Анатолий Миронович, театр в России очень часто становился не просто театром, а властителем умов, общественной площадкой. Так ли это сегодня?
Анатолий Смелянский: Я был свидетелем времен, когда театр был гораздо большим, чем он является сейчас. В эпоху развитого социализма у нас по нормам в каждом крупном городе Советского Союза было 5-6 обязательных театров. Но это не потому, что у нас такая театральная страна была - просто, уничтожая церкви, большевики думали над созданием инструмента воздействия на свою паству и придумали такой массовый театр. Очень часто со сцены шла грубая пропаганда, заказуха, все что угодно, но было несколько театров, которые очень серьезно восприняли эту миссию по поддержанию человеческого в человеке, несмотря ни на какие мерзости жизни. Люди ходили в "Современник", ходили к Эфросу, к Товстоногову, на Таганку, этих театров было не больше десятка на всю страну, их никогда много не бывает, и сейчас их даже меньше, чем тогда, они держали планку русского театра.
А сегодня уже не держат?
Анатолий Смелянский: В условиях свободы, когда работают все остальные инструменты воздействия на общество, когда существует влиятельная церковь, когда можно все напечатать, говорить все что угодно, дружить с кем угодно, верить во что хочешь, ездить по всему миру, когда есть Интернет, когда у людей есть огромное количество разных средств самовыражения, - театр перестал быть единственным местом, где можно почувствовать себя гражданином. И я бы хотел, чтобы у нас и сохранялась свобода, даже если не будет великого театра.
А современный диктат рынка сравним по силе с тем же диктатом идеологическим?
Анатолий Смелянский: Равновелик, конечно. Для некоторых, может быть, диктат рынка еще страшнее, поскольку тут за горло хватает костлявая рука голода. Советская власть, конечно же, обеспечивала театрам прожиточный минимум. Я еще школьником пришел в горьковский ТЮЗ, знал, сколько получают артисты, как они живут. Бедно, в общежитии, но как-то они жили. Но было невозможно поставить пьесу, которая нравится, невозможно иногда сыграть то, что ты хочешь, для творческого человека это страшнее, чем отсутствие денег. Но для некоторых отсутствие денег переживается гораздо хуже и болезненней, чем любой идеологический диктат.
Не отсюда ли все разговоры о необходимости театральной реформы?
Анатолий Смелянский: Понимаете, многие театры пребывают сегодня в состоянии 30-х годов, живут по инерции, играют коммерческие в основном вещи, никого не раздражающие, никого не возмущающие и никого не беспокоящие. Но глупо театры держать для того, чтобы они просто зарабатывали деньги на жизнь! Совковое актерское ощущение, что вот мы здесь навечно, вне зависимости от того, что мы делаем, должно уйти из театра. Эта взамен религии созданная организационная система, перешедшая от советской власти нетронутой, противопоказана современному искусству, она очень ограничивает, укрощает его творческие силы. И мы отчего-то боимся ее тронуть, считаем "репертуарный театр" священной коровой. А между тем нет такого понятия - русский репертуарный театр, говорю это вам как историк. Есть понятие "художественный театр". Сам же Московский художественный театр до революции был частным театром, великолепно организованным, что помогало ему оставаться живым организмом.
А почему как историк театра вы с начала 2000-х не пишете книг, не видно в периодике ваших статей, на которых выросли...
Анатолий Смелянский: Ну, писать я не перестал. Просто в какой-то момент закрылась газета, куда я отдавал рецензии, серьезного театрального периодического издания как не было, так и нет, а переходить на современный формат, печатать рецензии по 80 строчек было уже неловко. И я перешел на книги, которые я издаю.
В созданном в 90-е издательстве "Московский художественный театр".
Анатолий Смелянский: За эти годы мы выпустили несколько полок, если не самых важных, но очень важных книг по истории русского театра. Весь этот "мхатиздат" я инициировал, почти ко всем книгам написал не просто предисловие, а серьезные статьи. Вроде бы писал незаметно, но написалось на целую книжку, которую я хочу в ближайшее время издать. И потом я за эти 12 лет сделал очень много важных телевизионных программ, мне кажется, это не менее серьезно, чем критические статьи. У нас появилась идея сделать такой конвертик в книжках и туда вкладывать диски программ, сохранившиеся записи бесед с Давидом Боровским, Мишей Козаковым, монолог Петра Фоменко... Чтобы было можно книжку почитать и посмотреть - это будет совершенно иное впечатление.
Гаджеты гаджетами, но не меньшее влияние на человека может оказать среда, где он формируется.
Анатолий Смелянский: У меня в жизни было несколько человек, которые вынули меня из безвестности, даже для самого себя, и заставили отнестись к жизни более-менее артикулировано, сознательно. Я считаю, что среда - это важнейшая вещь. Она может состоять из двух-трех человек - "нас мало, нас может быть трое", по Пастернаку, - но она должна быть. И во все лучшие годы театральные я видел такие компании, и всегда считал, что это счастье быть среди этих людей. Я видел, как живут на гастролях театр Толи Васильева, театр Левы Додина, моего товарища с юности, знаю со слов Табакова и Ефремова "Современник" лучших лет, был свидетелем каких-то лет внутри Художественного театра ефремовского времени, очень высоких по внутреннему напряжению...
Не говоря уже о многих годах работы бок о бок с Ефремовым.
Анатолий Смелянский: Это был человек, рядом с которым хотелось тянуться ввысь. В фильме, который мы показали в театре в день его 85-летия, я его спрашиваю: Олег Николаевич, как вы относитесь к понятию "поколение"? Его ответ я запомнил на всю жизнь. Нет, сказал он, поколение - это горизонталь, она всегда плоская, часто примитивная и никуда не зовет. Жить надо, и он так рукой показал, - вертикально. То есть идти сквозь поколения, вы понимаете? Олег ведь ощущал Пушкина и Чехова как абсолютно своих родственников.
Вы ведь и в Школе-студии МХАТ стараетесь эту вертикаль выстраивать.
Анатолий Смелянский: Да, обязательно. Я тащу в Школу главных людей современного искусства и культуры, это может быть кинорежиссер, замечательный артист, это может быть философ, художник... Ребята должны воспитываться на главном, видеть все своими глазами. Эта Школа держится на одном допущении Станиславского, важном для русского искусства, что жизнь в искусстве и жизнь в жизни - это примерно одно и то же. Невозможно жить одним способом в жизни, а другим в искусстве.
Между тем сегодня Школа-студия МХАТ - один из ведущих мировых театральных вузов.
Анатолий Смелянский: Как известно, один из критериев рейтинга вуза в мире это его интернационализация, то есть насколько миром он востребован. Работу по продвижению Школы в мир начинал Табаков, я, став ректором, это продолжил, и сегодня нас всюду хорошо знают. Через несколько дней мы начинаем международный фестиваль Станиславского, и к нам в гости едут главные школы Европы и Америки - Школа Буша из Германии, Школа Национального театра Страсбурга, Американская консерватория-театр из Сан-Франциско и так далее. И гарвардская программа у нас уже действует 15 лет, и 20 лет - о ниловская программа национального театрального института Америки. Сейчас в Школе-студии учатся 47 американских студентов. И это не в последнюю очередь подход прагматичный, это держит школу на плаву, это дает ей абсолютную уверенность в себе.
Вы о деньгах?
Анатолий Смелянский: Деньги тут, надо сказать, довольно существенные, и это говорит о том, что необязательно иметь газовую трубу, а достаточно того, что нам по вертикали подарили наши предки - например Московский художественный театр. И я бы не сказал, что это американский госдеп нас содержит. Наоборот, это, по-моему, американские налогоплательщики вкладываются в школу Художественного театра.
Анатолий Миронович, ведь ваши родители из Белоруссии.
Анатолий Смелянский: Мои родители переехали в Нижний Новгород после революции. А там, в Жлобине, Бобруйске, оставались родственники, но война все корни подрезала...
Вы следите сейчас за белорусскими авторами?
Анатолий Смелянский: Вот в позапрошлом году как председатель жюри "Золотой маски" предложил вручить спецприз спектаклю по пьесе молодого драматурга Павла Пряжко "Жизнь удалась". Это, должен сказать, довольно тяжелое произведение, я первые десять минут глаза опускал, потому что там изъяснялись густым ненормативным языком. Потом понял, что меня хотят просто шокировать: они взяли определенный срез жизни, довольно тяжелый и эстетически совершенно замечательно преподнесли это с позиции современных интеллигентов. И потом для меня, филолога, этот ведь часть языка, инструмент, ничего другого. А если говорить о белорусских коллегах, то в советское время мы много общались с Алексеем Дударевым, с Валерой Раевским, руководителем театра им. Янки Купалы, много лет дружили с Борисом Луценко из Русского драматического. После распада Союза много было отрезано по живому.
Мне кажется, все должно наладиться...
Анатолий Смелянский: Обязательно наладится, не может это разорваться, распри, игры эгоизмов кончатся, и мы ведь все равно соседи навсегда.