Поделиться
Ну и как, Ирма Викторовна? Там у вас, на вершине - не холодно?
Ирма Кудрова: Нет. Ни на минутку. Но разве я - на вершине?
А где же еще? Вы почти 40 лет занимаетесь Цветаевой, вы автор многих книг о поэте, включая трехтомник "Путь комет". По знанию жизни ее рядом - просто никого.
Ирма Кудрова: С биографами я не соревнуюсь - пусть нас сравнивают читатели. Но что касается исследователей творчества, то их много, и немало талантливых. Из тех, кто меня поразил, назову Майю Ляпон, Елену Коркину, Татьяну Геворкян, Валентину Маслову.
Ну, это ваша ленинградская скромность. Мне же и воображением не охватить вашего труда: встречи с родными Цветаевой, переписка с друзьями, с самой большой любовью ее - Константином Родзевичем, библиотеки, спецхраны, командировки, архив КГБ, исхоженные адреса жизни, почти нечитаемый почерк рукописей... Ужас! А про "одиночество" на вершинах еще Бродский, назвав Цветаеву первым поэтом ХХ века, сказал: "Чем лучше поэт, тем страшнее его одиночество". Вот была ли она одинока? Ведь жила - не в скитах?
Ирма Кудрова: Но и Бродский, я думаю, говорил об особом одиночестве - не бытовом. "Равносущных" (цветаевское слово) - вот кого у нее не было рядом. Но это уж обычная судьба неординарных людей.
Или напротив - необычная судьба. Мать ее в дневнике пишет: когда она, в полтора еще года, замечала что-либо интересное, то брала голову матери двумя руками и поворачивала - куда нужно. Разве, образно говоря, это не миссия вообще поэтов? Поворачивать наши головы, на то, что важно? А вас, что лично вас поразило в ее детстве, юности?
Ирма Кудрова: Пожалуй, соединение безудержной мечтательности с бунтарством. Она ведь рано проявила себя бунтаркой, "наоборотницей", все делавшей по-своему, не оглядываясь на "принятое" и "непринятое"... Она принадлежала к "экстатическим натурам" с их болевыми реакциями на жизнь. Это становится очевиднее в сравнении. Ну, например, на рубеже веков работал великий художник Валентин Серов, а почти одновременно творили не менее великие - Врубель, Ван Гог или Мунк. В их творчестве всё через край, всё - чрезмерно... И природа поэта-Цветаевой близка именно им.
Тогда - от кого это? От отца, Ивана Цветаева? Или от матери?
Ирма Кудрова: Вообще-то говоря, по характеру она ближе к матери, блестящей музыкантше, даже в предсмертные дни и часы не прекращавшей свои бурные импровизации на рояле. Но с отцом схожа беспредельной преданностью своему делу ("предан как продан" - ее выражение). Оба они были трудяги, ведь Цветаева называла себя...
"Героем труда..."
Ирма Кудрова: Да, да! Я, говорила она про себя, - "герой труда"...
"Мои ноги герои, и руки герои, и сердце, и голова..." А есть ли какая-то мысль ее, фраза, с которой вы не расстаетесь "по жизни"?
Ирма Кудрова: Ой, нет, кажется, нет! Меня чаще спрашивают про любимые стихи. Да не могу я ответить, потому что назови одно, и тут же - а еще вот это, и то... Цветаева покоряет многоликостью, я люблю и ее легкие шутливые молодые стихи, люблю ее иронию, ее буйный протест, ее блистательное философское "Прокрасться", и гневное - "О, слезы на глазах!"...Трудно выбрать, да и не надо выбирать. А вот саму ее прекрасно характеризует любимая ею "Молитва моряка": "Пошли Бог мне берег, чтобы от него оттолкнуться, мель, чтобы с нее сняться, шквал, чтобы устоять..." Жажда препятствий, дабы испытать - или доказать? - свою силу.
И жажда любви? "Роман может быть с мужчиной, - писала, - с ребенком, может быть с книгой. Лишь бы не было... устрашающей пустоты!.."
Ирма Кудрова: Но обратите внимание: ей не надо было любви взаимной. Любить самой - вот что было главным. А помните, что написала она одному из критиков? Меня нельзя вести на одной ноте... Меня можно вести только на контрастах. Если вы находите в моих стихах нечто, то найдете и ровно обратное. По-моему, это прекрасно!..
Звучит красиво, но... объясните это, пожалуйста. Для наших читателей.
Ирма Кудрова: А вот не надо бы объяснять. Достаточно услышать. Помните ее историю с Пастернаком? В 1926-м, в самый, кажется, разгар их эпистолярной страсти, он спрашивает: мне сейчас приехать к тебе, или сначала закончить поэму? И она отвечает: конечно, закончить поэму. Любила обдумывать саму возможность встреч, иногда в мельчайших подробностях, но когда сроки подходили - отступала. То же ведь в истории любви с Рильке. Оба хотели встречи, и он ей внятно пишет: не откладывай до весны! А она все же откладывает, еще не зная, что он смертельно болен.
Ей ведь было 25, когда случилась революция. По нынешним меркам - девчонка. Но, любя бунт, свободу, вольность, она всеобщему ослеплению, соблазну великих утопий, "очарованию зла" не поддалась? Фантастика!
Ирма Кудрова: Не фантастика - проявление независимого ума, ничего не принимавшего на веру. Вспомните: 1914-й год, война с Германией. Общий психоз. Громят немецкое посольство, меняют немецкие фамилии на русские. Все печатают патриотические статьи. А она пишет стихи: "Германия - моя любовь!.. Ну как же я тебя предам?.." Ибо Германия для нее - Гете, Гейне, Кант.... Можно назвать это "наоборотностью", а можно - стойкой независимостью. У нее свои представления о высшем и низшем, героическом и обывательском, подлом и прекрасном. И она верна им, что бы ни происходило. И чем больше людей "за" (это-то для нее и подозрительно), тем больше она - против!
Тогда, позвольте, вопрос о природе ее прозорливости. Ведь даже в семье ее считали, почти издеваясь, "политически отсталой" (муж и дочь коммунисты, да и сын-подросток сотни раз ходил с отцом на рабочие митинги). А она, затюканная бытом (стиркой, обедами, рынком), опережая время на десятилетия, видела, можно сказать, и крах социализма, и даже нынешнюю жизнь. Откуда этот взгляд в будущее, этот дар предвидения?
Ирма Кудрова: Но ведь в годы революции она жила в Москве! Своими глазами видела, как гибнут от голода дети, как арестовывают интеллигенцию. Пережила смерть Блока и Гумилева. И уж никак не могла верить лозунгам о всеобщем равенстве и справедливости. А муж ее в это время сражался в Белой армии, где явно легче было сохранить мечты и идеалы. Не только жизненного опыта жены у него не было, но не было и ее ума, способности масштабно оценивать происходящее и будущее. Цветаева ведь была не только лирик. Не случайно тот же Бродский назовет ее и интереснейшим мыслителем....
Величина необъятная. Но из всех вопросов, которые я бы хотел задать вам, выберу вопрос о ее гибели. Ведь только у вас одна из книг прямо называется "Гибель Марины Цветаевой". Правда, мне, в отличие от вас, кажется, что причиной смерти и ее, и даже всей ее семьи, стал как раз тот самый Родзевич - герой двух ее самых знаменитых поэм.
Ирма Кудрова: Ни в коем случае.
Нет, вы послушайте. В одном из писем к Анне Саакянц, литературоведу, он признался вдруг, что в с е г д а работал на советскую разведку. Дословно: "Ради бога, не выставляйте меня сторонником "белых": под их господством мне приходилось порой находиться, но я никогда не стоял на их стороне. Мне приходилось разыгрывать роли, являвшиеся прикрытием и имевшие другие, скрытые предназначения". Саакянц не придала словам значения - вынесла их "в сноску". А ведь он, "завербовав" мужа Цветаевой, стал, по сути, причиной и его будущей смерти, и - ее. Любовь - гибель. Что здесь не так?
Ирма Кудрова: Нет, нет. Здесь всё неверно. Во-первых, завербовал, привлек к работе на СССР не Родзевич Эфрона, а наоборот: Эфрон - Родзевича.
Вы так думаете?
Ирма Кудрова: Я не думаю, я знаю. Анна Саакянц не работала в архивах КГБ. Родзевич и Эфрон дружили еще со времен Праги, где учились в университете, и сказать, кто из них раньше пришел к идее возвращения в Россию, а потом и к прямой работе на ГПУ-НКВД - невозможно. Я встречалась с людьми, по себе знавшими истории вербовки бывших белогвардейцев. Они рассказывали о хитроумных ходах, которые использовали наши спецслужбы. "Играли" на ностальгии, на нищенстве многих эмигрантов, на честолюбии.... И на первых же допросах на Лубянке - я читала их! - Эфрон, отвечая на вопрос, кого он завербовал в Париже, прямо называет Родзевича. А кроме того, Эфрон руководил "Союзом возвращения на родину", где развернул гигантскую работу, занимаясь пропагандой СССР, показывая советские фильмы, распространяя газеты, выпуская журнал, ведя молодежную просоветскую организацию. И всё - чрезвычайно успешно. И при этом - фактически спас генерала Деникина от похищения его в Париже советскими агентами и насильственного вывоза на родину - считайте, на смерть.
Да, это, конечно, одна из самых последних загадок "цветаеведения"...
Ирма Кудрова: Об этом рассказала покойная ныне дочь Деникина - Марина.
Удивительно! С одной стороны, Эфрон беззаветно служит уже новой, коммунистической власти, а с другой - спасает вдруг уже не соратника по Белой армии - прямого врага своих новых идеалов, новых "хозяев"? Как? Почему?
Ирма Кудрова: Я скажу простенько: потому, что он вовсе не был тем, кого обычно называют "негодяем". Он служил не "новым хозяевам" - России. Так, по крайней мере, сам думал. И к Деникину относился с уважением со времен Добровольчества. И совсем было непросто - найти способ предупредить генерала, чтобы тот отнесся к предупреждению с доверием. Я предполагаю, что уже в то время Эфрон начал разочаровываться в безоглядном доверии к советскому строю. Ибо всего за две недели до того (шел сентябрь 1937 года) из России приехала его близкая знакомая, тоже разведчица Вера Трейл-Гучкова, и от нее Сергей Яковлевич узнал об арестах тех эмигрантов, кому он помогал вернуться на родину. Начал кое о чем догадываться.
И все-таки поехал в Россию?
Ирма Кудрова: Ему приказали покинуть Францию. В 24 часа! Наши спецслужбы.
В день бегства Эфрона Цветаева и их сын сопровождают его в машине почти до Руана, откуда он проберется на ждущий его советский пароход. ...Значит, всё знала про то, чем он занимался?
Ирма Кудрова: Эти слова, часто повторяемые ("всё знала"), необходимо расчленять. Что именно знала? Она многое знала, но она не знала всего. И кто бы вам ни клялся-божился, никто не может знать абсолютную правду. Знаем достоверно - крохи, но и они не дают оснований широко "сочинять" что-либо. Накануне отъезда, как можно предположить, Эфрон многое рассказал жене; видимо, и о том, что ему приписывают политическое убийство, которого он не совершал, и о том, что сам узнал от Трейл-Гучковой. "Меня запутали в грязное дело", - сказал дочери. Цветаева же знала, что он страстно хочет вернуться на Родину и что связан с советским полпредством. Аббревиатуру "НКВД" явно не знала, как не знала, что он - "наводчик-вербовщик" (как официально называлась его должность в иностранном отделе Лубянки). Того, что знала, хватило для раскола в семье, для той тяжелой драмы, которая разыгрывалась в 30-е годы. Но Цветаева ведь всегда говорила: она понимает верность именно как верность в беде, а Эфрон, вернувшись на родину, как известно, серьезно болел, скитался по больницам и санаториям. И вот - мое предположение: всю правду она узнаёт, лишь приехав в Болшево. Что арестована ее сестра, племянник, многие литераторы и общие знакомые. Вот когда, похоже, она начнет понимать, за что ответственен ее муж, сотрудник НКВД - и что такое собственно НКВД. Откуда им было знать такую правду в Париже? Ведь даже иные интеллектуалы Запада верили, что процессы в СССР конца 30-х годов - не фальсификации, что судили действительно предателей и агентов иностранных разведок.
Общемировое "очарование" социализмом?..
Ирма Кудрова: Да, именно что всеобщее, а не сугубо - эфроновское. Чуть ли не поголовно верили в первую справедливую страну - Россию. Эйнштейн и тот отказался подписать письмо против репрессий в Советском Союзе. То была какая-то, словами Цветаевой - "чара". Но - злая чара. Морок...
Жуть! И еще ведь загадка - роль Сталина в жизни Цветаевой? По "делу" ее мужа и дочери взяли всех, даже далеких фигурантов. А ее не только не допросили, не вызвали на Лубянку, хотя показаний на нее было предостаточно?
Ирма Кудрова: Наш "великий горец", он же людоед, был очень, очень неглуп. И дальновидно расчетлив. Ему важен был имидж страны. Почему он так зазывал вернуться на родину Бунина, разрешил приехать Куприну, уже мало что соображавшему, звал через "своих" людей Шаляпина?..
Ирма Викторовна, ваш последний том - историю смерти Цветаевой в Елабуге - я прочел дважды. Вы исходили пешком все "адреса" самых туманных эпизодов ее жизни. И что - точка поставлена? Или пока - нет?
Ирма Кудрова: В трехтомнике о поэте я вынесла в конец книги свои предположения о некоторых событиях. Но чем больше узнаю о том, что делалось в нашем Отечестве в те годы, тем больше догадки сменяются уверенностью. Скажем, одна английская исследовательница написала в рецензии: ну зачем было НКВД вербовать Цветаеву в "стукачи", какой, дескать, толк от нее? Она же не была связана с политическими силами. Запад, кажется, и поныне думает, что арестовывали и вербовали только значительных и действительно опасных людей! Однако среди моих сверстников каждый десятый вызывался на некое "собеседование", где им, не без угроз, предлагалось "помогать" КГБ...
Вообще же, версию о том, что Цветаева покончила с собой именно из-за "вербовавшего" ее в Елабуге "хама-чекиста", первым высказал тот же Хенкин в книге "Охотник вверх ногами". Поначалу я не очень-то поверила в нее, она показалась легковесной. Но, приехав в Елабугу, пошла в местное отделение КГБ и спросила: мог ли в принципе быть такой разговор с Цветаевой, могли ли ее привлекать к работе осведомительницы? И начальник, с которым я беседовала (а это было время "перестройки", и кагэбэшники очень хотели быть хорошими), сказал: вполне могли. Ведь документы, личные дела на таких, как Цветаева, доставлялись в пункты эвакуации немедленно. То есть там уже знали: она - "белоэмигрантка", а муж и дочь ее - арестованы....
Теперь, уже после завершения биографии, я думаю, что и последняя ее поездка из Елабуги в Чистополь преследовала иные, чем известные до этого, цели. Она, думаю, уже решилась на самоубийство и ехала в основном, чтобы "подстелить соломку" сыну. Поговорить с Николаем Асеевым, посмотреть, как он там живет.... А вернувшись, невероятно - делает еще последнюю попытку устроиться на работу - в тот совхоз, помните? И когда ей там говорят: "у нас и без вас все грамотные", когда директор совхоза, как милостыню, подает ей 50 рублей (а она их - не берет) - это уже становится последней каплей.
Вы перечисляете три причины ее смерти. Спасти сына, ибо считала, что она мешает ему (эта версия ее сестры - Анастасии). Душевное нездоровье (предположение Марии Белкиной, написавшей о ней книгу). И, наконец, третья версия - попытка сделать ее осведомительницей НКВД. Какая же - главная?..
Ирма Кудрова: Теперь я думаю, что все три имеют право на обдумывание. И все три окрашены, усугублены страшной войной, которая шла в мире. Войну, еще в Европе, Цветаева встретила не как все. То было почти мистическое восприятие некоей дьявольской беды. "О, черная гора, затмившая весь свет, - написала еще в Париже. - Пора, пора, пора творцу вернуть билет". В мире не оставалось места для любви. А жизнь без любви для нее - была просто пуста.
Да, это ведь ее слова: "Для чего же и на свет рождаемся, как не для любви?.." Поразительно: в молодости мечтала быть "вторым Пушкиным". Незадолго до гибели подытожила: "За мое перо дорого бы дали, если бы оно согласилось обслуживать какую-нибудь одну идею, а не всю правду... Нет... ни с теми, ни с этими, ни с третьими... А зато в мире сейчас - может быть - три поэта и один из них - я..." Вот и скажите напоследок: т а к и м и рождаются, или все-таки - становятся? Вечный ведь вопрос?
Ирма Кудрова: Рождаются, убеждена.
Спасибо!