Поделиться
Перед премьерой директор фестиваля Марко Мюллер вручил вдове и соавтору режиссера Светлане Кармалите и его сыну Алексею Герману-младшему почетный приз за вклад в киноискусство, впервые в истории присужденный мастеру посмертно.
А утро началось с показа фильма прессе. И мы еще раз убедились в том, что имена наших классиков на Западе малоизвестны и не вызывают интереса, какого заслуживают. Большинство журналистов предпочли параллельные конкурсные показы, и зал был заполнен наполовину. Не была многолюдной и пресс-конференция с участием Светланы Кармалиты, Алексея Германа-младшего, исполнителя роли Руматы Леонида Ярмольника, оператора Юрия Клименко и продюсера Виктора Извекова. Впрочем, финальные титры картины сопровождались несмолкающими аплодисментами, и было видно, что на тех, кто ее посмотрел, она произвела сильное впечатление.
Трехчасовой фильм Алексея Германа вряд ли стоит поверять буквой повести братьев Стругацких. Это не экранизация, а скорее "фантазия на темы" - фильм ощущений: он передает апокалиптическую картину жизни, чрезвычайно похожей на нашу, но доведенной до крайней степени деградации. С первых кадров нас затягивает в чудовищный мир вполне актуального Средневековья. В нем льет дождь, вместо почвы - вечная жижа, вместо лиц - свиные рыла. Этот мир напоминает образы Босха, а если искать ему кинематографические параллели, то это будут многонаселенные фильмы Феллини времен "Сатирикона": экзотическая выразительность каждого типажа, эстетизация уродства физического и нравственного, уродства пейзажа и всего, что связано с человеческой деятельностью, - уродства тотального и всеохватного. Каждый кадр - законченная графическая фреска, и я думаю, этот фильм и не мог бы быть цветным: его натурализм стал бы непереносимым. Перфекционизм мастера сказывается в продуманности каждого движения в кадре, в том, как властно и точно он переключает наше внимание, как управляет траекторией нашего взгляда. Это визуальная симфония, которая по силе и принципиальной дисгармоничности, пожалуй, не имеет себе равных. В дисгармоничности - ее смысл.
На пресс-показе случился момент, который кажется символичным. Из серого экрана с шумом вылетели две черные птицы, они пролетели наискосок картины, отлично в нее вписались и исчезли за кромкой кадра - я поразился неожиданному и очень эффектному 3D. Но, объяснили на пресс-конференции, это были реальные голуби, разбуженные лучом проектора. Склонные к мистике увидели в этом знак.
Первые полчаса было очевидно: здесь все, включая работу операторов Владимира Ильина и Юрия Клименко, - совершенство. Но с ходом фильма пришло ощущение, что он буксует. Гениально выписанные слова не складываются в единое высказывание и, чтобы понять происходящее, нужно вспомнить книгу. Как известно, Герман так до конца жизни и не решился признать картину готовой, и теперь можно с большой долей вероятности предположить - почему. Он выстроил мир столь самодовлеющий и грандиозный, что управлять им становилось все труднее. Нет единого цементирующего приема. Закадровый голос, поначалу читающий из Стругацких, потом исчезнет, и фабульные перипетии потонут в море копошащихся, испражняющихся, мочащихся, зловонных, рыгающих и скалящихся в кадр монструозных персонажей, живых или повешенных, с вываленными наружу языками и кишками. Герой Леонида Ярмольника Румата, брошенный развитой земной цивилизацией на помощь заблудшим братьям по разуму, постепенно меняет шикарные доспехи на исподнее и к финалу опустошенно сидит в луже, понимая тщетность потуг развернуть историю лицом ко всеобщему счастью. Это итог, остальное - экспозиция.
Абсолютный перфекционист, Герман, думаю, чувствовал, что созданные им образы, при всем совершенстве и силе каждого в отдельности, сами по себе не обеспечивают драматургического развития. В кадре все живет и движется, а действие тормозится, и много повторов, от любого трудно отказаться. Трехчасовая громада "фильма ощущений" не генерировала столь же масштабные философские мысли, заложенные у Стругацких - их пришлось формулировать в финальных сценах. Сотворив невероятный, неподъемный мир, демиург в какой-то момент потерял контроль над своими созданиями, собственным опытом подтвердив: трудно быть богом!
Теперь мастера нет, и можно только предполагать, каким бы стал этот естественно выросший кристалл, если бы его авторская огранка была закончена. По первому впечатлению, картина эта, как Sagrada Familia великого Гауди, представляет собой шедевр, который никогда не будет закончен.
Светлана Кармалита, драматург :
-Ну как можно столько лет вынашивать одну и ту же мысль?! Это значит, что она очень прочно засела в голове. Мы познакомились с Алешей в день, когда наши войска вошли в Чехословакию. Он писал сценарий "Трудно быть богом" еще до меня вместе с братьями Стругацкими, с которыми очень дружил. И через день после этого вторжения получил телеграмму с киностудии "Ленфильм": даже не думайте о том, что будете снимать эту картину. Это не лишено было смысла: начальники не всегда дураки, и если в повести есть вторжение Черного Ордена, грозящее уничтожением любой мысли, любого свободного искусства, то в этом вполне могли увидеть намек на вторжение в Чехословакию.
Прошло много лет, но мы постоянно возвращались к идее снять эту картину. И наконец, закончив фильм "Хрусталев, машину!", Леша сказал: а теперь снимем "Трудно быть богом". У нас в семье никто не говорит друг за друга, поэтому я могу рассказать, что я видела, но никогда не могу рассказать о том, что происходило у Леши в голове. Он очень любил живопись, но это не значит, что он постоянно ходил по музеям и что возвращался к каким-то конкретным произведениями живописи. Когда кто-то увидел в его творчестве влияние Босха, он удивился. Сказал: "Возможно, это было у меня в голове". Но не подстраивал свои образы под что-то определенное, и я думаю, здесь просто совпадение взглядов на действительность.
Леонид Ярмольник, исполнитель роли Руматы:
- Работа над фильмом была самой долгой и тяжелой, но для меня - и самой счастливой. Когда артист снимается, он хочет поскорее увидеть результат. Так и в этом случае: я думал, что мы снимем картину за два-три года. Но потом наступил момент, когда мне стал безразличен срок выхода фильма, потому что очень нравился процесс. И теперь даже есть сожаление, что все это закончилось.
У зрителей наверняка возникнут вопросы, на которые никто из нас ответить не сможет, - на них мог бы ответить только Алексей Юрьевич Герман. В его фильмах всегда есть такое, что дано понять сразу, но есть и нечто, что можно понять только с годами. Как любое истинное произведение искусства, этот фильм дарит нам вечность. Это кино на все времена: то, что Алексей Герман вынашивал столько лет, он воплотил в этой картине. Про что это кино? Каждое следующее поколение хочет изменить нашу жизнь и законы, по которым существует цивилизация. И у каждого поколения это не получается.
Я думаю, кино - о том, почему бессмысленно пытаться переделать цивилизацию, и почему этим нельзя не заниматься. И пока мы живем на нашей планете, это будет повторяться всегда. Алексей Герман - один из немногих мировых режиссеров, который снимал документальное кино художественными средствами.
Фильмы Германа - это документы. На мой взгляд, это высшее достижение в профессии. Да, мы были заражены этим фильмом, и я должен признаться, что не излечился до сих пор. И с гордостью считаю себя артистом Алексея Германа, режиссера, который изменил мое представление о моей профессии. По-настоящему гениальный художник всегда сомневается больше всех. И хотя постановочная группа работала отлично, Герман всегда сомневался и не был удовлетворен тем, что мы делаем. Но если сцена приснилась ему ночью - это был верный знак того, что он знает, как ее снимать. Все фильмы Германа - о том, что такое человек и почему он такой великий или ничтожный. Идея его последнего фильма выражена словами главного героя Руматы: когда в жизни торжествуют серые, к власти всегда приходят черные.
Алексей Герман-младший, режиссер:
- Я видел, как тяжело давалась картина. Видел человека, который поднимает невероятную тяжесть. Видел оборотную сторону каждодневных тяжелых мыслей, и попытки понять, как двигаться, как снимать. Наверное, отец отдавал кино 99 процентов своего времени - мы никогда с ним не говорили о футболе или автомобилях. Условно говоря, я видел Льва Толстого в годы написания "Войны и мира". Я видел человека, одержимого именно искусством кино, а не форматным продюсерским кинематографом.
Эта картина - вызов индустриальному кинематографу, и я надеюсь, что поколения молодых кинематографистов будут учиться на ней противостоять давлению коммерции и оставаться верными искусству.