Федор Лукьянов: Евросоюз впал в концептуальный ступор
Референдум в Великобритании стал прецедентом - ни разу еще интеграция не теряла участников, ЕС только расширялся. Это не означает, что кто-то скоро последует примеру Лондона, тем более что последствия брексита пока никому непонятны. Однако обратимость интеграционного процесса становится фактом, и психологически это важно.
Турция больше не вступает в Европейский союз. Формально эта цель не отменена, но атмосфера турецкой политики после попытки переворота несовместима с критериями, соответствия которым требует Брюссель. В Анкаре, правда, давно поняли, что европейская интеграция ей не светит, Евросоюз искал поводы, почему Турция не может к нему присоединиться. Тем не менее в прошлом году стороны вдруг вернулись к дискуссии о членстве - ЕС была жизненно необходима договоренность по беженцам. Уже тогда мало кто сомневался, что готовность возобновить переговоры о вступлении - уловка. Сейчас руководство Европейского союза может вздохнуть с облегчением - тема членства фактически неактуальна.
Россия интегрироваться в ЕС не собиралась, однако идея "стратегического партнерства" служила концептуальной основой отношений весь постсоветский период. Она предусматривала нормативно-правовое сближение на европейской базе, иными словами - вхождение России в общее пространство "Большой Европы" с центром в Брюсселе. Понятно, что реалистичность такого сценария снижалась - на довольно раннем этапе стало ясно, что путем стран-кандидатов, безоговорочно принимающих предлагаемую модель, Россия все равно не пойдет. Однако на уровне принципиальной схемы вплоть до 2014 года придерживались (хотя уже чисто по инерции) изначальной задумки.
Украинский кризис перечеркнул прежний подход фактически, а этим летом он перестал действовать уже и формально. Новая внешнеполитическая стратегия ЕС называет Россию стратегическим вызовом, решения Варшавского саммита НАТО возвращают альянс к задаче сдерживания Москвы.
Великобритания, Турция и Россия на протяжении столетий были неотъемлемыми участниками европейской политики, но всегда стояли особняком, хотя и по-разному. Характерно, что эти три страны, отношения с которыми качественно изменились в последние месяцы, сейчас как будто замыкают периметр континентальной Европы - с запада, юга и востока. Это открывает перед европейским проектом новые возможности - перезапустить интеграцию в более компактных и гомогенных (хотя о гомогенности даже усеченного ЕС можно говорить очень условно) рамках, четко обозначив собственные границы, которые Евросоюз до сих пор сознательно отказывался фиксировать.
Философия Европейского союза с момента его формального учреждения в 1992 году (до этого существовало Европейское экономическое сообщество) была нацелена на экспансию, пределы которой не оговаривались. ЕС принципиально опирался не на военную, а на "умную" силу - правовые режимы, экономическое взаимодействие, идеологическая привлекательность. И исходил из того, что либо сопротивления не будет вовсе, либо конкуренция развернется в тех же "мягких" формах, где Брюссель был уверен в своем превосходстве. Когда выяснилось, что это не так, Евросоюз впал в концептуальный ступор.
Отказаться от аксиомы расширения (приема новых членов либо распространения своих правил на соседей без их формального вступления) значило признать, что социально-политическая модель единой Европы не универсальна. А уверенность в исторической и моральной правоте интеграции всегда служила опорой начинания. Кризис "эталонности" назревал давно, но события последних месяцев заставили Евросоюз окончательно повернуться внутрь себя, чтобы заняться ревизией собственного устройства.
Каким станет европейский проект через пять лет, предсказать пока невозможно. Но он будет (а) другим, (б) намного более интровертным. Страны, остающиеся за пределами ЕС (дальнейшее расширение маловероятно, хотя с точки зрения стабильности нецелесообразно предоставлять Балканы самим себе) должны формулировать свои стратегии с учетом нового настроя объединения. Сотрудничество возможно, институциональное слияние - нет.
Эта проблема особенно остра для таких государств как Украина и Молдавия, сделавших ставку на "европейский выбор". Великобритания, скорее всего, будет дрейфовать в сторону большого атлантического Сингапура - извлечение выгод из нахождения на стыке огромных финансовых потоков и возможности самостоятельно устанавливать правила. Турция, вероятно, попробует реанимировать идею энергетического диспетчера западной Евразии и геополитического "разводящего" на меняющемся Ближнем Востоке. Ну а России не остается ничего другого, кроме как, поддерживая максимально прагматичные связи с ЕС, участвовать в строительстве нового пространства Евразии, к чему сейчас множество самых разных предпосылок.
Еще есть сценарий карикатурного возвращения к холодной войне и милитаризации Европы, но он настолько бессмысленный, что невозможно поверить в его долговременность.