В прошлом году к юбилею Вахтанговского театра Римас Туминас сочинил спектакль-коллаж "Пристань", в котором Владимир Этуш виртуозно сыграл старого оценщика мебели из пьесы Артура Миллера "Цена". Эта старая американская пьеса о переоценке ценностей, о цене жизни и любви, памяти и забвения многим тогда показалась более чем актуальной.
Среди них, возможно, был и патриарх отечественной режиссуры Леонид Хейфец. По крайней мере, в его собственном спектакле мотив наследия стал одним из основных. И судя по первым откликам, был воспринят почти как манифест. "Назад к Станиславскому!" - прочли на его знаменах заступники психологического театра.
Содержимое старого дома, да и сам старый дом не впервые становятся метафорой смены поколений, конца эпохи. Мотив "Вишневого сада", распродажи старых ценностей звучит на протяжении всего советского периода - от "Зойкиной квартиры" Булгакова до "Серсо" Славкина. Похоже, что оппонент Хейфеца Кирилл Серебренников именно об этом пытался поставить "Зойкину квартиру" в МХТ им. Чехова, но это у него не очень получилось. Леонид Хейфец расслышал те же мотивы в пьесе некогда запрещенного в СССР Артура Миллера. В соавторстве с художником Владимиром Арефьевым он превратил пространство Малой сцены Театра им. Маяковского в комиссионку. Сотни старых деревянных стульев со всей Москвы (не изготовленных, но в самом деле собранных, найденных или купленных у прежних хозяев) висят прямо над головами зрителей, образуя вещественную и зримую сеть прошлого. На сцене - тоже скарб, покрытый целлофановой пленкой. Стеллажи, шкафы, буфеты, столы и кресла высятся горой за спинами героев, создавая фон их жизни. В 1985 году Анатолий Васильев заканчивал свой спектакль "Серсо", накрывая дом целлофаном, символизирующим "конец прекрасной эпохи".
Сегодня Леонид Хейфец открывает дом со старым скарбом, размышляя о его неотменяемой ценности и цене. Подробный, тонкий, слаженный квартет актеров, каждый из которых имеет яркую сольную партию, играет семейную историю, в которой два брата встречаются при распродаже имущества родительского дома, поставленного под снос. Один из них - полицейский, мечтавший когда-то о карьере ученого - принял на себя жертвенную роль по отношению к старому отцу. Другой - успешный хирург - не видел в этой жертве никакого смысла, поскольку отец скрывал свои богатства.
Эта история о жертве, которая и есть - цена любви, для Хейфеца не требует никакого переосмысления. Жертва - и есть цена любви. Но воспитанные им в репетиционном процессе актеры усложнят эту историю. Старик-оценщик Грегори Соломон в исполнении Ефима Байковского ведет свою партию жертвы так мягко, что начинаешь вслушиваться в сложный объем жизни. Татьяна Аугшкап (Эстер) вплетает в общую мелодию свой мерцающий тон, в котором - любовь к незадачливому мужу соединяется с горьким разочарованием в жизни. Сложно устроена и партия успешного Уолтера. Именно его словами Виктор Запорожский обозначает сложную тему бессмысленности жертвы. При этом его собственная жизнь, не основанная на жертве, лишила его семьи и любви. Что касается жертвенного героя - Виктора в исполнении Александра Андриенко, то и для него все оказывается непросто: священный гнев на брата сменяется сомнением в правильности прожитой жизни.
Для манифеста о реванше психологического театра спектакль Леонида Хейфеца, пожалуй, все же слишком скромен. В нем нет мощной эстетики, оформляющей этот жест, нет нового психологического прочтения ситуации жертвы, записанной в пьесе. Но в нем есть подробность и качество проживания текста, который начинает звучать объемно - во все стороны сразу.
В сегодняшней ситуации девальвации этого уже довольно, чтобы стать подарком Константину Сергеевичу Станиславскому в канун его 150-летия.