В Электротеатре Станиславского за одну ночь показали три "Чайки"
На афише-логотипе надпись - "Новые формы". Слова перечеркнуты красным крест-накрест: в форме чайки. Старый символ, достойный нового занавеса. Если бы на этом спектакле он был.
Этот театр начинается с подиума. На него Юрий Муравицкий выпустил персонажей пьесы. Реальное дефиле - рифленые ткани, стеганые жилеты, четкие линии, архитектурный крой, юбка-колокол, рукав-кокон. Здесь фраза Медведенко, обращенная к Маше: "Отчего вы всегда ходите в черном?" - теряет смысл. Здесь этот вопрос можно задавать каждому, здесь вообще все в черном. Спектакль "haute couture" режиссер кроил по современным лекалам - не всегда и не всем удобным, но модным.
Общество потребления, единственная цель которого попасть на тусовку, а там и в объектив светского фотографа - вот она чеховская история амбиций по Муравицкому. Режиссер говорит: "Люди - модели, они носят платья, как реплики". И здесь, на подиуме, само слово "реплика" приобретает другой, уже не театральный смысл - воспринимается не как "слова актера", а как "копия, повтор".
Игра значений и в том, что свой текст каждый персонаж многократно повторяет. Под диджейскую музыку (а под какую еще по-новому проигрывать классические темы?!). Реплики приобретают дополнительный ритм. Многократное "успокойся, Костя! успокойся Костя! успокойся, Костя! успокойся, Костя" сразу задает градус нервности Треплева.
Героя "Чайки", кстати, играют сами режиссеры - в спектаклях друг у друга. Что создает такое проницаемое творческое пространство - каждый режиссер видит, что делает другой. Официально, на репетициях. И не просто наблюдает, а принимает активное участие. Квятковский играет Треплева в версии Муравицкого, Муравицкий - у Вытоптова, а Вытоптов -у Квятковского.
Правда, у Квятковского эту роль по очереди примеряют все - и те, кто сейчас находятся на сцене-подиуме, и те, кто в зале, на "пуфике запасных". Точно так же между ними "гуляют" и остальные роли - только и успевай следить, кто кем сейчас станет. Программка не помогает - в этой "Чайке", в отличие от двух других, нет распределения, просто указан список актеров. Причем, поначалу есть эффектные подсказки - персонажи, перевоплощаясь, надевают накладные костюмы, как бумажные куклы - бумажные туалеты.
Персонажи меняются полами и ролями. Даже спорят, кто из них настоящая Нина Заречная, стоя перед трапом самолета, вылетающего в Москву. "Победительница" вскарабкается по нему и будет висеть на самом верху в позе чайки, пронзительно покрикивая. Трап надувной, аварийный. Уходящий в никуда, в какой-то условный верх.
Аварийно-спасательное оборудование, черное, надутое и неуместное, на сцене-подиуме внушает ощущение катастрофы. Здесь все потерпели крушение, каждый спасается, как может. Но это уже совсем другое кино, причем, в прямом смысле: подмостки стремительно превращаются в съемочную площадку - и вот уже в кадре иная условность. Здесь уже любой повтор становится не только оправданным, но и обязательным - как дубли на съемочной площадке.
"Опыт освоения пьесы "Чайка" Электротеатром Станиславского" продолжил Кирилл Вытоптов. Закольцевал историю визуально-идеологически - вернулся к гламуру из первой постановки. Уже не стильному, а китчевому. Поп-культурному. Подиум стал стойкой ночного бара, увенчаной письменным столом с зеленой лампой.
За столом - чеховский Треплев (Муравицкий). За стойкой - Элвис Пресли, Владимир Ленин, Альберт Эйнштейн, Эмми Уайнхаус. Нина Заречная в образе Мэрилин Монро. После разговора с ней Треплев просто ложится на письменный стол (это уже стол прозекторский).
Компания культовых покойников затягивает монолог Заречной: "Люди, львы, орлы и куропатки, и рогатые олени…". Ритм меняется и слова обретают иной смысл. Это уже не пьеса в пьесе, а молебен. За упокой. Для красоты и ясности картины не хватает "людей в черном" из первой версии "Чайки". Так можно было бы ходить по кругу бесконечно.
Все три спектакля - как попытка заглянуть в самих себя сегодняшних. Удачна или нет попытка? Чеховский Треплев ведь тоже пытался высказаться языком, для него современным. И этих "Чаек" - точно можно сказать, поставили не рутинеры. И в этом смысле Чехов может быть покоен.
Текст публикуется в авторской редакции и может отличаться от вышедшего в номере "РГ"