В качестве образцов для создания подобных финансовых инструментов в России были прежде всего фонды целевых капиталов, которые складывались в США на рубеже XIX и ХХ веков. Именно тогда формируются эндаументы крупнейших американских университетов, госпиталей, благотворительных организаций и учреждений культуры. Они переживали разные времена, как и экономика в целом. К примеру, на пике экономического бума в 2008 году целевой фонд Гарвардского университета оценивался в 37,2 млрд долларов, в период последующего кризиса он потерял около 20 процентов своих активов, а затем отыграл все на росте рынка. Одним из успешных европейских эндаументов новейшего времени стал Фонд Нобелевской премии, - сегодня он составляет более 500 миллионов долларов, что обеспечивает его финансовую устойчивость.
Первым российским эндаументом был Фонд целевого капитала МГИМО. Три выпускника этого элитарного вуза, В. Потанин, А. Усманов и Ф. Шодиев, внеся по пять миллионов долларов каждый, создали запас прочности, который позволил их родному институту решать много научных, образовательных и хозяйственных проблем. Тогда же в 2007 году были созданы эндаументы Московской школы управления "Сколково", Высшей школы менеджмента Санкт-Петербургского университета, Новосибирского госуниверситета, Южного федерального университета в Ростове-на-Дону. Сегодня в нашей стране более 150 подобных некоммерческих организаций, помогающих развитию крупнейших образовательных, научных и культурных учреждений России, - неплохой результат в предлагаемых исторических обстоятельствах.
Важно понять, что фонды целевого капитала - не просто финансовые инструменты, зависящие от экономических условий. Это важнейший индикатор социального самочувствия - граждан, общества, государства.
Недавно, слушая выступающих на конференции, посвященной 10-летию эндаументов в России, неожиданно вспомнил строки из монолога Александра Игнатьевича Вершинина, героя чеховских "Трех сестер": "Через двести, триста лет жизнь на земле будет невообразимо прекрасной, изумительной. Человеку нужна такая жизнь, и если ее нет пока, то он должен предчувствовать ее, ждать, мечтать, готовиться к ней, он должен для этого видеть и знать больше, чем видели и знали его дед и отец". Прислушайтесь, - "через двести, триста лет!.." Для того чтобы произнести такие слова, нужна вера не только в человека, но и в способность человечества развиваться не только разумно, но и благородно. В его способность выстраивать стратегии всерьез и надолго, хоть на сто лет вперед. А многие из нас выросли на старом советском анекдоте, как сажали картошку на Дальнем Севере, - вечером посадили, утром выкопали: очень кушать хочется.
И опять воспоминание - из 30-летней давности разговора с Александром Гельманом, глубоким литератором и проницательным человеком. В 80-е годы, когда перестроечный оптимизм был в самом разгаре, он завидовал самой возможности рассуждать о том, что будет через несколько столетий. "Какой серьезный писатель позволит себе сегодня повторить вслед за Вершининым, что через 200, 300 лет жизнь будет невообразимо прекрасной?.. Мы не можем представить себе, что произойдет через 10 лет..." Утопии давно стали антиутопиями. Город Солнца в далеком прошлом. И если кого-то на миг успокоила модная в конце XX столетия мысль о конце истории, то довольно быстро ее развеяли новые весьма жесткие вызовы ХХI века. Ученые-футурологи и писатели-фантасты обрушили свои катастрофические прогнозы на профессионалов и обывателей, оставив лишь выбор трагического финала, который - по тем или иным причинам - должен наступить задолго до того, как наше Солнце перестанет обогревать Землю.
Нужно было обладать верой в себя, свою социальную миссию, стабильность государства и его институтов, чтобы вопреки социально-историческому пессимизму начать создание фондов целевых капиталов, суть которых - вклад в далекое будущее. В формирование нового качественного человеческого капитала, который пусть не "через двести, триста лет", но через 30, 40 лет приложит усилия к созданию "невообразимо прекрасной, изумительной жизни". Можно вспомнить, что 2007 год принадлежал еще к "тучным" годам отечественной и мировой экономики. Но через год разразился серьезный кризис, и мы вступили в пору финансовой неопределенности. И несмотря на это, год за годом создаются все новые и новые эндаументы, и такие значительные, как в Эрмитаже и в МГУ.
Живя в настоящем, люди продолжают думать о вечности, о бессмертии, которое приносят благие дела. В эндаументах - при всей их пользе, проверенной временем, - немало прекраснодушия, идеализма, готовности жертвовать сегодняшней выгодой во имя блага далекого будущего. Где будут жить другие - не нынешние люди. И где, может быть, - вопреки футурологам - через 200, 300 лет наступит эта невообразимо прекрасная жизнь.