Господин Шмидт, насколько верно суждение о том, что классический музей как явление исчерпывает себя в прежнем виде?
Томас Шмидт: Отчасти. Число литературных музеев по миру растет, растет, а в Европе так и просто наблюдается музейный бум, наплыв посетителей. Другое дело, что, скажем, в Германии, стандартный турист - обыватель за 60, у которого есть деньги. А вот что касается публики помоложе, школьников… Им часто достаточно бывает трехмерной картинки на экране.
Особенно, если, скажем, дом поэта - "не настоящий", как, скажем, музей Гете во Франкфурте, попавший под авианалет в войну и потом воссозданный.
Томас Шмидт: Да, дом, где родился поэт, был уничтожен до первого этажа, восстановлен - и в нем практически ничего аутентичного не сохранилось. В таком случае, мне кажется, важнее всего передать атмосферу и дух места, "инсценировать" аутентичность. Дом-музей поэта Иоганна-Петера Хебеля, когда я пришел туда куратором, был переполнен предметами быта того времени, к поэту никак не относящимися. Так я заменил их тем, что впрямую касается Хебеля, например… кусками угля. И когда к ним подходят школьники - на весь зал звучат знаменитые "аллеманские стихи" поэта, написанные после посещения фабрики, о жизни рудокопов. Ребята рассматривают не стул или прялку - а находящийся здесь же лист рукописи, и он сам рассказывает о себе.
Мебель не так важна, как стихи?
Томас Шмидт: В России гораздо сильнее впечатлены своими поэтами, гораздо эмоциональнее относитесь к литературе, чем немцы. И музейных работников это касается в первую очередь. Здесь привязаны к каждому предмету, к каждому экспонату музея, независимо от того, имеет ли он прямое отношение к писателю, и такое возвышенное отношение к литературе повсюду. Впрочем, русским литературным музеям можно только позавидовать, они - абсолютно неотъемлемая часть культурного фона. Взять хотя бы Арбат - тут Пушкин, Аксаков, Герцен, Окуджава … А Переделкино!
На самом деле важно все…
Томас Шмидт: Главное, чтобы посетитель, восхищающийся творчеством писателя, согласился принять атмосферу музея как факт - да, это место подлинно, аутентично, поэт жил именно так. И куратор должен передать атмосферу подлинности. Хороший пример - музей Пастернака в Переделкине. Там на входе фото, где видно, как выглядел дом при жизни и через минуту, оглядевшись, понимаешь: это та самая мебель.
А как вам кажется, почему западный читатель из русской литературы выделяет Толстого, Чехова и Достоевского?
Томас Шмидт: Думаю, студентам и старшим школьникам нравится их душевное, эмоциональное отношение к героям. На Западе ведь все должно быть рациональным, а и Чехов, и Достоевский считают эмоциональный мир гораздо более важным для человека, чем его рациональное поведение. У русских писателей все напряженно, лихорадочно, у героев Достоевского одна за другой следуют предельные, кризисные ситуации, и это волнует читателя.
В литературе вы, кажется, русофил…
Томас Шмидт: И не скрываю этого. У деда на полке стояло "Преступление и наказание", я прочел его в 11 лет, это было что-то незнакомое, новое и потому привлекало. За Достоевским пришел Гоголь, совершенно поразивший меня своей сказочной изобретательностью, потом Тургенев...
Что последнее из русского прочли?
Томас Шмидт: Совсем недавно - "Камень" Мандельштама, причем по-русски, я учу язык. Побывав в Ясной Поляне, перечитал "Войну и мир". В сумке сейчас по работе - Цветаева и Пастернак, наш марбахский архив вместе с ГЛМ к 2017 году готовит российско-германскую выставку "Рильке в России". В истории немецкой литературы есть два основополагающих путешествия, которые перевернули жизни поэтов - Гете в Италию и Рильке в Россию в 1900 году. Сейчас я ищу следы Рильке в российских музеях, побывал в разных архивах, впечатления невероятные. Помните фото, где Пастернак с книгой Рильке? Я несколько дней назад держал эту книгу в руках! Следующий пункт - питерские архивы.
В Рильке и влюбляешься сразу после пастернаковского "Я зачитался, я читал давно..."
Томас Шмидт: О, "За книгой"! Пастернак, переводя Рильке, между нами, много добавлял от себя - говорю как человек знающий Рильке по-немецки и по-русски. Он очень любил Райнера-Марию и сделал ему однажды самый большой оммаж, какой только может один поэт сделать другому, написав, что считает все свои тексты "бесконечным переводом Рильке".