Пришедшие к власти латышские националистически настроенные политики стали буквально выдавливать из республики людей нетитульной национальности, то есть нелатышей. При этом никто и не вспоминал, что они вместе еще совсем недавно боролись за независимость Латвии. Справедливости ради надобно сказать, что КПСС и советская власть сделали немало, чтобы возник этот конфликт. За годы строительства социализма в Латвии было построено достаточно большое количество крупных промышленных предприятий, рабочими на которых стали переселенцы из других республик и областей Советского Союза. Почему не строили эти предприятия в Сибири, например, или на Урале? А потому что в Прибалтике была куда более развитая инфраструктура - дороги, инженерные коммуникации, энергетика... В конце концов некоренного населения в этой маленькой республике стало чуть больше половины, и латыши стали реально побаиваться скорой ассимиляции. В этом и состояла "тайна рижанки".
Представителей некоренного населения стали лишать гражданства, поражали в правах, государственным языком был объявлен латышский, несмотря на то что половина населения его не знала и говорила на русском. Идея этнической чистоты овладела умами латвийских властей. И как любая абстрактная идея - этническая или геополитическая, - овладевшая умами, эта - бульдозером поехала по конкретным человеческим судьбам, по жизням людей, у которых были фамилии и имена. Этнический бульдозер не щадил ни взрослых, ни детей. В той рижской командировке я записывал в блокнот свидетельства этой чудовищной борьбы идеи с людьми.
В последний день моего пребывания в Риге, изрядно устав от услышанного и увиденного, я побрел старыми улочками этого прекрасного города к Домскому собору. Тихий крупный снегопад летел с небес. Я вошел в собор, купил билет и присел на скамью среди разноязычной публики: слева от меня сидели французы, впереди - немцы, а позади шептались на английском. И вот под сводами собора грянула хоральная прелюдия Баха. Разноязычные голоса разом смолкли: в Домском соборе зазвучал голос, понятный всем и во все времена. В перерыве я осторожно поднялся на колокольню, взглянул вниз и увидел эту картину: старая Рига, укутанная снегопадом, напоминала добрую сказку Андерсена, понятную всем без перевода. Я стоял, смотрел, как завороженный, на это волшебство и думал, что музыка и пейзаж - лучший государственный язык, потому что он не разъединяет, а объединяет людей. И это была еще одна "тайна рижанки", открывшаяся мне в тот вечер.