На лестнице, ведущей в малый зал воронежского театра драмы имени Кольцова, очередь. Зрители, жаждущие увидеть необычную постановку Сэмюэла Беккета, недоуменно смотрят на закрытые двери. Их открывают лишь за пару минут до времени, указанного на билете. Шурша сумками и болтая о жаре и пробках, зрители не спеша занимают места. Тянутся долго. Сажусь на свое место в почетном первом ряду. На соседнем стуле шмыгает носом…бомж. Самый обычный - лохматый, с нечесаной бородой, в драных штанах и старом пальто с прибившейся пылью.
- Ничего себе, кого только не притягивает сегодня современное искусство, - мелькает мысль. Осторожно переставляю сумку подальше от странного субъекта. Сосед начинает тихо скулить. Воет все громче и громче.
Приглядываюсь. И узнаю то самое лицо, что уже пару недель смотрит на Воронеж с афиш Платоновского фестиваля. Актер Юозас Будрайтис уже давно перевоплотился в своего необычного героя Креппа и начал играть. А зрители все беспокойно ерзают, рассаживаются, нетерпеливо ждут начало. А начало наступило уже давно - как только открылись двери в зрительный зал.
"Последняя лента Креппа". Какая она?
Атмосферная. Черные стены зала. Темноту разрезает желтый свет от настольной лампы. Главный и единственный герой Крепп сидит в своей конуре и путешествует по своей жизни. В этом ему помогает старый катушечный магнитофон. И голос - собственный голос Креппа тридцатилетней давности, когда в его жизни было что-то кроме этой мрачной конуры, старых журналов и запутанной пленки.
Удивляющая камерность моноспектакля совсем не делает его монотонным. Режиссер Оскарас Коршуновас построил его так, чтобы зритель успел пережить целую плеяду чувств. От удивления, когда главный герой неожиданно обнаруживает себя среди зрителей, до детского смеха, вызванного его диковатыми повадками. От щемящего чувства одиночества до полного слияния с эмоциями героя, тоскующего по ушедшей в прошлое жизни.
Четыре человека, все из разных концов зала, вышли за двери, не дождавшись финальных аплодисментов. Возможно, кому-то не понравился неэстетичный герой - Крепп скулит, рычит, шумно вздыхает, сопит. Кому-то наскучило тихо сидеть на последних рядах, пока вкрадчивый голос путано и литературно, прыгая от одного к другому, рассказывал о чем-то трепетном. А актер в это время, как застывшая статуя, сидел на стуле, уставившись в потолок.
Лицо актера всего в паре метров от меня. Оно напряжено. Крепп в эту минуту слушает собственные воспоминания о смерти матери и периоде любви. Актер встает со стула, куда-то уходит, включает и выключает проигрыватель. А в глазах Креппа сияют две скупые слезинки. Они скатываются, почти никем не замеченные. И заставляют что-то екнуть в сердце.
Последние минуты спектакля погружены в полную темноту. Зал молчит. Голос на пленке, то по-старчески кряхтящий, то возбужденно дрожащий, еще раз рассказывает о чем-то важном. А каждый в зале задумывается о важном для себя. Прошел всего час с того момента, когда мы вошли в мир Креппа. А выходим за двери мы все отчего-то молча.