Критики о Льве Дурове: Он был трагическим клоуном

Когда Театр на Малой Бронной показывал на фестивале в Эдинбурге гоголевскую "Женитьбу", тамошняя критика назвала исполнителя роли Жевакина трагическим клоуном. Жевакиным был Лев Дуров, и критика попала в точку, определив его амплуа - возможно, самое раритетное и драгоценное из всех. Клоун должен быть умным - закон. Трагик должен быть остроумным - еще один закон. Дуров совмещал в себе несовместимое: суровый, кряжистый, почти мрачный вид - с веселыми чертями в глазах и редкостным даром рассказчика-импровизатора. Который, кстати, позволил ему написать три очень веселых книги - "Грешные записки", "Байки из закулисья" и "Байки на бис". Там можно найти все о театре, кино и не только. Там Хрущев с Ульбрихтом охотятся на кота, переодетого зайцем. Там заезжий немец прилетел в Россию стрелять медведя - а тот выехал к нему на велосипеде. Там собран весь абсурд нашей жизни и все приколы кинотеатрального закулисья, которые хранила его бездонная память. Было похоже, что он эти байки употреблял утром вместо зарядки. "Я с иронией отношусь к себе и ко многому, иначе жить придется с большим напряжением. Просыпаюсь утром и пою - для поддержки духа".

Такой тип характера мог привести человека только к актерской судьбе. Среди родственников Дурова, близких и дальних, были в основном актеры, включая прославленных цирковых клоунов и дрессировщиков Дуровых. Фамилия была древней, дворянской, овеянной легендами, генеалогическое древо будило фантазию. Уже мальчишкой он не вылезал из драматической студии при Дворце пионеров Бауманского района. В войну выступал в госпиталях, бил чечетку, смешил раненых. А когда получил аттестат зрелости, дорога была одна - в Школу-студию МХАТ. Среди его педагогов такие корифеи, как Павел Массальский, Василий Топорков и Сергей Блинников, который числил Дурова среди своих любимцев.

Уже там, в Школе, к нему присматривались директора нескольких московских театров, инициативней оказался Центральный детский театр. И первым ролями будущей звезды были Тучка, Репейник, Огурец. Был, впрочем, и отрок Федор в "Борисе Годунове". Этот театр и стал поворотным пунктом в судьбе актера - там он встретился с главным режиссером своей жизни Анатолием Эфросом, которому был верен вплоть до смерти мастера. Стал одним из ведущих актеров Театра Ленинского комсомола, когда Эфроса назначили его худруком, и ушел за ним в Театр на Малой Бронной, когда тот оказался в опале.

Классический артист, он на сцене играл преимущественно классику. Сорина в "Чайке", Четубыкина в "Трех сестрах", Тибальда в "Ромео и Джульетте", Яго в "Отелло", Сганареля в "Дон Жуане", Ноздрева в "Дороге" по Гоголю, Эзопа в знаменитом спектакле "Лиса и виноград". Он лучше всех умел играть нечто подвижное, ртутное, нервное, взрывное, лукавое, себе на уме. Потом, окончив еще и Высшие режиссерские курсы, Дуров стал сам ставить спектакли - "Жестокие игры" Арбузова, "Лес" Островского, "Жиды города Питера" братьев Стругацких, "Полонез Огинского" Коляды, "Золушку" Шварца...

Кино, как часто бывает, клюнуло в основном на колоритный типаж и распробовало его актерскую палитру далеко не сразу. Здесь у Дурова более двухсот ролей, но в большинстве эпизоды: офицер КГБ в "Девяти днях одного года", милиционер в "Я шагаю по Москве", болельщик в "Хоккеистах", пассажир в метро в "Лебедев против Лебедева"... Он снимался у очень хороших режиссеров: у Шукшина ("Калина красная"), Эльдара Рязанова ("Старики-разбойники"), Ричарда Викторова ("Москва - Кассиопея"), Николая Рашеева ("Бумбараш"). И образы создавал такие, что запоминались, едва явившись на экран и тут же исчезнув. Но этого актера уже знала публика далеко от Москвы с ее театрами. Потом начались съемки в популярнейшем сериале "Следствие ведут ЗнаТоКи", где Дуров играл инспектора ГАИ, а в культовом многосерийном фильме "Семнадцать мгновений весны" он сыграл агента Клауса - и телевидение принесло ему славу универсальную, Дурова полюбили во всех странах, где шли эти фильмы. Его узнавали уже по голосу. Этот голос мог быть вкрадчивым, увертливым - как у его агента Клауса, классического гада (опять же классического, совершенного, утонченного). Этот голос всегда выражал отношение актера к своему герою. Не нарушая образа - выражал. Словно актер держит героя за шкирку и его внимательно рассматривает, иногда подмигивая нам, единомышленникам. Это был высший пилотаж.

Сработал и ген, заложенный династией знаменитых дрессировщиков: Дуров много и с азартом озвучивал в мультфильмах зверушек, сыграв и зайца, и льва, и бобра, а также великое множество котов и псов. И уж здесь в его незабываемом голосе, что бы ни происходило с его персонажами, всегда звучал упрямый оптимизм - жизнь, несмотря на все невзгоды наших дремучих лесов, продолжалась.

Теперь она оборвалась. С нами останутся двести киноролей. Останется голос, живущий уже отдельно, в нашей памяти. И образ замечательного актера малых ролей, сумевшего их сделать большими и долговечными.