Пансионат у моря. Мне - 13 лет, сестре Лене - 6. В то лето мы отдыхали с папой, у мамы - дела на работе.
Папа недавно стал вегетарианцем. На эту новость наша бабушка только и сказала: "Етишкин богомышь". Теперь папа ел салаты в столовой, а на берегу моря - чурчхелу. По утрам он встречал солнце и делал асаны. И нас будил, чтобы мы с ним шли на пляж "заряжаться энергией Вселенной". В ответ я говорила заклинание, которое работало: "Свобода выбора!" А Лена, захватив плед, шла и досматривала сны на лежаке.
Еще у нас появилась новая фамилия благодаря нашей соседке по этажу. Кругленькая, важно вышагивающая по аллее, похожая на голубя, она водила на поводке кривоногую, лупоглазую собачку. "Чьи вы?" - наклонив по-птичьи голову набок, спросила она нас. Мы с сестрой хором ответили: "Папины". Вскоре за нашими спинами мы услышали: "Эти девочки - Нина и Лена Папины".
Еще был "ничейный мальчик" - загорелый спортивный подросток. В него любопытная соседка тоже ткнула пальцем-коготком, он на бегу крикнул ей весело: "Ничей". Действительно никто не знал, кто его родители и в каком номере он жил.
Ленка влюбилась в "ничейного". Он подмигнул ей однажды. И всё! Получил фанатку. Она бегала за ним повсюду. Вечером, обняв меня за шею, тараторила: какой он загадочный, не иначе "сын принца неизведанной страны".В одно мое ухо папа говорил, как здорово есть здоровую пищу, в другое - сестра трещала о "сыне принца", как он здорово плавает и играет в настольный теннис. Порой мне хотелось попрыгать сначала на одной ноге, потом на другой, чтобы вытряхнуть, словно воду из ушей, их бесконечные "как здорово".
Но тут в пансионат заселился полным составом симфонический оркестр. С инструментами. Скрипки, альты, виолончели. Контрабасы, флейты, гобои. Фаготы, валторны, трубы, тромбоны и тубы. Барабаны - большой и малый. Фортепиано и арфа. Все звучали разом с раннего утра до позднего вечера. Для меня наступил... етишкин богомышь.
Оставаться в тишине и одиночестве, хотя бы ненадолго и изредка, мне физически необходимо, иначе внутри меня - что-то важное и сияющее - начинало угасать. Вот бабушка меня понимала. Когда я гостила у нее, то часто уходила в дальний угол сада, а она говорила мне вслед: "Сходи-сходи сама с собою".
Теперь по утрам я рано вставала и шла не к морю, вниз по лестнице, "встречать солнце" с папой и Леной, а брела в парк, вверх на гору. Там, забравшись на сосну, благоухающую смолой, постелив на толстую ветку туристический коврик, я сидела сама с собою. Слушала просыпающихся птиц и наблюдала, как меняется от восходящего солнца все вокруг. Еще на сосне я мечтала: вот бы папа увел всех музыкантов оркестра на берег моря. И они молча, в черных фраках, делали бы асаны.
Совсем близко кто-то крикнул: "Тимур!" - и я посмотрела вниз. Тайна "сына принца неизведанной страны" была раскрыта. "Ничейный мальчик" мел дорожку, и его окликнул отец, дядя Сережа, завхоз пансионата. Они меня тоже увидели и приветливо помахали. Я раскрыла книгу "Золотой теленок" и спряталась за обложкой.
- Хорошая книга!
Тимур легко подтянулся на ветке, сел рядом. Мальчик, который читал Ильфа и Петрова? Я выглянула из книги.
- Здорово они там всех победили. Правда? - продолжил "сын принца неизведанной страны".
- Я еще не дочитала, - пробубнила я.
- Пойдешь сегодня на концерт? - улыбнулся Тимур.
- Да, с Леной.
- Она такая смешная.
- Она - не смешная, - сухо ответила я.
Никто и никогда не смеет называть мою сестру смешной, кроме меня.
- Тогда смешная - ты!
Он спрыгнул с дерева и дернул коврик, на котором я сидела. Книга полетела в одну сторону, а я - в другую. Тимур сумел поймать меня, и теперь я, перегнувшись, висела у него на плече. Живот ныл, словно в него попал волейбольный мяч, голова болталась на уровне поясницы "сына принца", попа торчала вверх.
Тут впервые в жизни у меня рассоединились: мозг, тело и душа. Душе было спокойно и радостно, как в детской игре "чик-чик - я в домике". Тело мое знало, что подростку, на плече которого оно повисло полотенцем, я давно нравлюсь. Еще телу было приятно, особенно моей груди, чувствовать через ткань футболки спину Тимура. Мой мозг в те же самые мгновения успел рассмотреть иголки сосны и решил, что они - маленькие шпаги.
Когда я медленно стала сползать с плеча Тимура на землю, то увидела очень близко его ухо. Крепкое, загорелое и красивое. Как весь он сам. Смотреть не насмотреться, говорила в таких случаях моя бабушка.
Только мои ноги опустились на землю, все разом соединилось: мозг - тело - душа. Я оттолкнула Тимура, отскочила сама и завопила:
- Ты - псих ненормальный?
Тимур стоял столбом, уши у него были темно-малиновые.
Я побежала к морю, к папе и сестре. Но, увидев сверху, как плотно и быстро, словно в "Тетрисе", пляж заполнялся людьми, повернула к пансионату. Все здание уже звучало на все лады инструментами симфонического оркестра. Эта какофония точно отражала мое состояние.
Возле дверей нашего номера лежали книга и коврик. Фыркнув на них, словно они в чем-то виноваты, я втащила их в комнату, сама рухнула на кровать. Я лежала и думала, что же мне теперь делать с душой и телом, которым так хорошо рядом с Тимуром. Ленка еще дня два жужжала мне о "ничейном мальчике" и что на концерте он сел совсем-совсем рядом. Потом она "перевлюбилась" в дирижера.
Завхоз дядя Сережа стал гулять под ручку с пухленькой соседкой и водить на поводке ее мопса. А она перестала спрашивать каждого ребенка: "Чей?"
Папа все-таки увел симфонический оркестр в составе тридцати пяти музыкантов на пирс, и они сыграли восходящему солнцу оду "К радости" Бетховена. Даже я встретила рассвет на берегу моря в тот раз вместе со всеми. Вышла статья в местной газете, где было одно предложение и о нашем папе. "Энтузиаст Папин сумел убедить всех, что самое прекрасное на свете - это звучащая во время восхода солнца классическая музыка". Папа смеялся, обмахивался газетой и говорил, что теперь для собственной славы ему надо сменить фамилию.
Наконец приехала мама. Мы вечером пошли в ресторан. Папа тоже ел шашлык. Из кабачка и сладкого перца. Все вокруг смотрели только на мою, в красном платье, белокурую маму. Музыканты по очереди играли романсы в ее честь, особенно старался дирижер. Мама мелодично смеялась, а папа улыбался все шире и шире.
Но одна пара глаз в тот вечер глядела только на меня. Несмотря на южную ночь, между балясинами веранды я разглядела лицо Тимура. Когда Лена начала есть мороженое, я незаметно спустилась вниз и в темноте уткнулась носом сразу в его плечо.
- Что уставился?
- Ты когда уезжаешь? - Моего вопроса он и не заметил.
- Через неделю.
- А я завтра! - Он словно хвастался. - Обратно, к маме.
"Етишкин богомышь!" - чуть не закричала я.
Тимур взял мою руку, положил туда что-то, завернутое в бумагу, сжал мои пальцы. Потом мягко притянул к себе и обнял. Слова его звучали убедительно и громко, словно он шептал не в мое ухо, а сразу говорил в мой мозг, для долгой памяти.
- Вырасту - найду тебя.
Недавно мы с сестрой вспоминали то лето. Музыкантов, которые репетировали в каждом закоулке пансионата. Нашего папу на восходе солнца у моря и рядом с ним незагорелую, белую, как сметана, маму. Лена даже соседку с мопсом вспомнила. А вот "ничейного мальчика" - нет.
Зато я, когда видела сосну пинии, всегда вспоминала Тимура. Шишку сосны, завернув в листок школьной тетради, он вложил мне тогда в руку.
За эти годы наше государство изменило свои очертания, вспыхнули и утихли известные и неизвестные войны, появились социальные сети.
"Сын принца неизведанной страны" искал меня повсюду. Я в этом уверена.
Он искал меня под фамилией Папина.
Конкурс короткого рассказа о любви "Дама с собачкой" был объявлен порталом "Годлитературы.рф" и "Российской газетой" 1 июля 2016 года. На конкурс было прислано 1100 работ, жюри определило трех победителей и обладателя гран-при. Также на портале "Годлитературы.рф" было объявлено читательское голосование. Больше всего голосов от читателей сайта получил рассказ "Етишкин богомышь" Натальи Салтановой. Церемония награждения конкурса "Дама с собачкой" прошла в Москве в Музее А.П. Чехова 12 сентября.
Екатеринбурженка Наталья Салтанова, чей рассказ мы публикуем, - член Российского союза писателей. Она окончила журфак Уральского университета и курсы сценаристов ВГИК, много лет работала журналистом и редактором. А ее рассказ "Етишкин богомышь" о короткой курортной любви и, на наш взгляд, очень "чеховский": грустный, но светлый, смешной и неожиданный. Думаем, он наверняка понравился бы Антону Павловичу...