Андрей Кончаловский: Попасть в "Рай" и сказать жизни "да"

Из картины в картину, от сеанса к сеансу - ни одного свободного места в кинотеатрах "Stadkino im Künstlerhaus" и "Burg Kino" (а также в Российском центре науки и культуры, где устраивают встречи с нашими режиссерами, актерами и продюсерами) найти было невозможно. Пришлось даже вводить систему бесплатных билетов, поскольку все показы были принципиально некоммерческими.

Генеральный директор Госфильмофонда Николай Бородачев и режиссер Андрей Кончаловский рассказали, почему в Европе интерес к российскому кино резко возрастает. К чему ведет война с памятью. И как попасть в "Рай", сумев сказать жизни "Да!".

Андрей Кончаловский: То, что интерес к русской культуре за рубежом растет - это нормально. Просто потому, что настолько сильный идет антирусский накат от наших западных "партнеров", и настолько много было, я бы сказал, дикой чернухи, что у людей естественно появляется желание протеста против подобного. И нам вся эта система американской деформации как раз очень помогла в результате. Во всех смыслах. Нормальные люди - они же знают правду. Любой народ знает, что с ним. И я считаю, такой повышенный интерес к российскому кино сегодня абсолютно естественен. Тем более что русское кино всегда было немножко другим. Начиная с Якова Протазанова, и через советское, коммунистическое, большевистское, через шедевры авангарда. Эйзенштейн, Пудовкин... Наше кино было и остается особенным. Конечно, после перестройки возникло желание воткнуть русское кино в общий тренд американского кинематографа. Но эти попытки вряд ли интересуют мирового зрителя. Они могут привлекать русскую молодежь - поскольку мы, благодаря, наверное, достаточно легкомысленному отношению к американской пропаганде, создали целое поколение американских кинозрителей в России. Это молодые люди 16-18 лет, которым хочется попкорн и какое-то американское кино. Но русское кино вообще-то сделано для тех людей, которые не жуют. Так, как в театре или в консерватории… Когда я снимал свою последнюю коммерческую картину "Щелкунчик", которая провалилась, мой американский продюсер настаивал: "Надо погромче. Громче делай!" - "Почему громче? И так уже невозможно". - "А зрители не слышат, они жуют, у них хрустит все... Потому и громче".

А ведь большое искусство, как правило, говорит шепотом…

О запахе, душе и духе

Андрей Кончаловский: Между душой и духом большая разница. Дух, как говорится, холоден. Душа теплая. Это женское начало…

Любая культура пахнет, как и любой язык имеет запах. Передать его в картине - самая сложная вещь. Но я всегда пытаюсь его угадать. Греция ( когда я делал "Одиссею") - это ветер, оливковое масло, песок, кожа... Австрия имеет свои ассоциативные вещи, Германия… "Рай" - картина, где люди говорят на трех языках. Французы по-французски, немцы по-немецки, русские по-русски. Пожалуй, это самый "коммерческий" фильм, который я снял в своей жизни: никто ничего не понимает. Время жевать попкорн нет. Надо все время включать мозги, читать субтитры… Или надо говорить на трех языках, плюс идиш.

Там переплетены три разные культуры: чувственная французская, абсолютно идеалистичная немецкая - великий немецкий идеализм; и русская - духовная, гуманная, которая в принципе, гораздо менее идеалистична…

Я верю, что произведение киноискусства имеет запах. Возьмите настоящие итальянские картины, неореализм; французские, или настоящие американские фильмы. Что не имеет запаха? Голливуд. Потому что это не американское кино, а коммерческое. Так же, как можно сказать, что Макдональдс - это не американская еда, а продукт для продажи. А американская еда - это лимонад и пирог из тыквы...

Про относительность зла

Андрей Кончаловский: Почему сейчас я обратился в фильме "Рай" к теме фашизма? Никаких причин нет. Я вообще не очень большой поклонник слова "актуальность" в искусстве. Актуальность - это вещь для политиков, публицистов, иногда для документалистов. Но для искусства актуальности не существует. В чем актуальность Баха, Бетховена или Шекспира? Я думаю, что если бы у Шекспира спросили, в чем актуальность "Короля Лира", вряд ли бы он ответил что-то, кроме каких-то достаточно неприличных английских слов. Мне кажется, актуально то, что волнует. И я имею в виду не головы, а сердца. Мы же ходим в кино не думать. Мы в кино хотим плакать, смеяться, пугаться, как дети. Зритель благодарен художнику за те чувства, которые у него хранятся с детского возраста. И у зрителя, если он по-настоящему сопереживает в кино и верит, у него детские глаза.

Меня давно интересует тема относительности и привлекательности зла. Не меня одного, она интересовала великих, и, прежде всего, Федора Михайловича Достоевского. Все "Преступление и наказание" сделано, чтобы понять логику совершения зла и убийства. И гениальность Достоевского в том, как он показал, что зло часто рядится и в одежды справедливости, в одежды демократии, совершается "ради свободы, ради демократии". Можно стрелять танками, напалмом жечь Белград - "во имя демократии"… Но я не задумывал "Рай" как картину об относительности зла, нет. Началось все с замечательной биографии русской женщины, княгини Оболенской, которая погибла в Берлине, потому что прятала еврейских детей. А кончилось рассуждениями по поводу того, как несчастны люди, которые верят, что творят добро, не понимания, что они совершают зло. И нельзя сказать, что они все были злодеями, фанатиками... Большинство немецких офицеров и солдат СС не были сумасшедшими людоедами. Это были булочники, аптекари, нормальные буржуа, которые ходят по улицам, слепого через дорогу переведут... Но когда они попадают в поток реки, когда все делают страшное дело, они становятся такими же - потому что это делают все. Вот что самое страшное! Собственно, об этом я стал размышлять, когда делал картину.

Почему цензура помогает художнику, а не мешает

Андрей Кончаловский: Мы привыкли жить в мире клише. В условиях политической корректности. Нет, мы, русские, слава Богу, мы не привыкли, мы самая свободная страна в этом смысле. Можно говорить что угодно, и никого никуда не потащат.

Но есть такая поговорка: в ухо Сидора, в ноги Якову, нам свойственна позиция - кто не с нами, тот против нас. Я думаю, что Бог улыбается, глядя на это. Потому что во всем, что происходит, есть и хорошее, и плохое. И даже в самом ужасном есть позитив, потому что есть некий смысл. Когда я говорю "смысл", его просто надо найти. Есть замечательная книга австрийского психиатра Виктора Франкла "Сказать жизни да!". Он провел несколько лет в лагерях и написал два, я считаю, выдающихся произведения. О духовной силе мысли. В любой ситуации, даже в самой ужасной, даже в лагере, он считал, надо найти и можно найти смысл.

Такая вещь, например, как революция, нельзя сказать, что была тотальным злом. Вот эту третью аксиологическую сторону нам, русским людям, очень трудно найти. У нас всегда или белое, или черное. А есть и третья территория, где этот конфликт должен решаться поисками компромисса...

Очень важно показывать советские картины, в тот период снимались замечательные фильмы. Как ни странно, да нет, не странно, я убежден, что свобода никакой гарантии для создания шедевров не дает. Все великие шедевры были созданы в условиях диктатуры, инквизиции, страшной царской цензуры, либо советской. В условиях цензуры и независимо от цензуры. Я думаю, что цензура помогает художнику, а не мешает.

И вот сейчас борьба, которая очень либеральная, когда права человека поставили над его обязанностями, разрушительна для европейской философии. На мой взгляд, обязанности человека выше, чем права.

О "Левиафане", этике и религии

Андрей Кончаловский: Есть такое правило - художник не должен высказываться по поводу другого художника вслух. Дома он может сидеть в углу и материться. Но вслух говорить не надо... Кто-то из английских писателей, не помню, кто, хорошо написал: что английские писатели ходят вокруг друг друга, мурлыча, как львы, готовые растерзать друг друга. Но не делают этого. В силу того, что большие художники всегда самодостаточны. Им кажется, что то, что они делают, лучше всех. Но, конечно, бывают гении, перед которыми все склоняются.

По поводу "Левиафана" я могу сказать одно. Что Звягинцев, безусловно, очень талантливый человек. Но ему, на мой взгляд, помешало и сегодня мешает то, что Европа его вознесла до небес после первой же картины. Нашли новое! Вот это маркетинг. Причем, фестивальный маркетинг такой же, как и продавать нам кока-колу. Когда молодой художник получает взрыв популярности: "Звягинцев, Звягинцев!" - он теряет, прежде всего, внутреннюю свободу. Потому что ему хочется повторить прежний успех. Но он человек умный, интеллигентный, я надеюсь, он избавится от того, куда его заталкивает слава. А слава заталкивает - она не освобождает. Так же как и полученная власть…

О совместных постановках и санкциях

Андрей Кончаловский: Почему я уехал из Голливуда? Почему я поехал в Голливуд - никто не спрашивает. Спрашивают: почему я оттуда вернулся… А вот когда я в Киргизию отправлялся снимать свой первый фильм, что-то никто не интересовался: ты вернешься или нет?

Ну что ж, я скажу. Я уехал из Голливуда, потому что я попал туда уже на закате Голливуда. В 80-е годы, в период, когда Уолл-стрит еще не обратил своего алчного взора на те прибыли, которые Голливуд может давать, но это был уже закат. 60-70-е были годами его расцвета. В 30-е годы Голливуд сначала обогатил Европу, а в 40-е годы Европа ответила таким взрывом кинематографа - неореализм, новая волна… Так что культурная связь между Европой и Америкой была очень сильной. Если вы вспомните  великих американских писателей, они все в определенное время жили в Париже. Хемингуэй, Фицджеральд, Генри Миллер… Они питались европейскими корнями. И великая классическая американская литература родилась на европейской основе.

То же самое с кинематографом. Только чуть позже. Я приехал, когда это увлечение еще существовало, снималось много недорогих картин. Но потом включились профсоюзы Голливуда, начались забастовки, стали подниматься цены, все дороже и дороже делались фильмы. А потом случилась катастрофа. Джордж Лукас снял "Звездные войны". И неожиданно одна картина принесла миллиард долларов. А стоила - десять миллионов долларов. И Уолл-стрит понял, что кино может быть огромной машиной для печати денег.

Картины становились все более и более коммерческими. Авторское кино ушло. Уже такому человеку, как Кассаветис, или даже как Скорсезе, который начинал как великий автор, или как Коппола, кто тоже начал, как авторский режиссер, появиться было сложно. Постепенно все уходило в коммерческое юношеское кино.

Сегодня Голливуд делает картины для тинейджеров. Он забыл родителей, уже не говоря о дедушках и бабушках. В 40-е годы родители ходили в кино. И там появлялись великие режиссеры, были серьезные картины для людей, которые читают.

Я уехал из Голливуда потому, что мне там не осталось места, - в этом причина.

Что касается совместных постановок сегодня на фоне санкций… В принципе, я не думаю, что это так необходимо. Раньше-то почему стремились - русский просто хотел за границу поехать. А сейчас: есть постановка - хорошо. Нет - поехать, выпить капучино или съесть торт Захер в Вене можно и без совместного фильма… Конечно, заманчиво было бы показать, как русские войска шагают через австрийские Альпы, - это могло бы получиться интересной картиной, про Суворова. Но важны не столько совместные постановки, сколько то, чтобы мы в принципе делали хорошие фильмы, которые хотелось бы смотреть, и было где увидеть. Австрийские - русским, русские - австрийцам… Я не верю, что красота может спасти мир, но на пять минут сделать человека лучше может. А этого достаточно.

Новые проекты. "Отверженные"

Андрей Кончаловский: Мы не задумываемся, но еще двадцать лет назад Госфильмофонд был только архивом… Я по ходу вспомнил, как меня по Венеции катал мой знакомый, который работает в архиве. Я спросил его: "Что ты делаешь?" - "Разбираю архивы. Лежат тонны архивов 11-12 века…". Он говорит на четырех языках: палестинском, греческом, говорит по латыни, и знает арамейский, помимо иврита. Понимаете, какая культура необходима, чтобы разбирать архив? То же самое - в Госфильмофонде. Наверняка еще есть пленки, которые не разобраны, мы даже не знаем, что там… Но сегодня роль Госфильмофонда меняется вот почему. Сейчас во время цифрового века и массовой доступности абсолютно любой информации, в частности, в большинстве своем ложной, укорачивается память, даже идет война с памятью. Память уничтожается. Сама по себе. Просто в силу того, что дети, люди не хотят ничего помнить. Я не помню телефонного номера своей жены! Я кнопки нажимаю. А если я забуду кнопку - все, я не смогу ей позвонить!..

Информационная среда отнимает память у человечества. Об этом глубоко написал Умберто Эко. А поскольку память укорачивается, извратить сегодня можно все, что угодно. Мы это видим по тому, как уничтожаются памятники Великой Отечественной войны на Западе. Война памяти идет с двух сторон - с технологической, изнутри, и снаружи - с идеологической. И Госфильмофонд сегодня - это тот форпост, который борется за сохранение памяти. Это чрезвычайно важно, а мы даже не отдаем себе в этом отчет.

Николай Бородачев: Последние годы мы стали активно заниматься популяризацией коллекции Госфильмофонда. Аналогичные фестивали мы проводим в ряде стран Европы, и с каждым разом количество зрителей только увеличивается. И, несмотря на кризис в стране и в мире, мы будем изыскивать средства на такие мероприятия. Ведь киноколлекция Госфильмофонда - лучшая в мире, и практически все страны пользуются нашей коллекцией. Недавно мы оцифровали и передали десять фильмов американцам, которые у них считались потерянными. А вообще у нас хранится шестьдесят американских картин, созданных с 1919-го по 1929-й год, о существовании которых в США даже и не знали, - молодая, тогда революционная Россия покупала эти фильмы за золото… Мы работали с японцами, с немцами. У нас хранятся фильмы, датированные со дня основания кинематографа и по сегодняшний день, и не только отечественного, но и мирового кинонаследия. И все фильмы, которые поступают в российский прокат из-за рубежа, по закону об обязательном экземпляре должны сдаваться в Госфильмофонд.

Что касается наших новых планов. В работе фильм Питера Гринуэя. Есть вопросы финансирования, но сейчас мы нашли хорошего партнера - Национальный фонд поддержки правообладателей; я надеюсь, совместно с этим фондом мы будем проводить и оцифровку советских кинофильмов, и готовить новые программы. У нас есть проект. Поскольку я всю жизнь отдал кино (а я с 7-го класса школы работаю в кино), я знаю и вижу, как могут быть политически ангажированы крупнейшие международные кинофестивали, и особенно каннский. Есть идея - устроить альтернативный кинофестиваль в Ницце, куда собрать фильмы, не вошедшие в основные программы Каннского, Локарнского и Венецианского кинофестивалей. Пусть сам зритель, а не группа опытных товарищей, которые сидят в жюри, выбирает - хорошие это фильмы, или нет…

Андрей Кончаловский: Название можете заимствовать у Гюго - "Отверженные"…

Дмитрий Любинский, посол России в Австрии:

- У нас хорошие двусторонние отношения с Австрией и давние совместные исторические, культурные, гуманитарные традиции. Но то, что каждый год осуществляется Госфильмофондом, для нас это очень существенная поддержка в той работе, которую мы делаем в политическом плане. Не то слово, что кинотеатры на неделях российского кино заполнены полностью - мест не хватает. Востребованность российской культуры, российского качественного кино в Австрии, в частности, и в Европе в целом, очень высока. Дни кино - мероприятие, которого очень ждут, и мы подобные инициативы будем поддерживать и дальше.

Ангелина Вовк, телеведущая:

-  В канун Рождества и Нового года - замечательных праздников, когда весь мир наполняется желанием сделать что-то доброе, Госфильмофонд проводит праздники русского кино. Фильмы представлены самые разные, залы переполнены. Да, в мире тяжелая атмосфера, да, конечно, санкции мешают людям выражать свои теплые чувства по отношению друг к другу. Но именно эти встречи и создают атмосферу, в которой народная дипломатия, разумеется, при поддержке профессиональной, очень хорошо работает.

Светлана Тома, актриса:

- Какая была энергия доброжелательности! Я оказалась в Вене в связи с 80-летием режиссера Эмиля Лотяну, которого, к сожалению, уже 13 лет нет на нашем с вами свете. И поскольку я снималась во всех его картинах, начиная с "Красных полян" с 65-го года, я была приглашена на Дни российского кино. Госфильмофондом были проведены несколько вечеров памяти Эмиля Лотяну - и в Австрии, и в Москве в "Иллюзионе", и во Франции, в Марселе, где один из залов большого культурного центра был назван именем Лотяну. Хочу сказать о памяти. Пока мы помним талантливых режиссеров, великих актеров, они будут живы. И огромная благодарность Госфильмофонду, который взял на себя сегодня еще и такую миссию, и помогает сохранить многие имена. А это миссия, правда.

P. S.

Венская премьера фильма "Рай" состоялась раньше московской, в России историческая драма Андрея Кончаловского выходит в широкий прокат 19 января 2017 года. А впервые картина была представлена в рамках 73-го международного Венецианского кинофестиваля, где завоевала приз "Серебряный лев" за лучшую режиссуру.

*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"