28 января 1996 года ушел из жизни Иосиф Бродский

Я сделал этот снимок несколько дней назад в Венеции, на острове Сан-Микеле, острове мертвых, где нашли последнее пристанище Стравинский, Дягилев, Вайль и Бродский. На мраморном надгробии Иосифа Бродского скотчем была приклеена записка: "Привет тебе, Иосиф, из Питера. Прости. Без тебя одиноко. До встречи. В.К.". Кто такой (или такая) "В.К.", я не знаю. Записка намокла, в это время в Венеции шли проливные дожди. Думаю, что теперь ее просто смыло с мрамора плиты.

Я вспомнил о ней только потому, что этот клочок намокшей бумаги, как и множество иных свидетельств, указывают на особенности памяти об этом поэте и человеке. К нему и по сей день относятся как к живому. Каждый - читающий его или помнящий о нем - вступает с ним в диалог, глубоко личный и даже интимный. У каждого из его читателей и друзей - свой Бродский, своя территория общения с ним. Его ближайший друг, славист из Амстердама Кейс Верхейл рассказывал мне: " ...Я говорю с ним уже несколько лет подряд. Мы встречаемся минимум раз в неделю.

Это происходит в моих снах, повторяющихся с удивительным постоянством. Мы встречаемся не в России, может быть, в Париже, или в Риме, или в Амстердаме... Мы разговариваем. Причем и я, и он знаем, что он умер, что его уже нет. Но это никак не мешает нашей беседе, дело даже не в содержании этих снов. Главное - это сам процесс общения... Когда я просыпаюсь, то прекрасно помню его лицо, его настроение, выражение его глаз, жесты, мимику, я слышу его голос. Но вот о чем мы с ним говорили - не помню. Напрягаю память, пытаюсь уловить какие-то детали разговора, но - тщетно. И я говорю себе: ну ничего, до следующей встречи осталось немного..." Может быть, таинственный "В.К." - это Верхейл Кейс? Не знаю, да и не это важно в конце концов. Главное - кем и чем остается человек среди живых.

В мае прошлого года во дворе знаменитого питерского дома Мурузи на перекрестке улицы Пестеля и Литейного проспекта собрались его друзья: весь поэтический мир отмечал тогда 75-летие Бродского. Поэт вырос в этом доме и в этом дворе, отсюда он вынужден был уехать навсегда.

Этот двор и этот дом знают все его поклонники и друзья. Но на этот раз сюда пришел человек, который оказался здесь впервые, - его дочь Анна-Мария. Она была его счастьем, он звал ее Нюшей. Его не стало, когда Нюше не исполнилось и трех лет. Ну что она могла запомнить об отце? Конечно, ее окружили журналисты, задавали ей кучу вопросов, в том числе интересовались, что она читала из Бродского. Помню, как она хорошо ответила. Она сказала, что читала немного, что будет и впредь читать понемногу и медленно, чтобы продлить это общение с отцом на всю оставшуюся жизнь. Это ее способ памяти о нем.

Стихотворение Анны-Марии "Моему отцу", которое вы проч-тете сегодня, публикуется на русском впервые. Это первый результат ее общения со стихами отца, ожившей памяти о нем. Это и ее первый поэтический ответ на его стихотворение "Моей дочери", обращенное к ней.

Мне остается добавить только, что в переводе стихов помимо известного переводчика и знатока поэзии Бродского Андрея Олеара приняла участие Настя Кузнецова - дочь поэта, постоянно живущая в Питере. В этом же дворе сестры познакомились, обнялись и наплакались. Вот так удивительно продолжается жизнь Иосифа Бродского в сотнях, а может быть и тысячах жизней тех, кто его любит и читает.

TO MY DAUGHTER / МОЕЙ ДОЧЕРИ

Дай мне другую жизнь - и я буду петь

в кафе "Рафаэлла". Или просто сидеть

там же. Хоть шкафом в углу торчать до поры,

если жизнь и Создатель будут не столь щедры.

Всё же, поскольку веку не обойтись

без джаза и кофеина, я принимаю мысль

стоять рассохшись, лет двадцать сквозь пыль и лак

щурясь на свет, расцвет твой и на твои дела.

В общем, учти - я буду рядом. Возможно, это

часть моего отцовства - стать для тебя предметом,

в особенности когда предметы старше тебя и больше,

строгие и молчат: это помнится дольше.

Так что люби их, даже зная о них немного, -

пусть призраком-силуэтом, вещью, что можно трогать,

вместе с никчёмным скарбом, что оставляю здесь я

на языке, нам общем, в сих неуклюжих песнях.

Иосиф Бродский, 1994

Перевод Андрея Олеара

TO MY FATHER / МОЕМУ ОТЦУ

Касаюсь запотевшего стекла,

и тень в ночи за краткий миг тепла

вдруг сделается ближе, дрогнет нить...

Воображенье? Может быть...

Ты поплотнее запахнул пальто,

бренча в кармане рифмами, зато

покой обрёл на дальних берегах.

Как там дышать? Там страшно? Этот страх

неведом мне сейчас, раз жизнь - дары,

паденья, взлёты, правила игры,

но с той, застывшей, стороны стекла

ты ждёшь, я чувствую. И я к тебе пришла.

Вся память - голоса внутри и вне -

тобою откликается во мне.

Звонок последний в колледже звенит,

но ты не здесь, ты там, где твой гранит.

Тоски, любви и голоса во мгле

мне никогда не хватит на земле.

Анна-Мария Бродская, 2015

Перевод Анастасии Кузнецовой и Андрея Олеара