По сути, это тоже вопрос. И притом риторический. Таким же образом можно спросить: "Как страна Шекспира..." или "страна Гете...", или, наконец, "страна Фолкнера и Хемингуэя..."? Мэтьюз провел опрос среди американских читателей и выяснил, что "мало кто из них способен назвать хоть одного современного российского писателя". Я уверен, что если бы наш журналист обратился с "симметричным" вопросом к обычным российским читателям, мало кто из них был бы способен, не задумываясь, назвать хоть одного современного писателя США. Хотя американская литература в России переводится достаточно регулярно, в отличие от русской в Америке. Ведь, по сведениям самого Мэтьюза, "лишь около 4,6% книг, переводимых на английский, были написаны на русском".
Однако журналистка Маша Гессен в беседе с Мэтьюзом не согласилась с тезисом критика и писателя Дмитрия Быкова, что снижение интереса к русской литературе в мире объясняется недостаточным количеством переводов. По ее мнению, все дело в том, что русские писатели стали просто хуже писать.
"Общее культурное гниение поразило литературу даже сильнее, чем другую культурную продукцию..."
Однако с Гессен не согласен Эдуард Лимонов: "Можно подумать, американская литература в великолепном состоянии. Она еще хуже, чем российская. Литература мировая в целом выглядит не блестяще, и, действительно, сейчас, наверное, не время литературы. Я бы не стал доверять (Оуэну Мэтьюзу. - П.Б.); приходит человек из достаточно враждебно настроенного государства и начинает рассуждать, что у нас еще и литература плоха".
Иначе объясняет ситуацию директор издательства "Глас" Наталья Петрова: у американских читателей "похоже, возникла аллергия на все русское". В 90-е годы "все русское встречали радушно, потому что мир возлагал на Россию большие надежды. Мы думали, что Россия будет реинтегрироваться в европейский контекст. Но она постепенно взялась за старое, и от нас отвернулись".
Сам Мэтьюз видит здесь, скорее, философские и моральные причины. Литература современной России не может предложить американским читателям, воспитанным на романах Толстого и Достоевского, того, что способно вернуть их в "магическую страну", открытую для них в книгах классиков. Мэтьюз также отмечает, что при такой динамике необходимость читать российских писателей во всем мире в качестве мерил морали скоро полностью исчезнет.
Когда возникает столько разных мнений на один и тот же вопрос, можно с уверенностью сказать, что проблема существует. Но она, на мой взгляд, заключается не столько в количестве переводимых за рубежом современных российских авторов и даже не в качестве этих переводов, а в том, что от русской литературы традиционно ожидают чего-то большего, чем просто литературы. Не случайно последними русскими книгами, которые потрясли Западную Европу и Америку, были "Доктор Живаго" Бориса Пастернака (1957) и "Архипелаг ГУЛАГ" Александра Солженицына (1973).
Любопытно, что обе книги как раз в России постоянно подвергаются надменной критике. "Доктор Живаго" многие считают плохим романом великого лирического поэта, а "Архипелаг ГУЛАГ" вообще называют "публицистикой", подразумевая под этим понятием как бы "второсортную" литературу. Когда несколько лет назад в России пытались составить список из 100 книг, обязательных для чтения, именно эти два произведения стали наиболее уязвимыми мишенями для критики.
Больше того, огромное количество россиян убеждено в том, что успех этих произведений на Западе является результатом работы спецслужб по развалу СССР. Спецслужбы, конечно, не дремали. Но возникает два простых вопроса. Первый: неужели между западным читателем и спецслужбами существует настолько тесный душевный союз, что последние могут убедить сотни тысяч людей восторгаться книгой, на самом деле не имеющей ни малейшей художественной ценности? И второй вопрос: почему за двадцать пять лет свободного существования литературы в России (это факт) не появилось ни одной вещи и ни одного имени, которые бы потрясли Европу и Америку, благодаря ли подлой работе спецслужб или без их участия?
Мне кажется, настоящая проблема заключается в том, что русская литература сегодня сама не знает: хочет ли она что-то такое сказать собственной стране и миру (эти вещи взаимосвязаны), чтобы это их потрясло, всколыхнуло, заставило сопереживать судьбам персонажей как своим личным, или она озабочена чем угодно, кроме сверхзадач: самовыражением, успехом на отечественном книжном рынке и даже теми же переводами на иностранные языки?
Можно как угодно относиться к "Живаго" и "Архипелагу", но эти произведения несли в себе определенный и глубоко выстраданный "месседж" стране и всему миру, которого я не вижу ни в одном современном произведении на русском языке.
Больше того, наличие этого "месседжа" считается признаком дурного тона и вкуса. Это стало уделом графоманов, которые все еще верят в то, что их тексты способны что-либо в своей стране или в этом мире изменить. Но тогда нам нет смысла рассчитывать на новый прорыв русского слова за рубежом. Гладкий и пушистый русский писатель там не нужен. Или нужен постольку, поскольку все писатели кому-нибудь где-нибудь зачем-нибудь нужны.