"Иногда еще пишу". О "восьмикнижии"
- Книжки, которые лежат передо мной на столе, вышли в прошлом году. Я ими очень доволен, что редко могу сказать.
Долго не знал, как назвать все это. "Собрание сочинений" - звучит как-то по-школьному. Кроме того, я был против нумерации томов. Они выстроились сами. Не по жанрам, не по хронологии. Это хорошо сложившиеся книги.
Четыре первых - "Империя в четырех измерениях". Начало называется "Аптекарский остров". Этот островок в Петербурге/Ленинграде - моя малая родина (пусть деревенщики не приватизируют это понятие, у горожан она тоже есть). Открываем. Рассказ "Автобус". "Хорошо бы начать книгу, которую надо писать всю жизнь… То есть не надо, а можно писать всю жизнь: пиши себе и пиши. Ты кончишься, и она кончится. И чтобы все это было - правда. Чтобы все - искренне". Это 1960-й год. Затем идет "Пушкинский дом" - книга, впервые опубликованная на западе и составившая мне некоторую известность там. Далее - "Путешествия из России". Я много странствовал по бывшим советским республикам, по окраинам империи, но мало знаком с ее культурным сердцем: вот и здесь, Воронеже, я впервые. Отсюда и название. И наконец - "Оглашенные", в которой соединились материи предыдущих. Она заканчивается концом империи, августовским путчем 1991-го. Режим должен был пасть, но империю надо было сохранить - слишком многими жизнями мы за нее заплатили…
"Пятое измерение" - книга эссе, нулевой том. Ноль - энергетически самая важная цифра. Его, кстати, придумали позже других, благодаря чему появились отрицательные числа. Читатель волен отнести эту книгу в начало или в конец. Я же поставил нулевой том сразу за "Империями…". Следом идет "Преподаватель симметрии" - подстрочник некоего придуманного мной английского писателя, переведенный на русский язык. Ну и - "Пушкинский том". Его я пронумеровал: положил на корешок восьмерку как знак бесконечности. Последняя запись в этой книге датирована шестым июня 2014 года. Так что я еще кое-что пишу. Иногда. Случайно.
"Жизнь продолжается, текст идет". О литературе и себе
- Человек рождается с текстом. Жизнь продолжается, текст идет - и все это синхронизируется. Будучи молодым, я много "писал вперед" - чтобы высвободить себе время на встречу с друзьями или ухаживания за девушками. Изначально литература привлекла меня тем, что я никому ничего не обязан написать. Сейчас я понимаю, что это был единственный способ стать самостоятельным.
В свое время я сформулировал: если хотя бы один человек поймет тебя так, как ты хотел бы, - значит, ты не сумасшедший. Сумасшедшие друг друга не поймут.
Меня иногда называют писателем для избранных. Это миф. Я писатель, гм… научно-популярный. Излагаю то, что понял сам. И читатель не глупее меня, раз это понимает. Мне приятны часто повторяющиеся отзывы: "Вы написали про меня". Хотя и писал-то не я, а автор, которому я передал часть личного опыта.
Люблю менять жанры. Но кое-что мне не удается - например, драматургия и детская литература. Наше поколение мало чего знало, не было такого доступа к информации, как сейчас. И я могу назвать себя детским писателем, писавшим для взрослых детей, таких же оторванных от мира, как я.
Мне нужно сначала изобрести, как надо написать. Иначе скучно, а мне скучно быть не должно. Вам - пожалуйста.
"Достаточно дышать этим". О чтении и современной прозе
- Когда-то я научился читать русскую литературу, русскую классику. Это для меня самое важное - умение читать "по буквам". Того же Платонова: просто так читать его совершенно невозможно, только "по буквам". Текст должен быть сытным.
Что такое вообще мировая литература, что означает этот термин, введенный в обиход Гете? Это не страны, не тома, не писатели - это воздух, общий воздух, которым дышит человечество. Я не читал "Улисса" Джойса: слишком толстая книга, слишком трудная… Но я ее видел, нюхал, клал под подушку - и как-то знаю. Почему так получилось? Не могу сказать… Пушкин не читал "Фауста" - он вообще недолюбливал немецкий, но знаком был с творением Гете в изложении мадам де Сталь. И этого знания ему было достаточно, чтобы написать свои "Сцены…".
Возможно, что этот общий воздух - мировую литературу - можно почувствовать благодаря двум-трем книгам. У меня были такие книги - "Робинзон Крузо" и "Записки охотника". Свобода любить литературу - одна из важных свобод. Достаточно дышать этим.
Сейчас я читатель - как тот чукча из анекдота… Из современных писателей выделю Виктора Пелевина. Это крупный прозаик и совершенно самостоятельный человек - вне тусовок, вне групповщины. Из моих сверстников назову Фазиля Искандера и Людмилу Петрушевскую. То, что она не получила первого "Русского Букера" за роман "Время ночь", - преступление жюри (в котором и я состоял) против отечественной литературы. Увы, тогда мы не смогли отстоять ее. С тех пор премия слегка "прихрамывает". К сожалению, нам не хватает судейской культуры. Те же англичане, основатели "Букера", давно стригут свои газоны и научились судить - и литературу, и бокс, и футбол… Но Платоновской премией я польщен.
"Мне стало легче жить". О Пушкине и нумерологии
- Незадолго до двухсотлетия со дня рождения Пушкина я занимался последним годом его жизни. Пытался понять, почему он так рано и так трагически ушел. Версия о том, что он "все сделал" и нарвался на пулю, мне претила. И я пытался найти, как он хотел существовать дальше. Отобрал то, что он написал за последний год. Получился толстенный том. И такой же том - мое "предисловие" к нему, книга "Предположение жить". И в конце работы я получил подарок - так всегда бывает, когда делаешь что-то правильно: Маша Виролайнен, которая много помогала мне в этой работе, отыскала в библиотеке факсимильное воспроизведение "Капитанской дочки" с пометками Пушкина. Последняя датировалась 19 октября 1836 года. Сделал запись - и пошел к друзьям-лицеистам… Он до последнего продолжал работать над ней.
Вы знаете, когда я собрал все написанное Пушкиным за последний год, мне стало легче жить. Обычное обывательское чувство: тебе лучше, если другому хуже. А ему было хуже. "Услышишь суд глупца и смех толпы холодной…" - это что, стихи счастливого человека? И все беды мои - а они были, беды, - показались мне незначительными.
Как-то я занялся этаким бредом под названием восточный календарь. Выстраивал календарный круг русских поэтов и писателей вокруг Пушкина в годы его жизни. Оставался 1802-й - ни одного сколько-нибудь значимого имени. И тут меня осенило: Дюма! Это ведь потенциально совершенно русский писатель. Если бы Пушкина не застрелили в 1837-м, в 1845-м он бы обязательно прочел "Трех мушкетеров".
"Помог раскрыть тайну". О Платонове - и снова о Пушкине
- Меня долго мучила загадка, точнее тайна "Медного всадника" - гонялся за ней и не мог раскрыть. Помог Платонов. Причем в самом неожиданном месте. Он, бедняга, для того чтобы существовать, писал статьи - часто ужасным кондовым языком. И вдруг в одной из таких "советских" статей Платонова я прочел: "Трагедия возможна лишь между равновеликими". Вот он, ключ! "Бедный Евгений" и император Петр - именно равновелики. Какой же лоб был у писателя, на котором красными чернилами тирана был начертан приговор…
"Ищу свою свободу". Послесловие
- Всегда хочу написать про себя разгромную статью. Ведь я ничего не умею. Лишь развлекаюсь литературой и ищу свою свободу.