Михаил Горшков: Российское общество находится на переломе развития
Михаил Константинович, кажется, что живем мы по закону Мерфи: "если вы считаете, что ситуация улучшается, значит, вы чего-то не заметили". Вроде бы все не так уж плохо, с кризисными временами не сравнить. Но почему тогда все время как на пороховом складе: то ли очередное Бирюлево разгорится, то ли пенсию заморозят, то ли что-то еще рванет?..
Михаил Горшков: Потому и тревожно, что мы никак не поймем - отчего не работают рецепты, казалось бы, лежащие на поверхности, а проблемы упорно возникают вновь. Столь популярный в советское время марксизм, равно как и его критики, имел дело с совсем другой экономикой и другим обществом. А посему ученые не уделяли должного внимания иным, нежели экономический базис, факторам производства. Кстати, на Западе Маркса считают классиком макросоциологии, ни один серьезный ученый не отрицает его заслуг и влияния. Но у нас все усугублялось не всегда корректной трактовкой идей Маркса, "благодаря" которой многие "персоны, принимающие решения", до сих пор свято уверены, что "базис первичен", а надстройка - дело второе и полностью от него зависит. По этой незамысловатой логике, достаточно "всех накормить" - и в обществе исчезнут национальная рознь, терроризм, политические распри и военная агрессия. Принять новые законы - и их сразу станут соблюдать. "Посадить всех взяточников", "больше платить гаишникам" - и о коррупции забудут... Можно наивно удивляться, отчего эти незамысловатые рецепты до сих пор не сработали. А можно, наконец, принять как аксиому: усложнение структуры общественного воспроизводства требует и разработки новых моделей экономического роста, которые в полной мере учитывали бы влияние "неэкономических" факторов. Как раз тех, с которыми имеем дело мы, социологи. Самый важный из этих факторов - то, что в отличие от капитала обычного называют капиталом человеческим. Не буду читать вам лекцию, отмечу только, что понятие это достаточно сложное. Вот лишь некоторые из его компонентов: состояние здоровья населения, качество жизни, качественный и производительный труд, уровень культуры, образования и информированности людей, их шансы на карьерный и личностный рост, структура досуга, доступ к образованию и медицине и т.д. и т.п. Как показал глобальный экономический кризис 2008-2009 гг., именно состояние "человеческого капитала" и определяет, насколько быстро идет восстановление национальных экономик после удара финансового "цунами".
Как же эту аксиому перевести из теории в практическую плоскость? Например, в стратегию и тактику развития России?
Михаил Горшков: Еще одна аксиома: во главу угла сейчас должна встать "гуманизация экономики", как ее называют в научных трудах. То есть не только цифры ВВП, а качество жизни, не просто "строительство заводов" и "рост инвестиций", а приоритет человеческой личности в системе целей и факторов экономического развития. В конце концов, человек и есть главная цель развития страны. Такую смену приоритетов мы уже видим: на эту тему не раз высказывались первые лица нашей страны - например, Владимир Путин на юбилейном заседании Валдайского клуба. В Институте социологии уже не первый десяток лет российский "человеческий капитал" изучают во всем его разнообразии. И я могу со значительной долей уверенности сказать, что достаточно прочные позиции сегодняшней власти зиждутся именно на том, что государство осознает свою ответственность перед гражданами. Но и общество все в большей степени становится у нас "гражданским", люди очень остро и жестко реагируют, когда властная и политическая элита позволяет себе разговаривать с ними тоном советской продавщицы из ларька: "Вас много, а я одна!"
Но ведь позволяет, и никакие аксиомы ей не указ...
Михаил Горшков: И закладывает тем самым под свои кресла мину замедленного действия. Да если бы только под кресла - под будущее благосостояние страны в целом. Кризис последних лет заставил понять, что российское общество сейчас находится на новом витке, я бы даже сказал - на переломе социально-экономического развития. Наша экономика долгое время обеспечивала себе рост за счет экстенсивных факторов. И в том, что касается человеческого капитала, все было так же. Зачем вкладывать деньги в повышение квалификации, в новые технологии? Проще набрать работников "числом поболее, ценою подешевле", по минимуму вкладывать средства в науку, сокращать число бюджетных мест в вузы и тем самым закрывать створки "социальных лифтов" перед неплатежеспособной талантливой частью молодежи - примеров множество, результаты известны. Но логика здесь та же, что и в любой другой сфере. Даже в сельском хозяйстве, где бывает лучше не поле распахать еще на 40 га, а найти мелиораторов и обратиться к селекционерам. Еще 15 лет назад, после кризиса 1998 года, требовалось преодолеть так называемый "трансформационный спад", когда рухнули целые отрасли советской экономики, а огромные массы людей оказались "не у дел", в нищете, разочарованные и дезориентированные. Сейчас общественное мнение в ином, гораздо более стабильном и "рабочем" состоянии. А стране предстоит выйти на траекторию устойчивого и сбалансированного роста - для чего и нужна модернизация, инновационные сдвиги и так далее. Вместе с моими коллегами я участвовал в подготовке "Итогового доклада о результатах экспертной работы по актуальным проблемам социально-экономической стратегии России на период до 2020 года", основной вывод которого - то, что в ближайшем будущем развитие страны должно базироваться одновременно на "двух китах": на новой модели экономического роста и новой социальной политике.
С трудом верится, что всего через 6-7 лет, к знаковой дате "2020", наше общество вступит в эру благоденствия и миролюбия... Боюсь, что и к 2030-му вряд ли. Что же этому мешает?
Михаил Горшков: Совершенно верно: не вступит. Но вопрос в том, куда будет сделан очередной шаг - к этой цели, на месте или вспять. Пока что я как представитель экспертного сообщества вижу главную проблему - то, что на государственном уровне по-прежнему никто не пытается при построении любых стратегических планов согласовать темпы экономического роста и социального развития. Если конкретнее - при всех громогласных несмотря на широковещательные речи многих государственных деятелей о том, что реализация экономических проектов требует "гуманистического подхода", на деле этого нет - ни анализа, ни соответствующих методик, ни изучения общественного мнения на должном уровне. Мы, социологи, говорим об этом столь же постоянно, сколь и безрезультатно: принятие любого закона, затрагивающего интересы широких слоев общества (а таких законов у нас большинство), требует обязательного изучения его возможной "социальной эффективности" в отдаленной перспективе. С помощью массовых и углубленных опросов общественного мнения и узких экспертных групп необходимо сначала оценить отношение общества к тем или иным мерам. Здесь действуют не только экономические, но и философские, нравственные категории. Люди оценивают деятельность государства и его "элиты" с точки зрения общечеловеческих фундаментальных ценностей и антиценностей - добра и зла, справедливости и несправедливости, любви и ненависти, лжи и правды, свободы и зависимости. Что ждет общество - прогресс или деградация, зависит от соотношения этих антиподов в общественном сознании.
В связи с этим можно привести достаточно много примеров, когда реформы, начатые без предварительного изучения общественной реакции на них, заходили в тупик или обращались в свою противоположность. Вспомните хотя бы монетизацию льгот, пенсионные схемы, которые вызывают в обществе прежде всего недоверие и раздражение, о чем красноречиво свидетельствуют практически все наши опросы. Массу негативных эмоций вызвала реформа системы образования, и те рациональные зерна, которые в ней содержались, просто утонули в общественном возмущении. Иногда только вмешательство первого лица государства позволяет "ввести мораторий" на то, что вызывает в обществе активные протесты. Но это нонсенс для цивилизованной страны с четко распределенными обязанностями всех ветвей власти и государством, которое всегда выполняло роль лидера в общественных процессах.
А это хорошо или плохо?
Михаил Горшков: Это данность. Особая цивилизационная конструкция. В нашем климате, с нашими расстояниями и распыленностью "демографии по географии", с постоянными разрушительными войнами и внешними угрозами страна могла двигаться вперед и сохранять себя только единой волей государства, при концентрации всех ресурсов и сил. Плюс к тому Россия всегда была страной многонациональной, в ней и сейчас живут представители более 200 этносов, ее жители исповедуют разные религии, и объединяющая роль "центра" всегда противостояла расколу и распаду страны.
Как показывают данные наших многолетних исследований, за двадцать лет, прошедших со времен крушения советского строя, общественное сознание пережило несколько очень тяжелых кризисов. Получалось, что экономические жернова "размалывали" человеческую личность, и эти увечья приходилось лечить очень долго. Для любого человека, в любой стране и в любую эпоху самое важное - это понять, "кто я и с кем я", то есть определить свою "идентичность". Если большинство населения не чувствует прочной связи со своим государством, будущее такой страны внушает большую тревогу. "Кризисы идентификации" в той или иной степени переживали все страны, столкнувшиеся с процессами глобализации, - вплоть до Японии, ЮАР или Китая. О том, чем в этом смысле "болела" Россия, можно судить по данным социологических опросов. В первые годы после распада Союза многие люди продолжали ощущать себя "гражданами СССР" (14%). Остальные граждане исчезнувшей державы пытались цепляться за то, что казалось еще незыблемым. На вопрос "кто вы?" они отвечали - "я русский", "я татарин", "я москвич/сибиряк/краснодарец", "я православный", "я отец семейства" и т.п. И лишь немногим больше трети россиян (38%) в 1992 году именовали себя "гражданами России". Почти половина (42%) не знали, кем себя считать. Даже в 2004 году люди реже называли себя гражданами своей страны, чем представителями этносов и отдельных регионов. Сейчас - и это очень важно - 95% респондентов в той или иной степени воспринимают себя как "граждан России", при этом 72% уверенно говорят, что "россияне - это мы", то есть чувствуют прочную общность с другими гражданами. По силе эмоциональной связи со своей страной мы сейчас близки к жителям Великобритании и ФРГ. Не секрет, что в российском обществе сейчас пролегли глубочайшие разломы и пропасти - между бедными и богатыми, между столицами и провинцией, между "элитой" и "простыми людьми". Но все-таки, и это убедительно доказывают наши исследования, есть ценности, которые общество не разделяют, а цементируют. Страна, где ты родился и жил, Родина - это очень важно для большинства людей вне зависимости от их возраста, достатка, национальности или профессии.
Тогда почему мы, горячие патриоты, периодически идем бить своих же, но "не местных" сограждан? Чтоб чужие боялись? Или что-то не так с нашим патриотизмом?
Михаил Горшков: Кроме самого паспорта, важна, конечно, и его страница с пропиской. В целом 50-60% россиян одновременно ощущают сильную связь и с согражданами, и с представителями "своего" народа или конфессии, населенного пункта, региона и пр. Есть и один, подтвержденный опросами, неблагоприятный симптом: 62% респондентов высказывают мнение о том, что "люди моей национальности многое потеряли за последние 15-20 лет". Не "все россияне", а именно "соплеменники". Причем русские эту позицию поддерживают чаще других национальностей - 64% против 44% соответственно. Это доказывает, что "сплоченность" у нас во многом основана не на общих достижениях, а на обидах. За что? Если говорить об этнических русских, то их сплачивает прежде всего обида за выход из СССР народов бывших союзных республик, за национальные движения, в ходе которых русских обвиняли в "имперской политике" и прочих грехах. Очень не нравится и критика общего прошлого, которое еще недавно казалось "светлым будущим". Отсюда - острая чувствительность к тому, какое место отводят "нашим" и не обижают ли их случаем "чужие". Кстати, патриотизм у нас не слишком-то критичный и самокритичный. Да, 92-97% соглашаются, что патриот должен "любить свою страну", гордиться ею и стараться "улучшить в ней жизнь". Однако каждый третий уверен, что не надо говорить о недостатках своей страны, каждый пятый не считает проявлением патриотизма высказывание "о стране правды, какой бы она ни была".
С "кризисом идентичности" борются не сами люди, а государство. Только от него зависит, преодолеют ли граждане обиды, чувство униженности и ущербности и вытекающую из этого агрессию. Что же касается Бирюлева, Кондопоги, Сагры, то это неизбежное следствие социальной , а не только межэтнической напряженности. Но есть и факторы, которые недавно зафиксировали наши коллеги в ходе проекта "Интеграционный барометр", охватившего более 14 тысяч респондентов в 11 государствах СНГ и в Грузии. Векторы притяжения на постсоветском пространстве направлены в разные стороны: страны Центральной Азии, а также Армения и Беларусь, судя по настроениям их граждан, тяготеют скорее к России, чем к государствам Европы. Грузия, Молдова и Украина - к Евросоюзу, Грузия - в равной степени к США, а Молдова - к РФ. А вот население самой России все чаще демонстрирует "автономию": у нее "нет притяжения" ни к каким странам, доверие ко всем иностранцам не слишком-то велико. Даже те, кто жалеет о крахе Союза, вовсе не готовы снова "сплотить навеки" другие народы.
А сами-то мы сплотиться в силах?
Михаил Горшков: Людей в государстве объединяет общая идея - та самая национальная идея, которую мы ищем и никак не найдем. Ее отсутствие - это на сегодня куда более серьезная преграда для модернизации страны, чем научно-техническое отставание. И в этом смысле организующую роль в силах сыграть, безусловно, государство. Именно оно должно выдвинуть идеи, которые станут движущей силой модернизационного прорыва. Причем люди поверят в них только тогда, когда будут лично заинтересованы в успехе реформ. Уже сейчас на основании множества опросов можно сказать, что ключевыми ценностями для россиян являются "справедливость", единство всех перед законом, равенство не доходов, а стартовых шансов и возможностей (особенно для детей из любых семей вне зависимости от их достатка), сильное государство, способное заботиться о гражданах. Поэтому ключевым вопросом для власти становится то, какую модель социальной политики она в итоге выберет.
Есть два подхода к социальной политике - американский и европейский. После распада СССР ельцинский режим взял на вооружение первый из них и сделал ставку на рыночные механизмы распределения. Последствия оказались плачевными и ощущаются даже спустя два десятка лет: раскол общества, рост социальных неравенств, политическая апатия граждан, разгул преступности и "потребительский угар"... Между тем в Европе куда более распространена модель "капитализма с человеческим лицом", приверженцами которой являются Германия, Швейцария, Нидерланды, Швеция, а также отчасти Япония. Там приоритет имеют не частные, а общественные интересы, во главу угла поставлены механизмы социального партнерства. Истинным богатством страны считают квалифицированных работников. Это "локомотив" модернизации, государство всеми силами проявляет к ним свое уважение.
Как выяснилось в ходе опросов, только 14% россиян приняли бы либеральную модель социальной политики, при которой государство либо вообще не вмешивается в социальную сферу, либо помогает только самым слабым. Формула, которую вывело большинство, достаточно проста: "государство должно обеспечить всем гражданам определенный минимум, а остального каждый добьется сам".
При этом надо учесть: на сегодня 83% россиян считают слишком большими различия в доходах граждан, две трети называют несправедливой систему распределения частной собственности, столько же уверены, что люди не получают за свой труд достойного вознаграждения. Кстати, последнее утверждение больше половины (54%) россиян относят и к себе лично - и это очень горькая, застарелая обида. Половина населения негативно относится к тому, что доступ к качественной медицине прямо зависит от толщины кошелька. И в данном случае нельзя говорить о "зависти нищих к богатым": о несправедливости и социальных неравенствах говорят все респонденты. Власть, принимая "непопулярные" решения, должна понимать, что может всколыхнуть все слои общества.
И что -назад, к патернализму?
Михаил Горшков: Нет, не так прямолинейно. Современные россияне вовсе не тянутся к "уравниловке". Их мечта о справедливом и разумно организованном обществе тесно связана с тем, что записано в Конституции относительно прав человека, демократии, свободы самовыражения и т.д. Большинство граждан при этом уверено, что именно государство способно все это обеспечить и в конце концов "установить порядок и справедливость". Люди, конечно, пока не до конца осознали, что "социальное государство" - это не филантроп, поощряющий иждивенчество, и его главная задача не раздать всем некие блага, а обеспечить условия для свободного развития тех, кто эти блага сможет создавать и самостоятельно заботиться о себе и близких. Но практика - критерий истины. И самым надежным видом идеологии всегда была идеология реализма, а не утопии, популизма и бог знает чего еще.
А какую роль вы отводите во всем этом себе и своим коллегам-социологам? Вы же имеете дело не с фактами, а с мнениями и даже заблуждениями?
Михаил Горшков: Я часто вспоминаю фразу из знаменитого фильма "Офицеры" и хочу ее несколько видоизменить: "Есть такая профессия - Родину изучать!" Мы умеем определять состояние общества, в котором живем, замерять "градус кипения" страстей, понимать, отчего определенные группы людей испытывают радость и тревогу, отчаяние и решимость... Это тоже "защита" общества - от необъективных оценок, от непродуманных решений, от поспешных реформ, от искусственных переоценок прошлого и будущего. Мало кто знает, что 14 ноября социологи отмечают свой профессиональный праздник. Это обычный будний день, что лично мне кажется символичным. Наша работа не прекращается ни на минуту, ее почти не видно широкой публике, но мы понимаем, что сейчас эта деятельность имеет не только профессиональное, но и гражданское измерение. Мы видим, что происходит с "человеческим капиталом" страны, растет он или, наоборот, обесценивается. Это, поверьте, куда важнее цифр инфляции и процентных ставок. Будем надеяться, что к нашим прогнозам и оценкам власть будет прислушиваться более чутко, чем делала это до сих пор.
Ни одна из ветвей власти не содержит должности "эксперт". Те, кто "дают советы", редко несут за это полную ответственность. Достаточно вспомнить недоброй памятью "шоковую терапию". По-вашему, что может не только помочь экспертам быть услышанными, но и заставить их взвешивать каждое свое слово?
Михаил Горшков: Любая экспертиза решений государственной важности не может, не должна быть анонимной, как тайное голосование, и уж тем более - "карманной" и узковедомственной. Это как раз тот случай, когда личная позиция и опыт эксперта, а также конкретные данные исследований, полученные абсолютно прозрачным путем, могут стать тем самым "залогом" успеха и неоценимым вкладом, который экспертное сообщество внесет в экономические процессы. "Даю голову на отсечение", "представляю себе все последствия" - это слова из прошлого и позапрошлого века, но они должны вернуться в обиход. С другой стороны, очень важно, кого именно и на какой основе берет на роль экспертов само государство. Мы прекрасно помним, в какой момент отношение к любым "экспертам" резко испортилось: после тех самых шоковых рыночных реформ, о которых вы упомянули. Они осуществлялись на идейной основе, почерпнутой из арсенала западной теоретической мысли. Жизнь доказала, что с постсоветскими реалиями эти воззрения не сочетаются, более того - ведут к резкому ухудшению ситуации в России. Сейчас это признано повсеместно. Процитирую влиятельный журнал "Economist": "рыночный фундаментализм... последних 20 лет драматически провалил экзамен". Вследствие чего, пишут западные аналитики, "мир наблюдает за восходом нового экономического гибрида, который мог бы быть назван "государственный капитализм". Даже в относительно благополучных странах Запада государство сейчас вынуждено брать на себя роль "буфера" и "спасательного жилета", чтобы предотвратить или смягчить провалы рыночных механизмов в экономике. А у нас, в России, государство от этой роли никогда устраниться и не могло - даже если некоторые политики к этому призывали. И когда в 90-е годы были попытки подтолкнуть страну к такой модели взаимоотношений, ничем хорошим это не обернулось.
Не зря Карамзин, определяя парадигму отечественной истории, назвал ее именно "историей государства Российского". Наша модель государственности отличается от западной, и государство выступает вовсе не в роли "равноправного" участника взаимоотношений внутри социума. Это всегда, во все времена - лидер, руководитель и источник всех форм и институтов общественной жизни. И наше "общественное здание" строилось, в отличие от западных конструкций, не снизу вверх, а сверху вниз. Не "от земли", а "при помощи башенного крана".