Эта история сохранилась лишь в памяти близких да в чудом сохранившейся расшифровке давней радиопередачи. Давно нет в живых знаменитых рыбацких капитанов Василия Никитича Захарова и Николая Платоновича Манжолина. Но свет их великой дружбы, словно огонь старого маяка, пробивается к нам сквозь время.
"Коля, возьми гальюнщиком..."
"Не могу жить без моря", - эта фраза может показаться банальной только нам, сухопутным. Старый рыбак-мореход Захаров, уйдя на пенсию, попытался жить без моря. И - не смог. Понял: идет ко дну.
Вообще-то о заслуженном отдыхе 54-летний капитан - какие его годы! - и не думал. Но сразу после войны, в 1946-м, прямо в рейсе с ним случилась беда. "В результате переутомления, - сообщалось в радиограмме, - у капитана Захарова произошло кровоизлияние в мозг. После помещения в стационар состояние стабильно тяжелое..."
Каким-то чудом он выжил. Но инсульт отнял речь. И через год приказом по Кработресту капитан-директор плавзавода "2-й краболов" В.Н. Захаров был исключен из списков работников "ввиду длительной болезни и инвалидности".
Следующий год оказался мучительно беспросветным. Василий Никитич, как списанный по старости пароход, "встал на прикол". Сидел дома и, разговаривая сам с собой, перебирал в памяти светлое прошлое. Как лихо морячил до революции в Сибирской военной флотилии. Как партизанил в Гражданскую войну. Как молоденьким старпомом стоял на мостике "Алеута", первой советской китобазы. Как во время Второй мировой ходил в огненные рейсы по ленд-лизу через Тихий океан в Америку под прицелом вражеских подлодок и авиации...
Всё многотрудно, всё на пределе. Но мирный пенсионный год оказался неизмеримо тяжелее. Бездействие на берегу, безмолвие. Никому не нужен. И когда весной, как обычно, готовился выйти в рейс крупнейший в стране крабозавод "Всеволод Сибирцев", Захаров уже точно знал, что ему делать. Вышел из дома. Поехал в порт. Пока шагал по причалу, трудно поднимался по трапу на борт и шел в капитанскую каюту, твердил про себя одно: "Манжолин поможет. Не откажет. Возьмет".
Постучал, переступил порог.
- Василий Никитич?! - бросился к гостю капитан-директор Николай Платонович Манжолин. - Проходи, дорогой!
Сиял, как ясное солнышко, и помполит Громов. Все трое были знакомы еще с 30-х годов, когда вместе добывали краба в Охотском море. А потом пересекали туда-обратно Тихий океан с военными грузами, участвовали в десантных и транспортных операциях на Сахалине и Курилах, год назад скромно отметили в капитанской каюте Манжолина годовщину победы над Японией. На груди у хозяина каюты поблескивали ордена Красной Звезды, Отечественной войны 1-й степени, Трудового Красного Знамени...
Захаров подошел к столу, показал глазами на бумагу и карандаш.
- Хочешь что-то написать? - догадался капитан.
Василий Никитич кивнул и взялся за дело. Медленно, мучительно выводил, складывал в слова большие неровные буквы. Получилась фраза: "Коля, возьми меня гальюнщиком". Все, точка. Подвинул листок к Манжолину.
Теперь уже онемели капитан с помполитом. Позже, делясь воспоминаниями, Николай Платонович сознается: день, когда старый товарищ, бывший капитан-директор пришел к нему наниматься в уборщики, он не забудет никогда. А тогда только и смог сказать в ответ: "Вася, как же ты?.."
И отвернулся, чтоб никто не заметил, как заблестели глаза.
Первый рейс!
Захаров шагал домой уже совсем другим человеком. Если б мог петь, запел бы! Но лучше всех песен было только что услышанное в капитанской каюте: "Постараюсь помочь, Василий Никитич".
И помог!
В крабовую экспедицию 1948 года они пошли на "Сибирцеве" вместе. Манжолин флагманским капитаном. Захаров - матросом палубной команды. Такая запись была сделана в судовой роли плавзавода.
Конечно, он был никакой не матрос. Просто Никитич. Когда мог хоть чем-то при случае подсобить, всегда оказывался в нужном месте. Старался никому не мешать. Выбирал деликатную позицию и смотрел, смотрел... На все, что вокруг, что так знакомо, чему отдана жизнь. И не мог наглядеться.
Вот опять заштормило, но уходят на поиск крабовых полей мотоботы. Вот они возвращаются к плавзаводу, нагруженные твердой колючей добычей. Вот в цехах огромной плавучей деревни на 700 "жителей" движется по лентам транспортера знаменитая "Chatka". Баночка за баночкой, рекорд за рекордом. Десятки тысяч ящиков самых вкусных в мире консервов...
Когда позволяла оперативная обстановка, Никитич, боясь расплескать переполнявшую душу радость, поднимался в рубку и любовался действиями капитана, комсостава, штурманов. Всё красиво, слаженно, будто в хорошем оркестре. А как иначе у одного из лучших капитанов Кработреста?!
Ударно отработав на путине, "Всеволод Сибирцев" вернулся во Владивосток. Флагмана экспедиции встречали с оркестром. А в управлении Кработреста прославленного капитана Манжолина ожидал "сюрприз":
- Что это за пассажир был у тебя на борту?
Присутствие на судне старого больного капитана Захарова никто, конечно, не афишировал. Значит, понял Манжолин, кто-то капнул начальству.
- Добреньким хочешь быть за счет государства, Николай Платонович? Решил устроить дом инвалидов на плавзаводе - правофланговом краболовной промышленности страны? Не выйдет! Прекратить самовольство! - бушевало начальство.
Спорить капитан плавзавода не стал. Захаров в рейсе буквально расцвел. Собирается в следующий рейс. Списать его на берег - значит убить.
А значит, выбора нет.
Сердце капитана
Капитан с помполитом собрали палубную команду - восемь здоровенных матросов. Спросили прямо: списываем инвалида Захарова? Или согласны работать за девятерых?
- Так мы же так и работали, Николай Платонович! - удивились в ответ мужики. - В чем проблема?
- Учтите, поблажек не будет.
- Да ладно... Оформляйте Никитича в рейс!
... Рыбаки уже не представляли, как это прежде обходились без улыбчивого безмолвного старика. С ним и в каюте, и в Красном уголке, и на мостике, и в кают-компании становилось уютней, светлей. К нему потянулись с секретами и новостями, судовыми и долетавшими с берега, хорошими и скверными. А Никитич, будто хороший психолог, слушал внимательно, разговаривая глазами. И лишь когда спрашивали совета, задавали, как говорится, вопрос ребром, брал бумагу, карандаш и что-то медленно, трудно писал в ответ.
Не откровенничал с ним, пожалуй, только один человек - капитан-директор Николай Платонович Манжолин. Старый друг и без этого знал, как капитанам достаются победы. Невероятным напряжением сил, персональной ответственностью за каждого матроса и каждый центнер краба. Из года в год, из путины в путину, десятками лет. И только по возрастающей. В 30-е государство требовало от плавзавода 14 тысяч ящиков крабовых консервов в год, в сороковые - 27 тысяч, в пятидесятые - 50! Это в войну на мостике может убить осколок. А в мирное время рыбацкого капитана убивает работа на износ.
В Приморском краевом архиве в личном фонде капитана Н.П. Манжолина хранятся его заявления в трест о предоставлении отпуска:
"Мое состояние здоровья (усталость, расшатанность нервной системы, болезнь сердца) требуют более спокойной работы. Я неоднократно просил предоставить мне летний отпуск, дать замену. Прошу учесть, что с 1932 года я имел только один отпуск в 1940 году".
Ответ: "Замены нет. О возможности предоставления отпуска вам будет сообщено по возвращении из рейса".
В 1950 году капитана Манжолина опять наградили (на этот раз орденом Ленина). Пожелали здоровья и успехов в работе. И ...вновь не пустили в отпуск.
Однажды, видимо, уже в отчаянии, Николай Платонович подключил к тягучей многолетней переписке главврача флотилии.
"Сообщаю, - говорилось в медсправке на имя начальника Кработреста, - что капитан-директор плавзавода "Всеволод Сибирцев" Манжолин Н.П. болен. Диагноз: дистрофия миокарда, гипертоническая болезнь, общий артериосклероз, функциональное расстройство нервной системы... Заключение: нуждается в длительном отпуске и лечении на берегу".
Рвались не только сосуды и нервы. В шторма до одиннадцати баллов лопались якорные цепи. "В течение двух лет я и руководство трестом добивались получения цепей, положенных по калибру, - писал министру Госконтроля СССР капитан Манжолин, - но так ничего и не добились. Во имя выполнения плана я вынужден был пойти на риск... Кроме того, судно "Всеволод Сибирцев" в течение 7 лет не имело докования..."
Но и его плавзаводу отказывали в отпуске и ремонте. Продолжали хвалить капитана. Награждать. Перестали цепляться к "присутствию на борту постороннего", особенно после того, как на "Сибирцеве" побывал министр рыбного хозяйства СССР и прилюдно отметил "высокогуманный поступок капитана Манжолина". Мол, именно так и должны поступать советские люди, в духе товарищества и взаимовыручки.
Так они ходили в море за крабом - старый пароход, его измотанный орденоносец-капитан и дружный трудовой коллектив, в составе которого нашел себе достойное место пенсионер-инвалид Василий Никитич Захаров.
А потом наступил 1954 год. И наконец-то пришло известие: по окончании путины работяге-плавзаводу предстоит капитальный ремонт в Шанхае.
Знали ли Манжолин и Захаров, что это их последний рейс на "Сибирцеве"?
Ангелы-хранители "Сибирцева"
По завершении экспедиции (шестой по счету в ранге пенсионера) Василия Никитича Захарова, понятное дело, списали на берег. Держался он молодцом, не разрешал себе тосковать, поскольку постановил: надо непременно дождаться "Сибирцева" из Шанхая.
"Сибирцев" вернется во Владивосток только через три года. Захаров не дождется его. Чуть-чуть.
В том же 1954 году с почетом проводили на заслуженный отдых Николая Платоновича Манжолина. Но он еще много лет продолжал капитанить. И получать вот такие письма от матросов, механиков, крабообработчиц:
"Посоветуйте, как отец. Я всегда на Вас смотрела с каким-то божественным страхом, и тем не менее вы, оказывается, самый хороший человек на свете. Не вычеркивайте меня из вашего коллектива..."
Как рассказывал мне внук Манжолина, Александр Владимирович, их небольшая коммунальная квартира в центре Владивостока всегда была "кают-компанией", где не закрывалась дверь: люди шли и шли к капитану, который обязательно примет, выслушает, вникнет, поможет. А Манжолин, как истинный жизнелюб, планировал жить лет до ста. Когда во Владивостоке торжественно провожали в последний путь его любимый плавзавод "Всеволод Сибирцев", 74-летний Николай Платонович лично спустил на нем государственный флаг. Сказал, что надеется дожить до дня, когда в бухте Золотой Рог ошвартуется новый плавзавод "Всеволод Сибирцев", его в то время уже строили в Ленинграде.
Увы, и он, как его друг Никитич, не дождался возвращения "Сибирцева"...
Сыновья Манжолина и Захарова выросли и стали моряками. Живут во Владивостоке внуки и правнуки капитанов. И живет память о настоящей мужской дружбе. Ну, а флагман "Всеволод Сибирцев" - крупнейшая в мире плавбаза - каждую весну уходит на промысел. Правда, несколько лет назад его собрались перестроить в плавучую гостиницу, навсегда приковать к причалу. Но "Сибирцев" вновь, как встарь, разорвал цепи и ушел в море.
Не иначе, у него есть ангел-хранитель.
Впрочем, их два.