Наши киноавторы разбежались по двум сторонам баррикад. Первые понимают кино как сферу обслуживания и делают фильмы, от которых должны балдеть подростки. Их кино надо смотреть, уйдя в отрыв. В хорошей компании, по телику или в новом кинотеатре с попкорном за щекой, время от времени выбегая за банкой пива - залить и отлить. Эти фильмы и делают с расчетом на попкорн, провисы в сюжете для пива и четко скалькулированный график аттракционов, чтоб пацан в зале не заскучал.
Вторые берут на себя право и риск не суетиться под клиентом, а обращаться к нему на равных. Так, словно кино у нас не помесь бара с дискотекой, а по-прежнему искусство - способ осмыслить, найти опоры. Ясно, что они в вечном проигрыше. Потому что если есть выбор, то воспитанный сегодняшним кинообслуживанием зритель всегда предпочтет закуску к пиву интеллектуальным посланиям умников.
Фильм Андрея Прошкина имеет, в сравнении с усредненным кинопотоком, три особенности. Первая: он снимался не в Москве и даже не в Питере, а в уральском городе Златоусте. Вторая: молодежная тусовка, молодежный жаргон, молодежные приколы существуют не в отдельном молодежном мире, отрубленном от традиций и опыта прошлого, а в контексте нормальных, от века, человеческих установлений, где зрителю ясно, что такое хорошо и что такое плохо. И третья: даже название в нем обнаруживает авторское отношение к показанному. Что в глазах иных зрителей, возможно, работает против картины: мораль, выраженная впрямую, у многих вызывает аллергию.
Первая особенность по-своему уникальна: в новорусском кино экспедиции отряжают разве что в Нью-Йорк, где "Америке кирдык!". А тут люди поехали в глушь, в глубинку, где сортиров нормальных еще не придумали. Но это и есть Россия. И она в фильме Прошкина появилась не как дань "тренду", а в качестве малоприятной реальности, которую надо знать.
Если сфера обслуживания понимает кино как специализированный клуб по интересам: это кино для молодых, это для артхауса, а это для фестивалей - то "Игры мотыльков" умудрились соединить точное знание балдежной тусовки с реализмом в показе современной жизни, зрелым анализом и определенностью нравственных выводов. Этот фильм имеет в виду думающего зрителя.
Сюжет выстроен из типичных для постсоветского времени иллюзий и разочарований. Новая цивилизация, которую уже два десятилетия размазывает по стране ТВ, представлена Дмитрием Дибровым и его конкурсом молодых талантов: нужно бить по гитарным струнам и рычать в микрофон бессвязные тексты. И тогда серая действительность сменится красивой жизнью. "Уезжай отсюда, тебе здесь нечего делать!" - напутствуют Костю близкие: звезда местной дискотеки, он должен стать мегазвездой в столице. Но телевидение, как всегда, поматросит и бросит, сломав мечту и жизнь (тут вспоминаются "мегазвезды" самых первых опусов новорусского коммерческого телевидения типа какого-нибудь "Застеколья" - как гремели, а ни имен, ни само это супер-шоу уже никто не помнит!). А парень, кроме гитары, ничего не умеет и не хочет. Такая сложилась система ориентиров: настоящая жизнь - в телевизоре, остальное - видимость, тухлая провинциальная коммуналка. Времянка. Там порхают в ожидании настоящей жизни.
Неудача в телеконкурсе - это катастрофа мотыльковых иллюзий, начало слома. Остается второй сюжет жизни героя: угнанная машина и сбитый человек. Надо линять от ответственности. Разбитная мама пустит в ход все свои старые любовные связи, благо их у нее много. Шустрят все, включая милицейских пинкертонов с тяжелыми взглядами: надо вытаскивать парня, не забыв про свою выгоду. Весь этот мир четко делится на две половины: первая упивается своей пусть маленькой, но властью - другая эту власть ненавидит, с ней заигрывает, пытается уговорить, задобрить, подкупить. Ложь множится, сгущается, уже не продохнуть. Правда вообще никого не интересует.
И здесь - точка кипения: парню осточертело юлить. Ему тошно так жить. Его никто не учил держать удар и нести ответственность - он это понял сам, на физиологическом уровне. Он отсидит свое в тюрьме, вернется стриженым и суровым. Он нашел на земле место, где еще есть кодекс чести: "Там, на зоне, все по закону, это у вас - бардак!".
Картина о достаточно черной жизни не имеет отношения к модной чернухе. В ней нет фестивального упоения чернотой, а есть интерес к живущим в ней людям. По типу она близка к традициям тех "физиологических очерков русской жизни", которые возникали в нашей литературе от острого сочувствия к простому человеку - категории, ныне выведенные из употребления. Это честные очерки, без соблазна припудрить или развлечь. В "Мотыльках" присутствуют все мотивы и компоненты, необходимые для того, чтобы заинтересовать молодого зрителя: рок - секс - преступление - саспенс - нарождающаяся любовь и надежда. Есть даже песни Сергея Шнурова, известного тусовке под кличкой "Шнур". Но это честная картина.
Костю сыграл Алексей Чадов, убедительный не только в роли самого себя, но и в перевоплощении. Когда его герой возвращается из тюрьмы, его отличает от прежнего Кости не только короткая стрижка - полностью изменилась пластика, стал тяжелым взгляд, посуровел профиль, появилась жесткость, а то, что заменяло романтическую мечту, сменилось трезвым знанием суровых реалий жизни. Парню не просто подрубили крылья - их отрубили, он стал кряжист и основателен. Понял, что закон на земле бывает только воровским, и будет теперь жить с этим новым знанием. Он теперь в своей бывшей тусовке чужак. Она по-прежнему шумна, глупа, бесшабашна и живет мгновением. А он уже знает, чем кончается мотыльковый век.
Тусовка показана и сыграна актерами со знанием дела. Мария Звонарева в роли матери еще раз доказала свою уникальную, на зверином уровне, органичность. Оператор Юрий Райский дал несколько восхитительных по емкости кадров, где вдруг понимаешь, что эта выморочная шумная жизнь существует в пустоте. Уральский пейзаж кажется и величественным и испохабленным одновременно, человеческое пространство - таким разреженным, что никаких прочных связей здесь быть не может. Сидят на юру, на лысине меж гор как на чемоданах - а дома словно бы и нет.
"Игры мотыльков" - один из самых "старых" фильмов нашей программы: ему десять лет. За эти годы его посмотрели, по данным статистики, менее 20 тысяч зрителей. Скажем точнее: имели возможность увидеть. Прокат картину, в сущности, прокатил. И надежды, с которыми приходили тогда, в начале "нулевых", полные идей молодые режиссеры, в сущности, захлебнулись. Тогда мы говорили о первых всплесках "новой волны" нашего кино: молодые режиссеры Андрей Прошкин, Андрей Звягинцев, Геннадий Сидоров снимали свои первые картины, реализуя потребность вернуться к нормальному человеческому измерению. Им было важно построить базу для своего искусства - реализовать свое знание о жизни. Им был нужен не компьютер, а хороший сценарий, не джойстик, а хороший актер, не спецэффект, а оператор, умеющий сделать из комбинации цветных отражений - метафору. Они делали то, что можно смело называть художественным кино.
Андрей Звягинцев с той поры стал метром и классиком, он признан миром. Андрей Прошкин перешел к масштабным полотнам уровня "Орды". Геннадий Сидоров, сняв бессмертных "Старух", безвременно ушел из жизни. Воды утекло много, но кинематограф, явление которого предвещала "новая волна", так и не возник...