Не секрет, что представление о событиях Первой мировой войны у нас долгие десятилетия была избирательным. Но даже в те времена, когда считалась она по преимуществу "империалистической", а ленинский лозунг "поражения своего правительства" объявлялся шедевром политической мудрости, одна операция русских войск все же упоминалась преимущественно в положительном плане.
Такой чести был вполне заслуженно удостоено начавшееся в 1916-м 4 июня (22 мая по старому стилю) наступление Юго-Западного фронта под командованием 62-летнего генерала Алексея Алексеевича Брусилова.
Русский полководец почти мгновенно стал мировой знаменитостью, а осуществленный его войсками прорыв австро-венгерского фронта вошел в анналы мировой военной истории как минимум в двойном качестве: как пример новаторского наступления по всему фронту и как событие, реально приблизившее победу Антанты в войне в целом.
В середине 1916 года обеим воюющим сторонам страстно хотелось доказать, что длившаяся уже два года война начата не напрасно, а мечты о скорой и притом окончательной победе вполне обоснованы. Реальность оказалась куда суровее и обернулась на Западном фронте длившейся без малого год "верденской мясорубкой", о столетии которой сегодня совместно вспоминают первые лица Франции и Германии. Но на южном направлении ведомый кайзером Вильгельмом II Четверной союз вроде бы нащупал "слабое звено" в военных порядках Антанты в лице Италии, вступившей в войну против своих бывших союзников из Берлина и Вены.
Антанта, известная отечественному читателю в русском переводе как Согласие, уповала на то, что самонадеянность немцев, решившихся на войну на два фронта с сомнительными по большому счету соратниками (Австро-Венгрией, Турцией и примкнувшей к ним только осенью 1915-го Болгарией), можно будет укротить с помощью мощного наступления по всем фронтам. Совещания представителей Антанты в замке Шантийи под Парижем налагали серьезные обязательства и на Россию.
"Давление союзников сказывалось все сильнее. Минотавры Согласия требовали все больших жертв", - писал в 1930-е годы в своей "Истории русской армии" молодой и острый на язык военный историк Антон Керсновский.
Брусилов, назначенный командующим Юго-Западным фронтом только в марте 1916 года, столь активно включился в подготовку наступления, что отверг предназначенную его фронту Ставкой оборонительную функцию.
В апреле директивой той же Ставки для фронта предусматривался уже "демонстративный удар", подготовку которого Алексей Алексеевич и его подчиненные провели не только по долгу службы. Наступление широким фронтом было необычным и прорывным для военного искусства начала ХХ века.
Брусилов писал: "Я русского солдата всегда любил и люблю, и эта любовь вынуждала меня кончать во что бы то ни стало начатое дело, чтобы кровь не была пролита даром... Я действовал по-своему, широким фронтом. Это моя метода, при которой наступление развивается от всего сердца, и никто не знает, где настоящее наступление и где демонстрация".
Австро-венгерская армия, собственно, и не узнала, и в начале лета 1916-го телеграф и газеты разнесли по всему миру известие о громком военном успехе русской армии. Громком в полном смысле этого слова - все описания успешного начала брусиловского наступления начинаются с артиллерийских мотивов.
Вот как это звучит у Керсновского: "На рассвете 22 мая гром двух тысяч орудий от Припяти до Прута возвестил славу русского оружия… Успех сразу же превзошел все ожидания, и 25 мая армии Юго-Западного фронта подарили России победу, какой в Мировую войну мы еще не одерживали". Речь идет о том, что именно 25 числа "железные стрелки генерала Деникина ворвались в Луцк".
Участник Первой мировой Сергей Николаевич Сергеев-Ценский писал свой роман "Брусиловский прорыв" в годы Великой Отечественной и делал акцент на тот же гром, поразивший в 1916-м не что-нибудь, а родину Адольфа Гитлера:
"Победы в Италии приказано было праздновать на австрийских позициях как раз 22 мая, слив этот праздник с торжеством по случаю дня рождения австрийского эрцгерцога Фердинанда, командующего четвертой армией, которую била брусиловская восьмая армия в предыдущем году. Очень кстати оказался, таким образом, салют огромного числа русских орудий, […] раздавшийся на фронте в четыреста километров почти одновременно на рассвете. […] Когда начинают свой разговор тысячи орудий, далеко разносится он по земле: салют эрцгерцогу Иосифу Фердинанду слышала вся Подолия, слышала вся Волынь, слышали Карпаты, Галиция, Буковина, Румыния, а скоро услышали его в Вене и Берлине. Это была торжественная увертюра к тому, что потрясло основы одной из старейших монархий Европы, решительно повернуло лицо победы в сторону держав Антанты и могло бы привести к полному разгрому Австро-Венгрии летом, если бы Ставка с царем во главе так же поверила в русского бойца, как поверил в него Брусилов".
Лауреат Сталинской премии I степени и академик АН СССР, каковым являлся в момент написания этих строк писатель Сергеев-Ценский, помимо грома победы верно воспроизвел здесь и надежду, порожденную у миллионов тогдашних россиян "порывом прорыва" - на окончательный и скорый разгром врага - для начала вслед за отставленным от командования 4-й армией эрцгерцогом того, что сидит на венском троне вот уже 68-й год без перерыва, императора Франца Иосифа, а там уж настанет и черед его берлинского коронованного соратника, Вильгельма II. Правда, повернись и вправду в эту сторону "лицо победы", не было бы в природе ни Сталинских премий, ни аббревиатуры СССР.
Торжественную увертюру отыграли замечательно, а сама опера не задалась. Начало наступления обернулось громом победы, но развить успех не получилось, война для России вернулась в привычный формат поражений и потерь. По словам Керсновского, "стратегического решения это политически выгодное и тактически удавшееся наступление не принесло. […] Для России и русской армии вся эта грандиозная наступательная операция в конечном счете оказалась вредной. Победы мая - июня были утоплены в крови июля - октября. […] Превосходный личный состав юго-западных армий был выбит целиком. Болота Стохода поглотили восстановленные с таким трудом полки гвардии, с которыми лег и остальной цвет императорской пехоты […] Заменить их было некем". Последствия захлебнувшегося наступления русской армии 1916 года вся Россия и весь мир ощутили очень скоро, в судьбоносном 1917-м.
Брусиловский прорыв был последним и притом упущенным шансом довести войну до того самого победного конца, о котором мечтал советский писатель Сергеев-Ценский и о котором будут с жаром говорить деятели Временного правительства, и Брусилов в их числе: 4 июня (22 мая) 1917 года, ровно через год после начала прославившего его наступления, генерал станет Верховным главнокомандующим. Но изменить неумолимый ход событий в стране, настроенной к тому времени решительно антивоенно, не было никакой возможности, с этим не справилась бы и сотня смелых и отважных брусиловых.
И совсем не случайно очарование знаменитым прорывом, действительно ставшим новым словом в военном деле и реально пригодившимся в последующих войнах, в том числе и в Великой Отечественной (примером могут послужить наступления Красной армии 1944 года), сменилось разочарованием. Полковник Георгий Воротынцев, персонаж Александра Солженицына из "Красного колеса" (узел II. Октябрь Шестнадцатого), выражается предельно мрачно: "Дался им этот брусиловский. И прорыв этот, господа, а особенно его развитие, - не так уж славен. Два месяца густых боёв, крупных потерь - а взяли уездный Луцк да несколько заштатных городишек. Это не наступление, когда толкают, а не охватывают. Никакого решительного результата, вслед за тем мы и отходили. Весь успех Брусилова ничего не стоит, если посчитать, сколько он в последующие месяцы потерял, за четверть миллиона наверно. Этот прорыв как раз и показал, что наступать мы не умеем и сегодня".
Но мнение это уместно в конкретных реалиях октября 1916-го и с высоты прошедшего столетия несомненно требует корректировки. Куда справедливее и острее взгляд эмигранта первой волны Керсновского, который по понятным причинам не одобрял последующую службу генерала советской власти: "Каковы бы ни были его последовавшие заблуждения, вольные или невольные, Россия никогда этого не забудет Алексею Алексеевичу Брусилову. Когда после несчастий пятнадцатого года самые мужественные пали духом, он один сохранил твердую веру в русского офицера и русского солдата, в славные русские войска. И войска отблагодарили полководца, навеки связав его имя с величайшей из своих побед".
Именно такой - величайшей - победой по ходу трагической и "незнаменитой" войны и останется Брусиловский прорыв в нашей исторической памяти.