Поделиться
На Нюрнбергском процессе называли чудовищные цифры: только от голода в осажденном городе за годы блокады погибли 632 тысячи жителей; за время существования Освенцима было уничтожено более 100 тысяч русских, до 150 тысяч поляков, 1 миллион 100 тысяч евреев (общее число - 2,5 миллиона жертв, озвученное в Нюрнберге Рудольфом Гессом, считается завышенным). Историки нередко оспаривают статистику военных лет, прежде всего потому, что она не всегда основана на реальных документах. Многие гибли, так и не попав в статистические отчеты, - десятки тысяч евреев прямо из эшелонов отправляли в газовые камеры, до сих пор до конца не подсчитаны наши потери в Сталинградской битве. Но невыносимо говорить о десятках миллионов, когда каждый человек - это целый мир. И его смерть - это исчезновение этого мира из земного бытия.
Именно об этом говорили священнослужители основных российских конфессий на церемонии памяти жертв Холокоста в Еврейском музее истории и центре толерантности в минувшее воскресенье. И о том, что это не может, не должно повториться. Когда с ужасом вглядываешься в документальные кадры массовых расстрелов, в фотографии людей-скелетов, чудом выживших в Освенциме, эти слова - "не должно повториться" - не кажутся привычной банальностью.
Во время таких церемоний, разделяя боль и страдания ушедших, воздавая почести героям-освободителям, я не могу отделаться от мысли о тех, кто был палачами. О том, что же такое должно произойти с людьми (а они были именно людьми, а не существами какого-то особого рода, не мутантами, потерявшими принадлежность к человеческому роду), чтобы безжалостно уничтожать миллионы себе подобных, равнодушно и даже радостно наблюдая за страданиями детей, женщин, стариков. Год от года совершенствуя технологию уничтожения.
В фашистской Германии освобождение от "химеры совести" шло параллельно с освобождением от религиозных ценностей. Несмотря на то, что Ватикан и Третий рейх в июле 1933 года подписали конкордат, позволяющий католикам сохранять своих храмы и организационную структуру церкви, уже с 1935 года начинают запрещать католические партии и общества. Христианство для нацистов кажется пропитанным ненавистным им иудаизмом. В 1937 году Папа Пий XI признает, что конкордат 1933 года не исполняется. Еще в начале своей политической деятельности Гитлер под сильным влиянием умершего в 1923 году поэта и драматурга Дитриха Эккарта задумается о создании новой, чисто арийской религии. Специально созданная для этих целей организация "Аненербе" займется изготовлением "ирминизма", вероучения, восходящего к мифам древних германцев. Уже во второй половине 30-х нацисты изымают из библиотек и храмов "Библию", алтарные распятия, иконы с ликами христианских святых. В декабре 1941 года СС распространит директиву Бормана: "Национал-социалистические и христианские идеи несовместимы. (...) Народ должен быть все более и более отделен от церкви и ее рупора - пасторов". Из-за разногласий теоретического и практического характера ирминизм так и не стал официальной религией Третьего рейха. Нацистское государство решило само быть законодателем этических ценностей немецкого народа, решение фюрера стало важнее библейских представлений о добре и зле. И вообще любых идеологем. Нацизм стал религией, построенной на национально-патриотических принципах, героизирующей арийца, жизнь которого - до последней капли крови - принадлежала только государству. Впрочем, не только крови. Родить немца от немца, умножая арийское население Европы, стало важнее любых семейных и даже просто эротических отношений - так хотел фюрер, и это должно было быть исполнено. Государство подчинило себе мораль и веру, не споря, но уничтожая оппонентов. Оно поглотило религиозную и общественную жизнь своих подданных, лишив их права на частное существование. Исполнители воли фюрера не были чудовищами, они были счастливыми винтиками до поры до времени безупречно работающей машины. И их не волновали страдания других людей, тех, на кого эта машина обрушила всю свою мощь. Собственно, они не считали их людьми. Но и сами они расчеловечивались.
Н. Бердяев в своей замечательной работе "Философия неравенства" вспоминает мысль В. Соловьева о том, что государство существует не для того, чтобы превратить земную жизнь в рай, а для того, чтобы она окончательно не превратилась в ад. Именно эта задача государства и ограничивает его право на своих сограждан. Оно не должно быть законодателем морали и веры, оно не может подменять общество и церковь, не имеет права диктовать правила частной и конфессиональной жизни. А у государства нередко появляется такое искушение, и оно, как правило, приводит к катастрофическим последствиям. Впрочем, мораль не заменяет веру, как и вера - светскую этику.
Церковь, общество, отдельные граждане обязаны соблюдать законы, принятые государством. Ни вера, ни желание принести пользу обществу не может быть поводом для нарушения действующих законов. И если их нужно изменить, то это неизбежно приходится делать в рамках системы, какой бы неуклюжей она ни была. Это плодотворнее хаоса революции. Впрочем, государство - и для России это не новость - бывает менее консервативно, чем большая часть российских граждан. Пишу вроде бы о банальных вещах, но, поверьте, не испытываю неловкости. Увы, в нашей современной "транзитной" жизни, где многие делают вид, что якобы из-за отсутствия объединяющей нацию идеи они перестали различать добро и зло (так удобнее творить зло), надо чаще напоминать о простых истинах. Без них нам не выжить.