"Мало-помалу ростовским князьям всё более и более приходилось входить в роль ревностных служебников хана"1, - так оценивал характер отношений, складывавшихся между правителями Ростова Великого и Золотой Орды, автор первого фундаментального исследования ордынской политики на Руси А. Н. Насонов. Если оценка ростовских князей как "ревностных служебников хана" верна, то первыми такими служебниками следует считать Бориса (1231-1277) и Глеба (1237-1278) Васильковичей2 - сыновей замученного татарами в 1238-м, после сражения на реке Сити, Василька Константиновича Ростовского и внуков казнённого по приказу Батыя в 1246-м Михаила Всеволодовича Черниговского, позже причисленного к лику святых3.
ВАСИЛЬКОВИЧИ
Несмотря на то, что завоеватели сыграли столь роковую роль в судьбе ближайших родственников Бориса и Глеба, князья строили отношения с ордынцами "с чистого листа". Борис семь раз ездил в Орду и умер во время визита к хану. Почти всегда его сопровождал младший брат, белозерский князь Глеб, который даже "оженися в Орде". И каждый раз братья возвращались от татарских ханов "с честью великой"… Современники не ставили братьям в упрёк ни частые поездки в Орду, ни саму службу чужеземцам. Летописцы очень терпимо относились к службе князей Орде. Да и что им оставалось делать? В то время это было нормой княжеского поведения4…
Книжники находили в службе князей Орде положительные стороны: "Отъ уности своея, по нахождении поганыхъ Татаръ и по пленении отъ нихъ Русскыа земля, нача служити имъ и многи христианы, обидимыа отъ нихъ, избави"5. Эту посмертную характеристику, данную летописцем Глебу Васильковичу, вполне мог получить и Борис.
Впрочем, этого не случилось. В русской исторической памяти Борису Васильковичу Ростовскому была уготована несколько иная судьба. И вовсе не потому, что он был в хороших отношениях с ордынцами. Просто князь Борис оказался в ставке хана Батыя в тот самый момент, когда там был казнён его родной дед - князь Михаил Всеволодович Черниговский6.
Все источники, сообщающие об обстоятельствах его гибели ("История монголов" Иоанна дель Плано Карпини, Галицко-Волынская летопись, летописание Северо-Восточной Руси и житийное "Сказание о гибели в Орде князя Михаила Всеволодовича"), единодушны в том, что расправа последовала за отказом Михаила выполнять языческие обряды7. Однако сопровождавший деда Борис не только не пострадал, но и был отпущен Батыем к сыну последнего, Сартаку, который, "почтивъ" его, "отпусти я в своя си". В начальный период церковного почитания Михаила Черниговского ни в летописных памятниках, ни в различных редакциях житийных сказаний о гибели князя в Орде не содержалось сколько-нибудь осуждающих ноток в адрес Бориса Васильковича. Однако позже, в XVI веке, их появляется предостаточно. Попробуем разобраться, в чём тут дело.
Самая жёсткая оценка Бориса содержится в Житии Евфросинии Суздальской, составленном, вероятно, в середине XVI века8. Согласно житию, Евфросиния (звавшаяся в миру Феодулией) была дочерью Михаила Черниговского, то есть тёткой Бориса. Житие повествует о том, что спустя некоторое время после нашествия Батый начинает звать к себе русских князей. "Мнози же от князь приходящее поклоняхуся ему", в том числе и Михаил Всеволодович. Хан предлагает Михаилу "поклонитися кусту и идолом" и тем самым "чести сподобитися со отвергшимися Христа". Сделать это князя уговаривает и его внук Борис Ростовский: "Сотвори волю цареву лестию, да не погибнетъ благодѣнствие твое и послѣди покаяшися". И Михаил поступает совершенно неожиданным образом (по крайней мере, для тех, кто знаком с "канонической" версией его гибели в Орде): он "малодушьствовавше и хотяше прельститися".
ПИСЬМО ЕВФРОСИНЬИ
Но всё меняет письмо Евфросиньи. "Слышав во своемъ монастыре, яко хощет отецъ ея велики князь Михаилъ прельститися, цареву волю сотворити и поклонитися кусту и снѣсти идоло жертвеная", она пишет Михаилу, отговаривая его от неблаговидного поступка. И в итоге князь всё-таки не идёт на поводу у "безбожных", отказывается подчиниться ханской воле и принимает мученическую смерть. "Увы мне, како лукавого прелестника князя Бориса хотѣх послушати!" - восклицает Михаил перед кончиной.
В "письме Евфросинии" (равно как и в житии в целом) Борис Василькович получает весьма негативную характеристику. "Изволил еси послушати льстивых словесъ - врага всякая правды, друга дияволя - князя Бориса Ростовского, иже самъ окаянныи недугом прелстися, падеся и теб. хощет прельстити; хощеши царю тлѣнному угодити, а Христа отврещися", - пишет Евфросинья. Автор жития обвиняет Бориса не только в желании "прельстить" Михаила, но и в гораздо более тяжком грехе - измене вере. Согласно житию, после похода на Русскую землю "царь Батый, рыкая на православие", повелел "кланятися идолом и вѣровати вѣру бесерменскую". И "великий князь Борис Ростовский" (такого титула он на самом деле не имел) "сотворшу волю его" - то есть не просто поклонился идолам, но и принял мусульманскую ("бесерменскую") веру! За это Батый одарил Бориса, а "воемъ" своим велел "запов.дати": "да преминут (обойдут стороной. - В. Р.) града Ростова". То есть ещё до поездки Михаила в Орду Борис оказывается в числе тех, кто изменил вере. "Ини же многие, - сообщает далее агиограф XVI века, - зрящее сицевое, прелстишася, сотвориша волю цареву. Царь же честь имъ воздавшее прелестную, яко же и князю Борису Ростовскому, и отпущаше их на своя вотчины"9…
"ОТ НУЖИ СЕЯ ПОГАНЫХ ИЗБАВИТИ"
Интересно, что более ранние рассказы о событиях 1246 года сведений об измене Бориса христианству не содержат. Так, в Лаврентьевской летописи (передающей здесь ростовский источник) упоминается лишь, что Борис был вместе с дедом в Орде, а после смерти Михаила был отпущен Батыем к Сартаку, который. "почтивъ князя Бориса, отпусти я в своя си"10.
В Ипатьевской летописи (в этой части отразившей галицкую летописную традицию) и вовсе не упоминается о поездке Бориса в Орду. Она лишь сообщает, что Михаил, вернувшись в Чернигов из Венгрии, "еха Батыеви, прося волости свое от него. Батыеви же рекшоу: "Поклонися отець нашихъ законоу". Михаил отказался: "аще Богъ ны есть предалъ и власть нашоу гр.хъ ради нашихъ во роуц. ваши, тобѣ кланяемся, и чѣсти приносим ти, а законоу отець твоихъ и твоемоу богонечестивомоу повелению не кланяемься". Тогда Батый "возьярися" и приказал убить Михаила11.
Время появления ранних летописных рассказов о поездке Михаила в Орду (вторая половина XIII века) примерно совпадает со временем создания проложных сказаний о гибели Михаила. Тексты этих сказаний дошли в значительном количестве списков, относящихся к нескольким основным редакциям. Самой ранней считается краткая, по терминологии Н. И. Серебрянского, "ростовская" редакция сказания. В ней, так же, как и в Ипатьевской летописи, не упоминается о том, что вместе с Михаилом в Орде находился ростовский князь Борис. В "ростовской" редакции говорится лишь, что Борис вместе с братом Глебом и матерью Марией (дочерью Михаила Всеволодовича) воздвиг церковь во имя черниговского князя (положив тем самым начало его почитанию в качестве святого). И содержится просьба к святому помолиться "за внука своя Бориса и Глѣба" и "мирно державу царствия ихъ оуправити на многа л.та и от нужа сея поганых избавити я"12.
Судя по всему, "ростовская" редакция была составлена на родине Бориса Васильковича ещё при его жизни - в 1260-1270-е годы13. Вероятно, несколько позднее (но не позже 1313 года, которым датируется один из ранних списков) появляется протограф пространных проложных редакций14. Именно в этих произведениях впервые появляется информация о том, что Борис уговаривал великого князя подчиниться ханской воле.
"ВСЕ ЗА ТЕБЯ ПРИМЕМ ЕПИТИМЬЮ"
Пространные проложные редакции несколько иначе трактуют обстоятельства появления Михаила в Орде и поведение его внука.
Во-первых, там содержится принципиально иная версия причин появления Михаила в Орде. В этих произведениях указывается, что князь едет в Орду не по зову хана, а по собственной воле, и не за властью, коей прельщают русских князей, а совсем наоборот - чтобы обличить "прельщения поганых". "Начаша ихъ (князей. - В. Р.) звати татарове ноужею, глаголаше: не подобаеть жити на земли канови, и Батыев. не поклонившеся имя"; "мнози же князи с бояры своими идяхоу сквозь огнь и поклоняхоуся солнцю и кустоу и идолом, славы ради свѣта сего, и прашахоу кождо ихъ власти, они же безъ взбранения даяхуть имъ"; "блаженомоу же князю Михаилоу пребывающю в Черниговѣ, видя многи прельщающася славою свѣта сего, посла Богъ благодать и даръ Святого Духа нань и вложи ему въ сердце ѣхати предъ цесаря и обличити прелесть его, ею же льстить крестьяны"15. Именно массовый характер таких "прельщений" заставил Михаила отправиться на верную смерть: в обличении этих "прельщений" он видит и свой христианский долг, и залог своего будущего спасения.
Кроме того, в пространных редакциях сообщается, что внук Михаила Черниговского Борис Ростовский не просто сопровождал деда в этой поездке, но и уговаривал его выполнить волю "царя": "глаголя ему внук его Борис князь ростовский с плачем многим: "Господине-отче, поклонися!" Так же и бояре глаголаху: "Все за тебя примем епитемью со всею властью своею". Однако черниговский князь предпочёл смерть вероотступничеству: "Тогда глаголя имъ Михаилъ: не хощю токмо именемь христианинъ зватиися, а дѣла поганых творити"16.
Появление Бориса среди тех, кто пытался уговорить Михаила пойти на сговор с собственной совестью, косвенно может свидетельствовать о том, что протограф пространных проложных сказаний создавался в иной среде, чем краткая "ростовская" редакция". Ведь, согласно пространным текстам Сказания, завоеватели и Борис Василькович добивались одного и того же - обольщения будущего святого. А христианский подвиг Михаила состоял как раз в противостоянии этим прельщениям и в их обличении ("хощю за Христа моего пострадати и за православную вѣру пролиати кровь свою"). Не зря, обращаясь к соплеменникам (то есть и к Борису), пытавшимся повторно уговорить его поддаться прельщениям, Михаил восклицает: "Не слушаю васъ!" После чего "соимъ коць (княжеский плащ. - В. Р.) свои, и верже к нимъ, глаголя: примете славу свѣта сего"17. Тем самым он как бы отдавал соплеменникам вожделенную для них власть - "славу свѣта сего" (плащ именно её и олицетворял), - оставляя себе "венци нетленные".
Впрочем, прямых осуждений Бориса в проложных редакциях сказания не было. Негативная характеристика там, скорее, давалась всем русским князьям - поддавшимся прельщениям ради "славы света сего скоро минующего". Книжники сетовали на то, что князья предпочли власть (которую можно было сохранить, лишь пойдя на компромисс с совестью), а не христианские идеалы, которым остались верны лишь Михаил Всеволодович и его боярин Феодор. Тем не менее рассказ о поведении Бориса в версии проложных редакций сказания лёг в основу дальнейших интерпретаций.
"ПОКЛОНИСЯ - ЖИВ БУДЕШЬ!"
Совсем иную трактовку поведение Бориса приобретает спустя три столетия - в середине XVI века. Кстати, Житие Евфимии Суздальской было не единственным произведением, в котором осуждался Борис Ростовский. Компрометирующий Бориса Васильковича рассказ появляется также в Лицевом летописном своде (1568-1576, Лаптевский том, в основе которого лежит текст Никоновской летописи) и Степенной книге царского родословия (1560-1563).
Уже в Никоновской летописи позиция Бориса приобретает несколько иной характер. Ростовский князь ратует за сохранение не только жизни Михаила, но и собственной: "приступи къ нему внукъ его князь Борисъ Василковичь Ростовский со многими слезами и съ плачемъ, и иныи мнози Русстии князи з бояры своими съ плачемъ и со слезами глаголаша ему, да сътворить волю цареву: "да не погибнеши ты, и мы тебе ради; вѣсть бо Господь Богъ, яко неволею сие сътвориши, егда же взратимся въ свою землю, и мы вси всею землею возмемъ сей грѣхъ на себя, и во всей земли държимъ сию епитемью за тебя, и многа блага сътвориши Русской земли и всѣмъ намъ"18. Ну, а в Лицевом своде и Степенной книге появляются уже прямые выпады в адрес Бориса Васильковича.
Во-первых, там указывается, что Михаила "смущает" не кто иной, как дьявол, который действует не только через "мучителей" Михаила (татар), но и через "своеплеменныхъ": эти, подчёркивает книжник, "паче враговъ" творят "лютейшее смущение". И один из этих искусителей - князь Борис: "диаволъ сугубы и зелны сети святому простираше спешаше, не точию мучителя на нь възяри, и варварскую бурю въздвиже, но паче враговъ и отъ своеплеменныхъ лютейшее смущение творя". Не только посланные Батыем "искусители", но и "князи Русстии мнози обседяше" Михаила19.
Во-вторых, про Бориса говорится, что он оказался плохим сыном своего отца - погибшего от рук татар князя Василька Константиновича: - "душю си повредивъ", он даёт "не добре" советы Михаилу и соблазняет его. "Единъ же отъ техъ ласкателей князь Борисъ, на того бо тогда Ростовсъское начальство преиде, и не исправи ся ходити по стопамъ отца своего, святаго и добропобеднаго мученика и исповедника князя Василия, рекомаго Василка, сына Констянтинова, иже мало преже сего отъ того безбожнаго царя Батыя страданиемъ скончася за исповедание Христово, тако сий князь Борис и съ прочими съ начальствомъ и душю си повредивъ светлому же Михаилу не добре совещеваху: "да сътворить волю цареву, да нет, погыбнеши, рече, зде, и мы съ тобою; можеши бо и лестью сотворити волю цареву, токмо да избавишися ярости его". Однако Михаил не соглашается, "дьяволя сети, иже отъ устъ несмысленыхъ друговъ протязаемы, якоже паучинныя мрежи, растерзая"20.
То есть выходило, что науськиваемый врагом рода человеческого Борис искушал святого мученика в самый ответственный момент его земного служения - и тем самым фактически встал не только на сторону Батыя, но и на сторону дьявола. И именно за это получил из рук "безбожного" хана "славу свѣта сего скороминующего" - в данном случае власть над Ростовской землей.
"СЛАВА СВЕТА СЕГО"
Размышления о природе "славы света сего" - весьма распространённая тема древнерусской литературы, в том числе и в произведениях, посвящённых "татарской" теме. Так, в Симеоновской летописи под 1270 годом, после сообщения об убийстве в Орде рязанского князя Романа Ингваревича, помещено так называемое "Обращение к русским князьям": "О възлюбленнии князи Русскии, не прельщаитеся пустошною и прелестною славою свѣта сего, еже худьше паучины есть и яко стѣнь мимо идеть, не принесосте бо на свѣтъ сеи ничто же, ниже отнести можете, не обидите меншихъ си сродникъ своихъ, аггели бо ихъ видять лице Отца вашего, иже есть на небесѣхъ, взълюбите правду и долготерпѣние и чистоту, да радости святыхъ исполнитеся, якоже и сии блаженныи князь Романъ купи си страстию царство небесное и вѣнецъ приать отъ рукы Господня съ сродникомъ своимъ Михаиломъ" (Михаилом Черниговским. - В. Р.)21.
Почему же Борису так не повезло с посмертными оценками? Скорее всего, появление резко критических оценок князя в XVI веке было вызвано идеологическими причинами. Формирующаяся на обломках "поганых" ордынских "царств" Россия нуждалось не только в обосновании своей легитимности, не только в собственных героях, но также и в "антигероях", проявивших себя в годы вынужденной зависимости от ныне низвергнутой "поганой" Орды22. Тот факт, что сразу в нескольких произведениях XVI столетия (в том числе и во вполне официальном Лицевом своде) появились новые, весьма нелицеприятные характеристики князя, говорит о том, что поведение Бориса в Орде было соотнесено с новой системой ценностных координат, формировавшихся в этот период в России. В рамках этой новой шкалы ценностей его поведение было признано неудовлетворительным. XVI век в этом смысле был рубежной эпохой. Именно тогда происходило формирование исторических нарративов, призванных зафиксировать новые идеологические воззрения на прошлое и настоящее России, подтвердить и укрепить её высокий статус и предназначение. Для решения этих задач требовалось уточнить те исторические сюжеты, которые касались отношений Руси и Орды. Параллельно существенной переоценке подверглись и некоторые деятели той эпохи.
Примечания
1. Насонов А. Н. Монголы и Русь. История татарской политики на Руси // Насонов А. Н. "Русская земля" и образование территории Древнерусского государства. Монголы и Русь. СПб. 2006. С. 267.
2. Впрочем, не все согласны с мнением Насонова. По мнению А. В. Лаушкина, "никаких свидетельств об особой близости Васильковичей к золотоордынским ханам в 60-70-е годы нет (особенно это относится к Борису, который в это время, собственно, и являлся князем ростовским)" (Лаушкин А. В. К истории возникновения ранних проложных сказаний о Михаиле Черниговском // Вестник Московского университета. Сер. 8. История. 1999. № 6. С. 11).
4. Рудаков В. Н. Поведение русских князей во время и после нашествия Батыя глазами средневековых книжников // Предательство: опыт исторического анализа. Сб. статей. М. 2012. С. 136-144.
5. ПСРЛ. Т. 18. СПб. 1913. С. 76; Т. 10. СПб. 1885. С. 146.
6. ПСРЛ. Т. 1. Вып. 2. Л. 1927. Стлб. 471; Т. 2. СПб. 1908. Стлб. 795.
7. Горский А. А. Гибель Михаила Черниговского в контексте первых контактов русских князей с Ордой // Средневековая Русь. Вып. 6. М. 2006. С. 139.
8. Колобанов В. А. Владимиро-Суздальская литература XIV-XVI вв. Спецкурс по древнерусской литературе. Вып. 1. Владимир. 1975. С. 103-104.
9. Там же. С. 91.
10. ПСРЛ. Т. 1. Вып. 2. Стлб. 471.
11. Там же. Т. 2. Стлб. 795.
12. Серебрянский Н. И. Древнерусские княжеские жития (Обзор редакций и тексты) М. 1915. С. 50.
13. Кучкин В. А. Монголо-татарское иго в освещении древнерусских книжников (XIII - первая четверть XIV в.) // Русская культура в условиях иноземных нашествий и войн. Вып. 1. М. 1990. С. 14-21.
14. Лаушкин А. В. Указ. соч. С. 15-18.
15. Серебрянский Н. И. Указ. соч. С. 55-56.
16. Там же. С. 57, 66.
17. Там же. С. 58, 67.
18. ПСРЛ. Т. 10. С. 132.
19. Там же. С. 241.
20. Там же.
21. ПСРЛ. Т. 18. С. 73.
22. Истоки русской беллетристики. Возникновение жанров сюжетного повествования в древнерусской литературе. Л. 1970. С. 387-391; Рудаков В. Н. В поисках героев: к вопросу о переосмыслении прошлого русскими книжниками XV-XVI вв. // Вестник славянских культур. 2012. № 1 (XXIII). С. 57-61.