Редакция попросила меня подвести итог главной темы номера. Попытаться сформулировать, кто патриот сегодня. Со школы меня учили: человек, который любит Родину. И который ненавидит ее врагов.
Но совместимы ли патриотизм и ненависть?
Гренадер Леонтий Коренной, с которого мы начали главную тему этого номера, вошел в историю еще и песней:
Сам Бонапарт его прославил,
Приказ по армии послал,
В пример всем русского поставил,
Чтоб Коренного всякий знал.
Замечательное свидетельство воинского уважения к противнику! Много ли таких примеров?
За шесть почти веков до Лейпцигской битвы Евпатий Коловрат по прозвищу Неистовый вышел драться насмерть против татар, подступивших к Рязани, - по указу хана Батыя он был схоронен с воинскими почестями. Хан, впрочем, не ставил целью истребление рязанцев, он готов был принять под свои стяги всех, кто захочет ему служить...
Так и Наполеон ведь не ставил целью уничтожение русских!
Гитлер - ставил. Это фашистское нашествие я пережил в детстве. Отечество было в опасности - и никакие контакты с врагом были немыслимы. Или победа, или гибель! Отцу моему досталась гибель. Мне, на всю мою сиротскую жизнь, - попытки преодолеть ненависть к немцам и как-то развести фашистских убийц с теми немцами, которые составили славу мировой культуры.
70 лет прошло: где мы теперь?
Мой внук-семиклассник носит из книжного магазина новенькие, отлично изданные в русском переводе жизнеописания фронтовиков-гитлеровцев. Я с тревогой жду, какие чувства вызовут у него мемуары воинов рейха, бомбивших Ленинград и наводивших порядок на оккупированных территориях. Или он продолжает играть в войну?
А моя немецкая библиотека пополняется книгами совсем иного толка.
Герои этих книг никогда не были гитлеровцами. В Россию их забросила революционная эпоха, а иных - едва ли не эпоха матушки Екатерины. И встретили они Вторую мировую войну полноценными советскими гражданами. Великая Отечественная разорвала их жизнь надвое: едва гитлеровцы стали продвигаться на восток, Советская власть туда же на восток, только поглубже - начала отбрасывать наших этнических немцев.
Один из них, тогда ребенок, выжил, вырос, стал поэтом, прозаиком, переводчиком, издателем. Вальдемар Вебер - его имя, в котором русский и немецкий опыт соединились неразделимо. По месту жительства (в Подмосковье перебрался, в Москву не пустили) он назвал книгу автобиографических рассказов "101-й километр, далее везде". Везде - это в университетах Австрии и Германии.
Рассказчик - бывший школьник - описывает эпизод, когда его сосланной семье разрешили вернуться из Сибири в подмосковную деревню Карабаново (маму взяли в эту школу преподавать немецкий язык). Полуразвалившийся дом следовало отремонтировать, для этого назначен был знакомый штукатур с фабрики; он привел помощника, который представился неохотно и коротко:
- Ланг.
- Густавом его зовут, - уточнил штукатур дядя Федя.
Мать внимательно посмотрела в глаза незнакомцу:
- Гутен таг.
Отец был настроен не так благодушно: а вдруг это провокация и немецкий военнопленный подослан особистами...
В общем, контакт был минимальный, пока однажды мать, измученная стоянием в очередях, сбросив сумки, не пожаловалась по-немецки:
- Как же я устала...
И вдруг немец отозвался:
- Откуда вы знаете мой диалект? У нас во всем лагере никто на нем не говорит...
Она проверила, не подслушивает ли их кто-нибудь чужой под дверью, - и разговорилась с военнопленным. Исполненная чувств, вечером испекла немецкий пирог. Немец не решался прикоснуться. Она спросила, как такой пирог называется на его родине.
Немец тихо произнес:
- Штройзелькухен...
- А у нас он - Ривелькухен.
Он взял в рот кусочек и залился слезами.