Михаил Швыдкой: Можно упростить уроки литературы, но не жизнь

Вспомнил эту незатейливую шутку, когда началась дискуссия о том, что можно и что нельзя читать сегодня в начальной и средней школе, какая художественная литература способна воспитать современного молодого человека, а какая окажется разрушительной для его индивидуальности. Не думаю, что нынешние дети осведомлены о "свинцовых мерзостях жизни" (М. Горький) в меньшей степени, чем о них знали мои сверстники шестьдесят и более лет назад. Какой бы прочной ни была идеологическая броня марксистско-ленинской идеологии - в сталинской или брежневской редакции, она не предохраняла от реального барачно-коммунального бытия настолько, чтобы мы всерьез верили в аистов, приносящих детей, предварительно найденных в капусте. А уж чего можно было наслушаться в очередях за мясом или маслом, а временами и за хлебом! Никакой "Моральный кодекс строителей коммунизма" не ограждал от самых низменных подробностей повседневного существования, что бы мы ни читали после нашего уличного знания, все было возвышенно-прекрасным. Потому что настоящее искусство, настоящая литература завораживает глубиной высоких чувств - даже если погружается на дно жизни. Ведь "Яма" А.И. Куприна не только социальный очерк об ужасе продажного секса, но и повесть о потребности всякого человека в любви и сострадании. Кто не понимает этого, тот не способен отличить чувственность от похоти. Мои сверстники более полувека тому назад умели различать "свойства страсти", как их различают и сегодня подростки, несмотря на все причуды гормональных революций.

В школе на выпускном экзамене по русскому языку и литературе я писал сочинение на тему "Роль пейзажа в романе М.Ю. Лермонтова "Герой нашего времени". Прямо скажу, в свои семнадцать лет я не был книгочеем - этот шедевр русской словесности станет моей настольной книгой лет через двадцать. Но, покидая стены школы, все мои одноклассники могли более или менее осмысленно и связно рассуждать и о тайнах литературы, и - что не менее важно - о смысле жизни. Мы даже увлекались политикой. Не могу забыть, как мы чуть не подрались 15 октября 1964 года в скверике около школы, когда кто-то из нас вслух читал газету "Правда", где сообщалось о том, что Н.С. Хрущев освобожден от должности Первого секретаря ЦК КПСС и на это место избран Л.И. Брежнев.

Непростительную ошибку совершают те, кто думает, что все это не по силам нынешним подросткам. Понятно, что их круг чтения отличается от той литературы, что читали мы в отроческом возрасте. Но не настолько, чтобы мы перестали понимать друг друга. И не настолько, чтобы они перестали размышлять о "проклятых вопросах бытия". Уверен, что нынешнее юношество способно не только скользить по безбрежному океану Интернета, но отличается умением отделять зерна от плевел. Я не готов, как писал поэт, "задрав штаны, бежать за комсомолом", я не могу до конца согласиться с весьма глубоким на самом деле суждением Генрика Ибсена о том, что "молодость всегда права", - права, конечно, но все же не всегда. И тем не менее я завидую не их молодости, что бессмысленно, а новому качеству их жизни. Которое в первую очередь определяется значительно большей социальной свободой и неограниченной доступностью знаний, немалая часть которых в СССР была тайной за семью печатями. В России выросло уже не одно, а два "непоротых" поколения, способных по-новому воспринимать изменчивое время.

Современное научное знание - даже в рамках школьного курса - требует умения осмыслить многообразие мира, его бесконечную сложность. И курсы художественной культуры, литературы и искусства в школе должны развивать творческие способности подростка. А это невозможно без серьезной - классической и современной - литературы. Признаюсь, я впервые прочитал Ветхий и Новый Заветы в 1967 году, когда Симон Маркиш блистательно читал нам, студентам-театроведам, курс античной и средневековой литературы. Не могу сказать, что для нас это было легкое чтение, мы соотносили ее с общей историей человечества и историей культуры, в частности. Безусловно, для глубинного постижения ее нам не хватало веры. Но не думаю, что она и сегодня легче для понимания современного подростка, чем "Война и мир" или "Преступление и наказание".

Когда-то Альбер Камю написал, что школа готовит к жизни, которой на самом деле не существует. Это о своей алжирской школе тридцатых годов прошлого века. Не хотелось бы, чтобы практика современного российского образования подтверждала эту грустную мысль на нашей отечественной почве. Понятно, что реальное бытие сложнее, противоречивее, трагичнее любого школьного знания. Но у "юноши, начинающего житье", должны быть хоть какие-то интеллектуальные силы и навыки, чтобы не испугаться реальных проблем, с которыми он на самом деле сталкивается не только после выпускного экзамена, но и на протяжении школьной жизни. Ведь школа - это не уединенный остров, отделенный от скверны материкового бытия. Она концентрирует в себе все противоречивые тенденции современного общества, в котором живут дети и взрослые. Можете упрекать меня в вульгарном марксизме, но я уверен, что социально-экономическое бытие имеет над нами не меньшую власть, чем любые образовательно-воспитательные учреждения.

Разумеется, можно упростить учебную программу - по любому предмету, включая литературу. Только жизнь упростить нельзя. И об этом не стоит забывать.