Поделиться
Москва без метро
Мое детство было настолько давно, что страшно представить. Вряд ли кто сегодня вообще помнит то время, которое нам казалось замечательным. На поверку оно оказалось совсем другим. В Москву я приехала в начале двадцатых годов прошлого века из Баку, переезд организовала моя мама - она была очень энергичная коммунистка.
Сейчас модно причислять себя к дворянам, причем многие ведут род от Рюриковичей. Так вот, я в этом плане не представляю вообще никакого интереса. Мои родители были большевиками, мать - активная участница бакинского революционного движения, сотрудничала со знаменитыми бакинскими комиссарами, чудом осталась жива. Потом всю жизнь гордилась этим сотрудничеством.
Первым местом нашего жительства в Москве была гостиница "Лоскутная" на Тверской улице. Теснота неимоверная. Эта гостиница описана у Бунина, он там останавливался.
После революции ее сделали "домом цека", там жили ответственные товарищи, которых потом, в 37-м году, всех поарестовали и порасстреляли.
Я была очень бойкой девочкой и все время мечтала быть прокурором. Никаких адвокатов! Только прокурором. Я рано научилась читать и с упоением читала в газете заметки под рубрикой "Суду быть".
В школе училась очень плохо. Очень! Помню, как в слове Москва я умудрилась сделать три ошибки, написала: "масва". В голове сидели в основном мальчики и пионерская работа. Я была бешеная общественница - когда видела пионеров, то сломя голову бежала за три улицы чтобы отдать им салют.
Мой папа работал в Эстонии в российском торгпредстве, тогда еще Таллин назывался Ревель, отец нас туда забрал. Там он отдал меня в русскую гимназию, из которой меня выгнали с треском в первый же день. На уроке закона Божьего я сказала на весь класс, что Бога нет, и гордо добавила, что я пионерка и еврейка. Скандал был невероятный.
Вернувшись в Москву, я поступила учиться в ФЗУ, хотя семья у нас была далеко не рабочая. Это моя мечта, мечта советской максималистки - быть рабочей. Помню, папа присылал из Эстонии дивный бежевый пуловер, я его тут же выкрасила чернилами в черный цвет с единственной целью - чтобы он больше походил на одежду рабочих.
Тогда я ездила на подножках трамваев, а на поручнях тоже народ висел гроздьями. Вы не можете в это поверить, но тогда в Москве еще не было метро. Ужас, как это было давно…
Я поступила работать слесарем на автомобильный завод АМО, который стал позже носить имя Лихачева.
Шесть месяцев отвалялась под машинами в качестве слесаря-сборщика, там я вступила в комсомол - это было самое важное для меня на свете. Но с автозавода я сбежала, мне эта работа была совершенно непосильна. Физически не могла выдержать такие нагрузки.
И тогда с большим трудом я поступила на рабфак. С колоссальным трудом, помогли папины партийные связи. Была малограмотная, писала с большими ошибками. Учителя меня за это драли беспощадно. Меня все время тянуло не туда…
Проучилась на рабфаке два с половиной года - 1931-1932, голод был немыслимый в Москве. Люди падали в обморок.
У меня на рабфаке блестяще шла литература, но точные предметы - это моя смерть. Помню контрольную по физике: колбы, стрелки, провода, это совершенно не мое. Барышня я была очень бойкая, общественница еще та, все организовала. За меня все написали.
Гоголева была хорошая стерва
В рабфаковское время мне отчаянно захотелось стать артисткой. Мама была страшно недовольна моим решением, она считала это делом бесконечно вульгарным и пошлым. Я была влюблена в Малый театр, абсолютным кумиром была Елена Гоголева, она была дивной красоты, брюнетка с профилем камеи. Зачесывала волосы очень модно, назад и слегка небрежно. У нее возле виска пульсировала синяя жилка, меня это приводило в состояние дикого восторга. Я просто неистовствовала и все время синим химическим карандашом рисовала себе жилку. Так хотела быть похожей на Гоголеву. Хотя была совсем без актерской стати…
Я к ней как-то продралась в гримерку - и более того, она со мной стала заниматься, готовить меня к поступлению в театральную школу. Чем я ее взяла?.. Я все время звонила папе в Ревель и просила, чтобы он прислал для Гоголевой хорошие духи. Вот этими духами и взяла, наверное. Те духи я передавала через капельдинера, в руки актрисе передать такое считалось верхом неприличия.
Когда я с ней познакомилась, у нее был муж Аксенов, он тут же стал за мной ухаживать. Она была хорошая стерва, это я сейчас понимаю с высоты своей почти вековой мудрости.
Помню, у меня был меховой берет, тогда это казалось роскошью. Муж Гоголевой увидел его на мне и сказал: "Зачем он тебе? Отдай Леле..." Я тут же его сняла и отдала ей. Мама меня за это едва со света не сжила.
Гоголева меня научила хорошо, выразительно читать, я поступала в студию при Малом театре и с позором пролетела. Мою басню даже не дослушали… Помню, меня там спросили: "Вы танцуете?.." "Конечно танцую - фокстрот", - гордо ответила я. Приемная комиссия обалдела, и мне сказали: "Ну, идите, танцуйте фокстрот".
И я не поступила. Помню, Гоголевой с мужем было неловко за это и они в качестве утешения водили меня в "Метрополь" обедать.
Но я не расстроилась ни грамма! Вот такая была, дерзкая…
Помню, шла я мимо Колонного зала и встретила там свою подругу по рабфаку, рассказала ей, что провалилась в Малый театр. Она говорит: "А ты попробуй в Вахтанговский театр". Я тогда даже не знала, что это за театр.
Когда я туда пришла, мне жутко не понравилась. Серое, мрачное здание, какие-то тяжелые колонны. Нет лепнины и бархата, как в Малом. Что за театр? Толпа была чудовищная. Восемьдесят человек претендовали на одно место.
Потолкавшись среди абитуриентов, я поняла, что не подойду, я была нарядно одетая барышня, с прической. А там нужны были скромные комсомолки. Но я не растерялась: быстро надела белые парусиновые тапочки, начистила их зубным порошком, нацепила комсомольский значок и пошла на экзамен. И сразу прошла.
Поступала с мамой Миши Державина, артиста сегодня известного из театра Сатиры. Она и я читали "Пожар" Пушкина. Она была хорошенькая невозможно. Ну, думаю, конечно, ее возьмут - у нее был муж артист Вахтанговского театра. Но я прошла, а ее не взяли.
В театральной студии училась плохо. Сразу в кого-то влюбилась, умирала от любви. Запомнила: первый урок был дикция, и я весь урок смотрела преподавательнице в рот. У нее были очень красивые зубы. Как потом выяснилось, вставные. Но мне тогда и в голову не приходило, что зубы могут быть вставные.
В студии нас было восемь человек, среди которых мой будущий муж Владимир Осенев, самый лучший ученик. Он потом стал ведущим артистом театра, получил звание народного.
На третьем курсе у меня дело пошло и, чудо, меня зачислили в труппу Вахтанговского театра. Как сейчас помню, прямо в приказе было написано следующее: "Надеемся, что Вы будете достойно нести высокое звание вахтанговца..." Сейчас это слово заболтали, а раньше его высоко ценили.
"На сцене у меня случилось все…"
С той поры прошло столько, что страшно выговорить. Сегодня в театре не осталось ни одного человека, кто бы начинал ему служить еще до начала войны. Одна я живу и служу ему. Театр у нас необыкновенный, замечательный, великий. Не побоюсь этого слова.
Мне в этом году выпала честь получать хрустальную "Турандот". Обычно в таких случаях говорят: спасибо Господу Богу, маме и папе, партии и правительству. А мне в голову приходит только одно. Что на этой сцене у меня случилось все. Я тут все получила и все потеряла. На этой сцене я стояла у гроба Бориса Щукина, а вот в этой ложе сидел Сталин.
Я была общественница страшная. Как поняла позже, нужно было роли вырывать. Однажды меня спросили: "Вам, наверное, обидно, что роли не дают?" "Да Бог с вами, - ответила я, - я же стенгазету делаю..."
Мне казалось, что это совершенно равноценно. Ведь я в театре была всем. Едва придя, организовала комсомольскую ячейку, она состояла из трех человек, но мы были бесконечно идейные.
Я много лет была редактором многотиражки, которая называлась "Вахтанговец", туда писали и Щукин, и Мансурова. Я ко всем приставала, попробуй не напиши. Меня оттуда выперли со страшным треском, я сделала грубейшую политическую ошибку, написав слово "коммюнике" с маленькой буквы. Боже, это было как контрреволюция. Меня за это честили в хвост и в гриву.
Я, если хотите, не играла только главных ролей. На них меня не ставили. Страдала ли я от этого? Ну, наверное. Но никогда я не чувствовала себя в театре пятым лебедем справа. Я всегда кипела в эпицентре театральной жизни и всех наших страстей.
В театре все массовки были мои, все групповки тоже были мои. Я вначале ходила в разряде хорошенькой барышни, потом перешла в ипостась крупного политического деятеля. До сих пор остаюсь заведующей труппой.
У меня полный ящик рецензий в связи со спектаклем "Пристань". Там я блеснула, без ложной скромности могу это сказать. В 97 лет блеснула… Сейчас вот худруком в Вахтанговский пришел иностранец, красавец Римас Туминас и увидел во мне артистку. В спектакле "Пристань" у меня случился успех. И нет никакой актерской зависти, что само по себе явление крайне редкое.
Когда сыграла первый прогон, помню, ко мне бежит Сережка Маковецкий и такие слова говорит, что повторять просто стыдно. Так хвалил, что я едва не поверила в свою гениальность (смеется).
Сейчас я в театре окружена в театре таким вниманием, что самой страшно становится. Думаю, уважение к возрасту - что в таком возрасте я еще шевелю ногами и мозги сохранила.
Сейчас "Пристань" срывает аплодисменты и крики "браво", и я шалею, и не понимаю, что я там такого сделала, чтобы меня так принимать.
Не та страна, не те люди
Мне страшно вслух это произнести, но я в труппе Вахтанговского театра состою 74 года. Первую роль, конечно, помню, изображала девку-воровку, которая прошмыгивала по сцене в полной темноте.
Меня никто и не видел, но как я готовилась! Гримировалась! Помню, прошла по сцене и почувствовала себя настоящей героиней. Когда зашла к себе в гримуборную - обомлела. У меня на столике лежала масса подарков. Мелочевка, но меня это потрясло, просто порвало. Я долгие десятилетия всем ребятам, кто впервые выходил на сцену, дарила подарки.
Дарила, пока один из молодых актеров не посмотрел на меня как на полную идиотку, когда я ему протянула книгу. Я в одну секунду все поняла, что все не то, все мимо. Того театра уже нет и не будет никогда. Это уже не та страна и не те люди…
Те мои первые подарки я хранила долго, они для меня сделали очень много. Молчаливо сказав мне, как надо в театре жить.
По этой сцене ходили мои боги, мои педагоги. Помню, моей дочке было уже лет пятнадцать, как меня однажды остановил в театре гениальный режиссер Рубен Николаевич Симонов. Посмотрел на меня пристально платоническим взглядом и глубокомысленно произнес: "Галочка, как это я вас пропустил?.." Он был очень большой любитель хорошеньких женщин.
Я от растерянности и смущения выпалила: "Рубен Николаевич, давайте хоть щас…" Этому диалогу были свидетели, и меня лет тридцать потом за это все дразнили в театре.
…Что есть в моем вахтанговском? Другие театры я не знаю, может, там есть лучшие спектакли, и лучшие партнеры, но мне они неизвестны. Я только знаю, что здесь очень высокий нравственный уровень. Нас учили не только профессии, но и правильно жить. Жизнь же пишется набело, ее надо проживать максимально достойно.
Как-то, будучи барышней, я пристала к Рубену Николаевичу Симонову с вопросом: "А кто такой был Вахтангов, что вы на него все молитесь?"
Он мне сказал так: "Мы были молоды, женились, дружили, ссорились, мирились, выпивали, увлекались… Театр никогда не был монастырем. Но Вахтангов привил нам особое отношение к театру и к жизни, привил необычайное чувство интеллигентности. Это у него было в крови, и он смог передать нам. Вот за это мы его помним и боготворим".
Лет пять назад увидела, как один молодой артист пришел босиком в театр. Я обалдела… Что было самое ужасное, я ничего ему не сказала. Не стала делать замечание и совестить его. Я понимала, что передо мной стоит уже совсем другое поколение, с другим отношением к театру. Он бы меня никогда не понял. В то время, когда в театре еще жил дух Вахтангова, его бы выгнали через две минуты.
Помню такой случай, где-то году в 1937-м мы собирались на гастроли в Киев, у нас была блестящая актриса, красавица, Алла Казанская. Так вот, ее не взяли на гастроли только за то, что она, играя в массовке и далеко стоя на сцене, посмела выйти, не наложив на лицо тон.
К ней повернулась одна наша важная артистка и сказала: "Как вы посмели выйти без тона?" Скандал был грандиозный. Хотя я считаю, что это ханжество чистой воды. Но так было. Никто бы в жизни не увидел, в тоне она или не в тоне. Но таковы были традиции, такова была дисциплина. Общая атмосфера такова была в театре.
На сцене Ленин, а в ложе Сталин
С одной стороны, наш театр обвиняли в конформизме. Попрекая тем, что встречать Новый год к нам приходила половина правительства. Думаю, что Симонов это делал осознанно, понимая, что иначе не выживешь.
Товстоногову, например, некоторые пьесы не разрешали ставить, а нам позволяли. Рубен Николаевич был восточным хитрецом, он поставил "Стряпуху" Анатолия Софронова. Интеллигенция была в шоке. Как?! Сафронова ставит?! Того, кто бил писателей, этого советского крикуна.
Но Симонов сделал прекрасный спектакль, смешной и очень яркий. Там, кстати, впервые прославилась Юля Борисова. Это был не конформизм, а умение выживать.
Мы же первыми поставили в 1937 году спектакль "Человек с ружьем" по пьесе Погодина. Вы даже не можете представить, какой это был риск и какая смелость - чтобы на сцену выходил артист в образе Ленина.
Сделано все было замечательно! Когда он выходил, вы не можете себе представить, какая была реакция зала. Полуобморочная. Бог шел по сцене! А в ложе сидел Сталин… Это сейчас Ленина исплевали и истоптали всего, а тогда это было нечто.
Борис Щукин играл Ленина просто потрясающе! Был фантастический случай: Щукин гримировался в Ленина, а Рубен Симонов в Сталина, они потом в этом сложном гриме садились в машину и ехали выступать на концерты. И вот в ноябре 1937 года они в гриме ехали в машине с закрытыми шторками в Большой театр на торжественный вечер, посвященный двадцатилетию советской власти.
Автомобиль остановил милиционер и, заглянув в салон, упал в обморок.
Какие они, мои Симоновы? Рубен Николаевич был невероятного таланта. И как режиссер, и как артист. И как мужчина он был совершенно роскошный…
Что касается Жени Симонова, то это был очень одаренный, прекрасный музыкант, писал дивные стихи, остроумия был просто невероятного. Но как режиссер он был слабее отца. Он - более оперный, постановочный, я бы так сказала.
Вообще режиссура - это дар редчайший. Вот сегодня Римас Туминас. Я пришла к нему на первую репетицию, говорю: "Давайте разбирать текст". Он посмотрел на меня недоуменно и сказал: "Идите туда, а теперь идите на меня и говорите текст..." Это совсем уже другая школа.
Михаил Ульянов страдал и болел
Сегодня ругают Михаила Ульянова, дескать, при нем в театре был застой. Мне трудно говорить на эту тему. Он был мне очень близким человеком - и очень хорошим человеком. Трудно быть объективной, но я попробую.
Он замечательный артист и замечательный парень, но ему не хватало организационных моментов. Начал он на посту худрука очень бурно, он хотел сам быть режиссером, поставил один спектакль - и неудачно. Потом он дал клятву, что не будет больше ставить спектакли, что тоже очень сложно. Быть художественным руководителем театра и ничего не ставить…
Он же должен вести театр и быть хотя бы на полкорпуса впереди всех. Миша стал приглашать других режиссеров, выяснилось, что это не очень хорошо. Все они тянули театр в разные стороны. Внутри труппы началось роптание, все хотели играть, но не у всех получалось.
Ульянов очень страдал от всего этого. Потом он сильно стал болеть, и очень страдал от своей беспомощности. Министр культуры сказал ему: вы будете работать ровно столько, сколько сможете. Все это по-человечески было очень трогательно, а вот с точки зрения профессии - не очень правильно.
Если не знать изнутри всю анатомию, то можно сказать, что был застой в театре при Ульянове, но когда знаешь все до микрона, то так говорить сложно.
Актеры - необыкновенно сложные организмы
Москва эпохи НЭПа? Это была красота. Рядом с Тверской, на которой мы жили, был Охотный Ряд. Запомнила огромные мясные туши в магазинах, бочки с икрой.
Меня больше всего интересовали дамы в роскошных шубах, в мехах. Я на них смотрела не отрываясь. Моя мама ходила в красной косынке, тужурке и все это презирала.
Как сейчас помню, как по Тверской мчались двухместные сани, в которых сидели молодые пары, ноги их были укрыты пологом из медвежьей шкуры. Кучер-лихач так гнал коней, аж снег выбрасывался из-под копыт. Сани мчались к Яру, казалось, что они едут куда-то за Москву, в другую жизнь.
Бориса Щукина тоже очень хорошо помню. Он репетировал "Городничего", совершенно потрясающе делал эту роль. Он был очень талантливый и очень занят профессией. А в остальном был обычный… Пришел домой, лег в постель и умер с книгой в руках, читал книгу Дидро "Парадокс об актере". Какая шикарная смерть…
После того как я это узнала и до сего дня, ложась спать я все очень хорошо убираю. Никаких книг на ночь! Стараюсь уснуть только тогда, когда в доме полный порядок. Вдруг умру? И про меня скажут, какой у меня в доме беспорядок. Осудят еще…
Николай Гриценко был актер роскошный, разнообразный, я бы даже его назвала великим артистом. Его даже собственная мать не узнавала на сцене, так перевоплощался… Все говорила: "А когда мой Колька выйдет?.." Я лучших артистов, чем Гриценко, не знала в жизни! Но когда он начинал где-то выступать, то нес такую белиберду, что хотелось залезть под стол от стыда. Без конца женился, без конца разводился, жены его вечно обирали. Жизнь закончил трагически, в сумасшедшем доме. Спился насмерть.
Вообще артистов хороших много знала. Юра Яковлев - замечательный артист.
Людмила Целиковская очень хорошая была артистка. В жизни совершенно не похожая на тот образ, за который ее всегда принимали. Была очень умная, образованная, учила языки, всегда стремилась к знаниям.
Юля Борисова? Очень сложная, очень закрытая. Вы бы у нее никогда в жизни не взяли интервью. Муж у нее был очень умный, чудный парень, он ей очень помог как артистке. Сделал ей первый толчок, и она блестяще пошла. Она сама таланта большого. Юля - человек очень принципиальный. Она была необыкновенная дочь, ее мама сломала шейку бедра и попала в больницу, а Юля в это время играла спектакль. После первого акта ей сказали об этом, она сняла платье и хотела тут же лететь в больницу к матери и не играть второй акт. Еле уговорили.
Когда она была молодая, ей дали чудную роль, она забеременела и решила рожать. Оставила роль и родила ребенка. Да большинство актрис сделали бы пять абортов ради такой роли. Она никуда не ходит, не тусуется. Бережет себя.
Василий Лановой? Очень сложный господин, очень. Красавец, герой! Ну, ничего, живем, притерлись друг к другу…
Актеры - это необыкновенно сложные организмы. Даже для меня сложные, и порой малопонятные. Ни про кого говорить не буду, про себя скажу. Я недавно двенадцать дней лежала в больнице, за эти двенадцать дней сыграла десять спектаклей. Из больницы каждый день возили на машине.
Чувствовала себя жутко, через силу выходила из палаты, но как только я выходила на сцену, у меня все проходило и ничего не болело.
Врачи меня выписали со словами: "Идите, ваше место на сцене..."
Вокруг сцены много пафоса накручено. А ты после сцены приходишь домой, варишь суп и убираешь за ребенком горшок.
Моя дочка недавно вернулась из Италии, ездила туда с ВТО, с актерами. Она театральный человек. Приехала и говорит, что актеры в отдельности дивные люди, но когда они вместе - это такая экзальтация, все на себя тянут одеяло, орут.
Я прекрасно это понимаю. Очень мало естественных артистов. Надо иметь голову на плечах и к себе относиться максимально иронично. И не считать, что ты особый. Если успех захлестнет и свет рампы ослепит, значит, ты последний дурак. Жизнь есть жизнь, а профессия - это профессия. Когда говорят, что "я сегодня играю Катерину, и не трогайте меня, я в образе", - это все вранье собачье. Я в это не верю. Есть профессия, есть талант. Должно поднять, но потом главное вовремя опуститься. Нужно по земле ходить. Это все слова, как говорил Чехов.
"Смерть мне не любопытна..."
Как я отношусь к смерти? Ужасно. Мне это не любопытно. Я сейчас болею и много говорю о смерти, и мне это очень неприятно. Мне совершенно неинтересно, что будет там, за чертой…
Но думаю, что это произойдет уже скоро, я же знаю, сколько мне лет. И знаю, что человек не может жить вечно.
Когда я говорю свой возраст в поликлинике, мне самой становится страшно, все шарахаются от этих цифр. В прошлом году летала в Грецию, пограничники обалдели, увидев мой паспорт. Мне это не доставляет удовольствия, я не кокетничаю своим возрастом.
Никаких секретов долголетия не знаю. Я неправильно питаюсь, ни одного дня не занималась спортом. Но я никогда не курила и не пила. В застолье мне всегда нравились закуски, а не выпивка. Также и в любви. Больше любила не это самое, а все, что вокруг этого самого…
Жизнь за окном понимаю плохо и ругаю ее. Сегодня разница между "ними" и "нами" становится все больше и больше.
И оппозицию нашу я не понимаю, они только орут, и ничего не предлагают толкового и путного.
Власть - это страшная штука. Когда тебе годами и десятилетиями никто не возражает, это ужасно. Человек теряет чувство реальности.
Бог? По-моему, его нет. Я так воспитана. Мне кажется, что если бы он был, то не позволил бы такие чудовищные несправедливости. И не забирал бы раньше срока дивных людей, и не оставлял бы на земле шпану и мерзавцев. У меня внучка очень верующая, и меня осуждает за мой атеизм. А меня раздражает, что она ходит в церковь.
Да черт с ней, со смертью. Давай про жизнь! Чего от жизни хочу? Я сумасшедшая мать и хочу счастья своей дочке, внучке и правнукам. Все банально.
Вообще, я счастливая! Я была очень счастливая в браке, я не знала, что такое одиночество. Общалась с очень интересными людьми. Когда лежу в больнице, все люди идут. Проведывают. Разве это не счастье?
Чего себе хочется? Играть еще хочу! К сожалению, хочу. Этот миг на сцене дает в жизни все! Адреналин дает!
Большего счастья, чем адреналин, придумать трудно. Так что я, нахалка, в свои девяносто семь хочу еще адреналина. Хочу, и ничего с этим поделать не могу…
Досье "РГ"
Галина Коновалова родилась 1 августа 1915 года, в 1934 году поступила в театральное училище при Театре им Вахтангова. С 1938 года актриса этого театра. Заслуженная артистка РФ, автор книги "Это было недавно, это было давно".
Сегодня занята в спектаклях "Дядя Ваня", "Пристань", "Обычное дело", "Пиковая дама", "Сирано де Бержерак".
По данным Всероссийского театрального общества, Галина Коновалова - старейшая действующая актриса России.