Поделиться
Сиота Тихару работает с пространством, но .... почти как график. Она накладывает штрихи, сгущая тени, намечая арки и проходы. Только вместо угля - черные шерстяные нити. Вместо белого листа - белый куб галереи. В данном случае - "антресольный", третий этаж "Манежа". Поднявшись туда, обнаруживаешь себя внутри то ли рисунка, то ли сна. От рисунка - четкая графичность этих самых нитяных "скрещений". От сна - дезориентирующая неопределенность места. Длинные, чуть не потолка белые платья, пойманные в "паутину", вроде бы напоминают о готических замках, как они описывались в старых романах и новых голлливудских триллерах: с непременными привидениями и подвижной границей между прошлым и будущим. Что касается Сиоты Тихару, то ее, конечно, интересует зазор между явью и сном, реальностью и воспоминанием. Очень похожие работы, показанные в Киеве (в основном проекте "Арсенале") и в Лионе, назывались "После сна" и "Лабиринт памяти".
Сны, которые Сиота Тихару "ткет" в чистеньких пространствах биеннальных дворцов и галерей, явно с оттенком саспенса. Тут нет трэша откровенного триллера, но есть сгущающаяся тревога предчувствий. Художница погружает в "темноту" шерстяного лабиринта то платья, то больничные кровати, то висячую лестницу... Она может, как она сделала в Кракове, заполнить пространство непарными башмаками-туфельками-сандалиями и назвать это "Диалог ДНК". В ботинки, мужские и дамские, были вложены бумажки с историей хозяев, и от туфель тянулись алые нити, как лучи, куда-то ввысь, сходясь в одной точке. Образ генетической памяти визуализирует невидимые отношения человека с прошлым, живущим в нем. С встречами, страстями предков, прошедших по земле, от которых остались рассказанные истории, иногда - имена, часто - черты лица, отблеск улыбки, проступающих в лицах их живущих наследников.
Образ руин и исчезновения - другой излюбленный мотив Сиоты Тихару. Например, в музее искусства ХХI века в Канадзаве, она воздвигала башню из старых оконных рам, со стеклами и без, назвав ее "Комнатой памяти". Рама и окно - традиционные символы картины как окна в мир. Дело не только в том, что художница превращает "окно", "картину" в строительный материал для башни (не из слоновой кости!). Эта башня меньше всего похожа на убежище, она хлипка, продуваема ветрами, в общем - несколько эфемерный объект. Но любопытнее другое: окно-картина для Тихару прочно связаны со взглядом, не абстрактным, а чьим-то конкретным. Башня из рам оказывается памятником. Но не монументом исчезнувшей цивилизации, а безымянным людям, любовавшимся пейзажем за окном, перекидывавшимся словцом с соседкой, приглядывавшим за детьми во дворе. Руина у японки становится лирическим объектом, не привязанным к ностальгии по конкретной эпохе, будь то античность или эпоха Мэйдзи...
Кроме исчезнувших картин, ее волнует также образ замолчавших навсегда инструментов. Образ рояля, охваченного пламенем, оставшегося на дворе соседского дома после поджога, часто появлялся в инсталляциях Сиоты Тихару. Ее работы относят к актуальному искусству, но в сущности речь идет об актуальности переживания пограничного опыта соседства со смертью. В этом смысле она, скорее, экзистенциальный художник.