Дебют проекта состоялся еще в 2010 году, когда на сцене Ла Скала, а потом и в Театре Шиллера, где сейчас выступает немецкая Штаатсопера, переехавшая на время реконструкции из здания на Унтер-ден-Линден, была поставлена первая часть вагнеровской тетралогии - "Золото Рейна”. Спустя полгода последовала "Валькирия”, открывшая сезон в Ла Скала в 2010 году, что для главной оперной сцены Италии было нонсенсом. А в последние два сезона уже в обратной последовательности - сначала в Берлине, потом - в Милане, прошли премьеры "Зигфрида” и "Гибели богов” (миланская премьера "Гибели” еще предстоит в июне).
Новое "Кольцо” в мультимедийном формате обострило споры о загадочном вагнеровском Гезамкунстверк - синтезе искусств. Критика касалась квази-трактовки сценического синтеза бельгийским режиссером Ги Кассье, воздействующим на публику простым нагромождением средств - "фрейдистским” по духу балетом, живой водой "Рейна”, разливающейся по сцене, кинематографическими и виртуальными эффектами. При этом музыкальная атмосфера нового "Кольца” впечатляла не только работой оркестра под управлением Баренбойма, но и актуальным кастом солистов, включивших в себя и признанных байройтских звезд - Вальтрауд Майер, Нину Штемме, Ирене Теорин, и дебютировавшего в Вотане культового немецкого баса Рене Папе, и популярного баварского тенора Йонаса Кауфмана, и группу "вагнеровских" солистов из России - Михаила Петренко, Екатерину Губанову, Анну Самуил.
Однако, даже для Германии, где 200-летие Вагнера отмечается как государственное событие и к юбилею композитора выходят сразу четыре (!) постановки "Кольца" - в Берлине, в Байройте, в Мюнхене и Гамбурге, этот совместный берлинско-миланский проект выглядит оригинальным (к слову, в Штаатсопере "Кольцо" не ставилось с 1993 года, в Ла Скала - с 1963-го) - не девальвирующим, а переосмысляющим в новом веке реалии вагнеровского мифа. Атмосферу "Кольца" держит фантастическое пространство, выстроенное Ги Кассье и художником Энрико Баньоли в контурах виртуальных миров, где сливаются и до-культурный хаос - каменные породы, застывающие, подобно стекающей лаве, сценической стеной, вращающаяся волчком таинственная сребристая планета, стихия воды, погружающая по щиколотку персонажей "Золота Рейна", неоновые стволы непроходимой чащи в "Валькирии”.
Здесь же - вагнеровские персонажи - не карлики и нимфы тевтонского фольклора, не боги и не современники ХХI века, а жители, населяющие свой огромный мир - со своим прошлым и будущим, облаченные в довольно странные наряды (художник Тим ван Стинберген) - платья с кринолинами, шлейфами, розами (Фрикка, Фрея), современные костюмы (Вотан, великаны), в дикие вздыбленные парики (Логе). Вокруг нибелунгов вьются танцоры, плотно оплетая их тела руками и ногами, нагнетая экспрессию физического. В этом мире плещут на сцене водой русалки, устрашают на экране тени великанов Фафнера и Фазольта, двигающихся с жутковатой синхронностью, трогает старинное волшебство поднимающегося из театрального люка ложа с засыпающей Брунгильдой. Это смешение - сказочного и актуального, синтез, как понимают его постановщики, нагромождая в сознании образ современного "вздыбленного” мира, охваченного войной и в любую минуту готового вспыхнуть огнем, как хижина Хундинга, или превратиться в эротическое месиво человеческих тел, постоянно всплывающих в эффектной видео-инсталляции знаменитого барельефа Ламбо "Храм человеческих страстей”, стилизующего, кстати, далекую античную фактуру. И в этой метафоре сливается прошлое, настоящее и будущее. Боги, валькирии, вельзунги здесь - не только участники мифа, но и люди с конкретными судьбами - разбитыми чувствами, ревностью, любовью, морализаторством, фрустрациями. Символ власти и богатства над миром - кольцо фигурирует в "Золоте” в виде перчатки, сверкающей кристаллами "сваровски” - метафоры бессмысленного жизненного блеска, не несущего уже в себе даже мерцания живых драгоценностей.
Но ядром сценических коллизий подлинного и не-подлинного, мифологического и актуального остается музыка Вагнера, которую Даниэль Баренбойм трактует как интенсивный музыкальный поток, полный чувственной живой энергии, сближая сложнейшую музыкальную систему "Кольца” с напряженным любовным миром "Тристана и Изольды”. Баренбойм нагнетает атмосферу "Кольца”, растягивая темпы, "укрупняя” оркестровые ракурсы и темы. И даже знаменитое вступление к тетралогии - безмятежные арпеджированные "волны” Рейна, не переливаются, а надвигаются у него с громадным, почти циклопическим напряжением, предвещая масштабы трагедии, которая случится в мифе.