Об этом "Российской газете" рассказал председатель Коллегии Евразийской экономической комиссии Виктор Христенко. Он убежден, что экономические трудности умных только сближают.
Рассказал Виктор Христенко и чем закончились дебаты по снижению порога беспошлинной интернет-торговли, и когда у стран Союза может появиться общая валюта, а также о том, чем Евразийский союз отличается от СССР.
ЕЭК обсуждала ужесточение правил международной интернет-торговли - введение сбора в 15 евро с каждой входящей посылки дороже 22 евро. Правда ли, что эта идея была делом ваших рук, Виктор Борисович? И каковы ее перспективы?
Виктор Христенко: Инициатором снижения порога беспошлинной интернет-торговли была Россия, не Евразийская экономическая комиссия.
Сейчас он в России и Казахстане составляет 1000 евро, существенно ниже этот барьер в Республике Беларусь. Разные цифры предлагались и обсуждались, но осмысленным это решение может быть только в том случае, если эта норма станет единой для всех стран Союза.
Если она дифференцирована, то все нормальные люди, естественно, этим будут пользоваться - посылки пойдут через ту страну, где уровень беспошлинного ввоза выше. Вопрос этот ЕЭК обсуждала не единожды, но к консенсусу, а это решение требует именно консенсуса, не пришли. Поэтому пока сохраняется статус-кво.
Есть риск реализации этой инициативы на национальном уровне, но это ни к чему бы не привело, кроме искаженной картинки движения тех же самых потоков и творчества народных масс. Чем, как демонстрирует наша история, мы прекрасно владеем.
Расширение Союза закончено на сегодняшний день?
Виктор Христенко: Ключевая фраза - на сегодняшний день. По всем заявкам от стран-кандидатов, которые были, уже принято решение, новых заявлений на вступление в Союз пока нет. Но Союз - открытое объединение. И никогда не следует говорить никогда.
Консультации об этом были с другими странами? Кто-нибудь присматривается к ЕАЭС?
Виктор Христенко: Могу сказать, что активность за последнее время по поиску привилегированных форматов взаимодействия с Евразийским союзом существенно возросла. Мы уже заключили соглашение о зоне свободной торговли с Вьетнамом, ведем переговоры с Индией, Израилем, Египтом, Ираном. Целый ряд стран, которые проявляют заинтересованность, иногда даже более глубокую, чем мы готовы услышать от них. Некоторые, не хочу называть конкретные страны, предлагают поговорить о членстве.
Новые члены ЕАЭС могут появиться из числа тех, с кем сейчас идут переговоры о преференциях в торговле?
Виктор Христенко: Пока это их не касается.
Виктор Борисович, истекает первый год существования Евразийского экономического союза. Получилось что-нибудь за этот год, что смогли бы ощутить на себе жители стран Союза?
Виктор Христенко: В первую очередь, это полная отмена каких-либо ограничений на общем рынке труда для жителей всех пяти стран союза.
Никаких квот и разрешений на трудоустройство, признание дипломов об образовании, выданных в одной стране, при найме на работу в другой. Это существенно изменило положение граждан Союза по отношению к гражданам всех других стран. Это касается и социального обеспечения, медицинской страховки. К отсутствию таможенных границ, достаточно высоких норм по провозу валюты и так далее добавилось еще и такое благо, как свободный рынок труда.
Это реальное достижение этого года. Правда, если вспомнить, насколько он был непростым и насколько сильны внешние неблагоприятные факторы, то, конечно, вклад от перемен в рамках Союза выделить не так просто.
Весной президент России поручал правительству и ЦБ проработать вопрос о валютном союзе стран ЕАЭС. Эксперты ЕЭК посчитали его преждевременным. Почему и когда к этому вопросу можно будет вернуться?
Виктор Христенко: Это правда, ровно так считают эксперты ЕЭК, и я в их числе. По одной простой причине.
Даже если мы очень сильно захотим и с кем-то договоримся, что нашему 5-летнему ребенку ума уже не занимать и можно ему диплом МГУ выдать, это не означает, что он будет обладать опытом и знаниями. Не надо ни в чем забегать вперед.
Мы понимаем прекрасно, что валютный союз - это высшая ступень интеграции, которой добился вообще только один Европейский союз. И то, смотрите, на какие проблемы он наткнулся, оставив где-то чуть позади создание единого регулирования финансовых рынков и не очень строго подходя к бюджетной политике. В кризис начали спешно принимать единое законодательство, но только теперь, с расширением ЕС, по нему договориться уже гораздо сложнее.
Мы должны обеспечить для начала хотя бы согласованную каким-то образом финансовую и макроэкономическую политику, создать единый регулятор в сфере финансовых услуг. Нам бы точно неплохо было бы научиться торговать в национальных валютах, а мы до сих пор прибегаем во взаиморасчетах к доллару и евро. Еще много чего надо пройти, чтобы мы могли сказать: мы готовы. Тогда это не будет просто акцией по замене одних бумажек на другие, а это будет элементом, повышающим устойчивость и, соответственно, дающим более реальные перспективы для развития всему Союзу. Я думаю, что раньше 2025 года выстраивать проект валютного союза вряд ли придется.
Когда заработал Таможенный союз, был опережающий рост товарооборота внутри объединения. Теперь, когда этот эффект исчерпан, а в России рецессия, что происходит с экономическим взаимодействием основателей Союза? Они сближаются, расходятся?
Виктор Христенко: Трудности сближают. По крайней мере, умных. Может создаться впечатление, что выходить из этой трудной ситуации лучше в одиночку, но это иллюзия. В одиночку сложнее хотя бы потому, что, если бы даже Россия не была ни в каком союзе, то плохое состояние ее экономики все равно транслировалось бы на всех партнеров. Все слишком хорошо и долго связаны.
Я абсолютно убежден, что в принципе никакая страна в сегодняшнем мире не может чувствовать себя спокойно на долгосрочную перспективу, если она не находится в каком-то союзе, в какой-то группировке для того, чтобы продвигать свои планы и интересы. Для меня очевиден кризис глобализации, всех ее институтов и центра этой глобализации, который известно где находится. И в этом плане свой новый облик мир будет искать в сложной комбинаторике между такими глубокими интеграциями, как ЕС и ЕАЭС, и организациями типа БРИКС.
Реальной альтернативы интеграции нет, и это осознают лидеры наших стран. Бизнес, на мой взгляд, тоже однозначно за углубление интеграции. И он самый главный заинтересант в том, чтобы не оставлять белых пятен позади при движении вперед - все наши проблемы не из-за интеграции, а из-за недоинтеграции. Мы чего-то недоделали, мы что-то оставили в качестве домашнего задания назавтра, не сумев договориться сейчас.
Экономически страны ЕАЭС становятся ближе друг к другу или нет?
Виктор Христенко: Смотрите, что происходит. На внешнем рынке, который для основных экономик нашего Союза является главным, идет серьезное падение не только цен на нефть, но и объемов торговли, приближающееся к 40 процентам.
На этом фоне доля взаимной торговли между нашими странами растет, сейчас она уже около 14 процентов. Почему, вроде, так мало? Да просто потому, что наша внешняя торговля на 75 процентов сориентирована на минеральные ресурсы - нефть, газ и так далее. Это наше достояние, с одной стороны, с другой - наша проблема.
А если же посмотреть на торговлю между членами ЕАЭС?
Виктор Христенко: Она гораздо более здоровая. В ней, например, минеральных продуктов около 20 процентов, это уровень нормальной экономики, не нефтегазовой. Объем продукции с высокой добавленной стоимостью существенно растет в наших внутрисоюзных отношениях.
Это происходит, с одной стороны, за счет создания единых рынков, с другой - под давлением внешних факторов, снижения импорта. Кто-то этим пользуется лучше, как Республика Беларусь, она наращивает свое присутствие на едином рынке. Кто-то хуже, может быть, в силу размеров или не такого большого внимания к этим процессам, не настолько они жизненно важны.
Договор о ЕАЭС составлялся еще при прежнем порядке, до всей этой турбулентности. Сейчас нужно вносить какие-то изменения в график интеграции?
Виктор Христенко: Договор с точки зрения ориентиров по выходу на формирование согласованных политик, а кое-где и полной правовой базы для инфраструктур даже при десятилетнем сроке крайне не прост в реализации и достаточно амбициозен.
Все-таки пять наших стран - это пять разных опытов за последние 20 лет, разные структуры экономик. Я думаю, мы дальше должны соблюдать прописанные в договоре сроки и в то же время оперативно реагировать на вызовы, которые жизнь нам подкидывает сейчас как из рога изобилия. Нынешняя ситуация подталкивает к каким-то новым решениям, но не стратегического характера, а тактического.
Например, это новые механизмы по согласованию и обеспечению решений, подобных принятым Россией в ответ на санкции. Союз строился на основе единого регулирования доступа на свой рынок. Конечно, в договоре о нем, как это принято в торговом праве вообще, заложены ответные меры, подобные принятым Россией, но какого-то особого механизма на этот случай нет. Его требовалось найти, и пока получалось не очень эффективно. Из-за этого в прошлом году возникли российско-белорусские сложности по продуктовой линии, и они сохраняются. Это может служить предметом некоего раздора, поэтому надо находить механизмы исполнения столь неординарных решений.
В свое время, когда было создано Европейское сообщество, оно открыло значительные возможности для малого бизнеса этих стран. А вот ЕАЭС для малого бизнеса какие-нибудь перспективы открывает?
Виктор Христенко: ЕС с 1957 года занимается своим строительством, мы помоложе, и многие вещи еще не успели сделать едиными для наших стран. Хотя ради этого все это и затевалось - чтобы за счет общих правил преодолеть национальный или отраслевой лоббизм, который не позволяет создать более эффективные инструменты регулирования внутри стран. И сделать нормой жизни для нового союза лучшие национальные или международные практики, чтобы за счет такого скачка в регулировании пройти проблемы, которые на национальном уровне решить не удавалось. Откуда такой оптимизм?
В ЕАЭС формирование правовой среды идет за счет документов по типу международных договоров, не законов, здесь цепочка согласований гораздо короче. Лидеры наших стран продолжают оставаться не только локомотивами, но и в какой-то степени законодателями самого Союза.
Знаете, что такое верблюд? Верблюд - это арабский скакун, который прошел процесс согласования. Так вот, законы зачастую, к сожалению, на выходе как раз те самые верблюды, которые вроде бы в замысле своем были - ну прямо вот какие! А дальше - сначала согласовали внутри, потом первое, второе, чтение, оттуда-отсюда поправки, и в результате глубочайшего компромисса получилось такое, что непонятно, как теперь с этим бороться. А у ЕАЭС все-таки есть шанс более решительно менять неэффективные практики, у нас руководители государств могут активно в этот процесс вмешиваться.
Для малого, для среднего бизнеса системные решения очень чувствительны, он в этом во всем живет. Это у "крупняка" есть возможность не только "правильно" прочитать норму, но и, в крайнем случае, прямо обратиться к власти, попросить помочь решить вопрос.
Крайне важно то, что мы начали делать в этом году по рынку услуг - по 43 секторам принято решение об их либерализации, причем это достаточно чувствительные сектора - от торговли и транспорта до строительства, туризма и аудита, где у малых и средних предприятий большой шанс оказаться востребованными.
Многие считают Евразийский союз неким перевоплощением Советского Союза. Во всяком случае, на Западе многие его именно так воспринимают. Вы можете согласиться в какой-то степени с этим?
Виктор Христенко: Когда в 2012 году, завершая свою карьеру госсекретаря, Хиллари Клинтон назвала Евразийский союз реинкарнацией Советского Союза и очень эмоционально призвала все силы направить на борьбу с этим "безобразием", я сказал: для меня нет лучшей оценки правильности того, что мы делаем.
Говорить о каком-то восстановлении Советского Союза, с моей точки зрения, просто нелепо. Больше 80 процентов экономического потенциала ЕАЭС приходится на Россию - говорю о ней, потому что ведь ее же обвиняют в имперских амбициях. Все, что касается внешней торговли, доступа на рынок, защитных мер, технического регулирования, санитарных, фитосанитарных норм, - все это принимается на наднациональном уровне здесь, в комиссии, либо консенсусом, либо двумя третями голосов. В ЕЭК страны представлены поровну. Причем решения ЕЭК не требуют никакой имплементации в национальные законодательства, имеют прямое действие.
Это означает, что Россия в какой-то степени рискнула другим передать права на принятие решений в отношении своей экономики. Все другие только приобрели. Где здесь имперские амбиции? Здесь не то что не идет речи ни о какой реинкарнации, здесь сверхдемократический процесс. Просто сверх.
Договор о ЕАЭС сильно ограничил правительства в поле для маневра. Приходится сверяться с евразийскими соглашениями, многое согласовывать с партнерами по Союзу. Вам пришлось отлаживать этот механизм. Он уже сложился? Или постоянно какие-то сбои возникают?
Виктор Христенко: Во-первых, ЕАЭС ничего ни у кого не отобрал и ничего себе не присвоил. Это ровно то, что было принято самими странами в части формирования его компетенции. При этом страны направили в ЕЭК на работу совершенно не случайных людей. Надо еще найти такой орган, куда бы были делегированы для принятия решения столь опытные, ответственные люди, у которых за плечами большой опыт работы в правительствах. Поэтому ЕЭК - это достаточно сбалансированная конструкция с точки зрения ответственности и персоналий, которые ее должны нести. Но она еще отбалансирована процедурами согласования и взаимодействия, по которым мы готовим проекты наших решений.
За четыре года, что работает комиссия, мы сформировали абсолютно полноценный исполнительский коллектив, исполнительскую машину, которая раз в неделю, как и правительство, принимает решения. Мы стараемся учитывать замечания стран, но нет такого, что пока со всеми не согласимся, решение не примем. Иначе паралич управленческий наступит. У стран же остается такой жесткий инструмент, как право вето на решение коллегии. Абсолютно правильный инструмент, чтобы мы понимали собственную ответственность за принятые решения.
И он используется?
Виктор Христенко: Дважды за четыре года мы получали вето - если на стене висит ружье, оно все равно когда-то выстрелит. Мне поначалу говорили: "Ну, как это? Неудобно. Надо договариваться. Как мы сейчас примем решение? Нет, надо позвонить". Нет, надо брать на себя ответственность, если мы уверены, мы все-таки достаточно опытные люди. Ну да, два раза за четыре года нарвались. Считаю, что нормально.
В одном случае мы вето преодолели, найдя формат, который устроил правительство Казахстана. Сейчас у нас такая же история с Россией. Мы обсуждали, как быть, не так давно в Республике Беларусь на Межправительственном совете, и была принята конструкция, которая подтолкнула, если хотите, национальные правительства завершить согласование порядка, по которому ЕЭК будет рассматривать ситуации, подобные той, что стала предметом спора с Российской Федерацией.
В принципе, все механизмы работают. Это не означает, что у нас в этой части нет проблем. Нас было трое, стало пятеро. И решений, принимаемых консенсусом, стало существенно больше. Это ведет к одному - к углубляющемуся компромиссу. А допущение безмерной глубины компромисса может приводить, опять же, к управленческому параличу, к пустым решениям, которые не дают результата. Это один из ключевых рисков, который мы в структуре своей имеем и который нужно держать в голове, чтобы сохранить эффективность всей машины.
Что легче - работать российским министром или руководить Евразийской экономической комиссией? Ведь есть разница?
Виктор Христенко: Разница есть. Легко быть руководителем Евразийской экономической комиссии после 15 лет работы в правительстве России в самых разных ипостасях. Без этого опыта я не знаю, как смог бы работать в ЕЭК.
То, что Украина выбрала все-таки Европейский союз, как сказывается на перспективах Евразийского экономического союза?
Виктор Христенко: Если бы меня спросили об этом лет 12 назад, у меня был бы один ответ. Тогда была создана группа высокого уровня, которая вырабатывала основы единого экономического пространства для четырех стран - Казахстана, Белоруссии, России и Украины. Но после всего того, что мы недавно пережили, все идет к тому, что вопрос этот в обозримой перспективе станет риторическим.
За последние три года товарооборот между ЕАЭС и Украиной упал в три раза, несмотря на то, что взаимопроникновение хозяйств еще с советских времен было чрезвычайно высоким. Еще лет семь назад без Украины во многих вещах обойтись было бы очень непросто. А сегодня так жизнь движется, что уже судьбоносности в этом вопросе нет.
Надо еще дождаться, что предпочтет Европейский союз. В состоянии ли он взять на себя полноценно всю эту нагрузку, возможно ли полноценное вхождение Украины в ЕС. Но это вопрос не ко мне.
А для ЕАЭС в данном случае важны отношения с Европейским союзом, это, по-прежнему, наш ключевой торгово-экономический партнер. Более того, для отношений между Россией и ЕС, Казахстаном и ЕС очень много чего было сделано такого, что, несмотря на все охлаждение, имеет непреходящую ценность и для Евразийского экономического союза.
Совсем недавно я направил письмо главе Еврокомиссии Жан-Клоду Юнкеру с выражением позиции пяти стран по взаимодействию между Евразийской комиссией и Европейской комиссией. И как бы сегодня ни казалось это странным, абсолютно возможно движение к общему экономическому пространству от Лиссабона до Владивостока плюс более продвинутый, чем стандартная зона свободной торговли, преференциальный режим между ЕАЭС и ЕС. Если мы исходим из этого, то, возвращаясь к вопросу об Украине, нам какие-то промежуточные звенья в этих отношениях не нужны. Поэтому каждый делает свой выбор сам.
Вы предложили именно возобновить диалог с ЕС по той повестке, которая была до известных событий?
Виктор Христенко: Нет, конечно. До известных событий не было Евразийского экономического союза. Мы предложили создать группу, которая бы определилась, как нам организовать систематический рабочий диалог между Европейской и Евразийской комиссиями в сферах, где наши компетенции пересекаются. И мы их все перечислили: регулирование внешней торговли, защитные меры, техническое регулирование и так далее - большой перечень.
Мы достаточно быстро сумели повестку сформировать и направить письмо, у нас было общее политическое одобрение президентов и решения премьеров пяти стран. Господину Юнкеру, чтобы ответить, нужно узнать позицию всех стран ЕС, им больше времени на это требуется. Поэтому сейчас слово за Европейской комиссией, пока мы ответа не получили.
Диалог между ЕЭК и Евросоюзом может возникнуть уже в следующем году? Или возобновиться - как правильно?
Виктор Христенко: Он должен быть организован. Его до сих пор не было. То есть, несмотря на то, что наши специалисты на рабочем уровне имеют контакты, общаются, нет систематического диалога, в том числе на политическом уровне, между руководителями Европейской и Евразийской комиссиями. Чтобы он возник, у Европейской комиссии должен появиться мандат. Мы к этому движемся. Как мне кажется, этот диалог просто с очевидностью жизненно важен для всех сторон.
Поскольку у ЕЭК нет политической составляющей, в частности, нет высокого представителя по внешней политике, нам, может быть, проще в этой непростой ситуации выстраивать диалог по жизненно важным экономическим вопросам, не перегружая его другими сложными общеизвестными сюжетами. Евразийская комиссия представляет интересы пяти стран, не всех из них эти сюжеты затрагивают в полной мере и напрямую.
Совсем недавно я выступал на 20-летии Ассоциации европейского бизнеса. Моя мысль была о том, что мы с европейцами соседи. И нам физически некуда друг от друга деться. Попытки выстраивать некие "стены", как показало время, никуда не приводят. Поэтому, по моему глубокому убеждению, у нас нет альтернатив, кроме системного сотрудничества, кроме диалога и выхода на обновленную формулу взаимодействия. Как ни парадоксально, Евразийский экономический союз сегодня подготовлен к созданию общего экономического пространства от Атлантического до Тихого океана лучше, чем 3 года назад, лучше, чем Россия 10-15 лет назад.
А затем абсолютно в этом же русле, в унисон, усиливая меня, выступал и бывший вице-президент Еврокомиссии Гюнтер Ферхойген. И у всего бизнеса, который там присутствовал, а это восемьсот человек, общее понимание по поводу необходимости выстраивания отношений между Европейским с Евразийским союзами. Надеемся, что так и будет.