Помню, как сияли глаза Евгения Борисовича (как все от мала до велика любовно-уважительно его величали в Художественном театре), когда было время Ю. Причем буквально: Каменькович ставил пьесу в чеховском МХАТе с одной предпоследней буквой алфавита в названии. И вот тогда-то я и поверила, что существуют на свете не только режиссеры-кудесники, но еще и режиссеры-волшебники. Из странной, загадочной пьесы Ольги Мухиной, в которой, казалось, не сходились концы с концами ни в одном предложении, он сделал спектакль с таким упоительно воздушным поэтическим настроением, что попасть на это чудо "Ю" и преодолеть законы земного притяжения записывалась вся Москва. На драматурга Ольгу Мухину стали смотреть как на нового Чехова, а на актеров - как на чародеев, способных на счет раз завладеть душами в зале и подарить всем вместе и каждому по отдельности по глотку чистого воздуха.
Тогда это был щедрый подарок. Мне до сих пор кажется, что это был не просто спектакль, а художественная программа, с которой все согласились и тогда, и счастливы были бы попробовать "на вкус" ее и теперь.
На сцене в странном мире, где нет телевизоров, телефонов, нет разговоров практически ни о каких реалиях жизни, обитала семья. Время, когда это происходило, определению не поддавалось: могло и в тридцатые, и в семидесятые годы, и в девяностые, а, может, даже в будущие - две тысячи двадцатые. Время как бы проходило мимо них. Они специально от него спрятались, и коллизия заключалась в том, что в их жизнь врывался герой, - тот же Чацкий. Но люди хотели и дальше так же не слышать чужое внешнее время, и жить исключительно в своем. По истории у них ничего не менялось, они так и оставались в своем узком кругу, а герои шли себе дальше. Тем людям, которые спрятались, режиссер как бы объяснялся в любви. И в то же время жалел их бесконечно. Потому что много знакомых его поколения в телегу с громким названием "современность" так и не успели вскочить.
Возможно, это был поступок. Каждый сам для себя решал: в конце концов, если Обломов ничего не делает, может, это и здорово? Но как-то тревожно было за их будущее. Поэтому и финал был грустным...
Это был диагноз, а не приговор: люди театра так живут давно. В неком выдуманном мире, самодостаточном, но не имеющем никакого отношения к реальной жизни.
Для священнодействия, казалось бы, открывались большие перспективы. Ведь в режиссуре вокруг еще не поддавался громкому озвучанию, но уже отчетливо ощущался кризис, и затеплилась надежда, что Каменькович в Художественном театре - это всерьез и надолго. На взаимовыгодных условиях и при благоприятных обстоятельствах.
Но после "Ю" во МХАТе грянула роковая "Гроза", которую поставил Каменькович на большой сцене, и которую сняли из репертуара, едва-едва допустив до зрителя.
Вираж в режиссерской биографии был крутым, - Каменькович покинул МХАТ.
Этот малоизвестный эпизод в биографии был судьбоносным. Ведь что было дальше, как и раньше в жизни Евгения Каменьковича - все помнят.
Блестящая педагогическая карьера в ГИТИСе и, непродолжительная, в Школе-студии МХАТ. Звание профессора и гордость педагога, для которого фамилии его учеников - как ордена за заслуги перед отечеством.
Даты официальной хроники, когда 24 сентября 2012 года он был выдвинут труппой театра, а 27 сентября назначен приказом Департамента культуры Москвы на должность Художественного руководителя театра "Мастерская П. Н. Фоменко". (Случилось ли бы это, хватило бы сил, останься он очередным режиссером в Художественном театре - кто знает?)
Собственно, если быть строгими к фактам, "Мастерская Фоменко" рождалась именно по его инициативе - из курса, которым руководил Петр Наумович Фоменко, и который для Каменьковича - родной.
В последней своей премьере - "Гигантах горы" по Луиджи Пиранделло - Евгений Каменькович продолжает начатое, по сути, еще в "Ю".
Разобравшись с тайнами творчества и местом художника в обществе, он, вслед за Пиранделло приходит к утверждению, что истина - не то, что вокруг, а то, что каждый создает внутри себя. Или в своем ближнем кругу, где границы реального и мнимого размыты, а переходы от внутренних переживаний к внешним действиям - совершенно акварельны.
Евгений Каменькович по-прежнему мастерски преодолевает любую бессюжетность и может поставить даже недописанную пьесу, - легко.
Поймать и, самое сложное в театре, передать атмосферу - с удовольствием. Он словно не ставит свои спектакли, а как будто ими дирижирует.
Пожелаем же ему всегда слышать музыку, постичь в театре всю ее гармонию и никогда не терять свою волшебную дирижерскую палочку.