. На сцене от этого должно мутить. Но у Кобекина в оркестре начинается длительное "просветление", изливаясь потоками мелодраматизма. В эту же точку бьет и финал, выбрасывающий на сцену родившегося нового пегого "жеребца". Будущего мерина. Иллюстрация расхожей мудрости: все движется по кругу. Как на манеже.