Май 1917 года ознаменовался началом глубочайшего политического кризиса. Временное правительство не имело ни материальных сил, ни политической воли, чтобы обуздать власть толпы, и неуклонно сдавало одну позицию за другой. Недавние герои "бескровной" Февральской революции один за другим теряли власть и сходили со сцены большой политики.В тренде маниловщина - беспочвенная мечтательность и пассивно-благодушное отношение к происходящему.
"Невозможно управлять армией и флотом..."
30 апреля столичные газеты сообщили сенсационную новость: генерал Лавр Георгиевич Корнилов, в начале марта арестовавший в Царском Селе императрицу Александру Федоровну, отказывается от ключевой должности главнокомандующего войсками Петроградского военного округа. Он оставляет занимаемый пост и получит новое назначение - командующим одной из армий на фронте1. 7 мая Корнилов покинул Петроград, убедившись в невозможности реализовать свое право на единоначалие и оградить столичный гарнизон от разрушительного влияния Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов.
"Новое Время" писало: "В 5 час. 30 мин. дня на Царскосельском вокзале отъезжающему генералу устраиваются проводы"2. Провожавшие с оптимизмом смотрели в будущее. Они верили: боевой генерал еще вернется в столицу триумфатором.
2 мая демонстративно подал в отставку и морской министр Временного правительства Александр Иванович Гучков, имевший в Русской императорской армии воинское звание всего-навсего прапорщика запаса, - дабы, как писала газета "Раннее Утро", "сложить с себя ответственность за судьбы России..." Министром двигало отнюдь не желание уцелеть в неотвратимо надвигавшейся Смуте, к возникновению которой Александр Иванович весомо приложил руку (это он вместе с Шульгиным 2 марта 1917 года принял в Пскове отречение Николая II от престола). Гучков был очень храбрым человеком, до революции участвовал в нескольких вооруженных конфликтах и имел репутацию бретера. Беседуя с корреспондентом "Раннего Утра", он так обосновал свой поступок:
"Невозможно управлять армией и флотом, когда через вашу голову делаются распоряжения, совершенно противоположные тем, которые делаете вы. Нельзя управлять армией и флотом, когда вы издаете приказ, скажем, занять тот или иной стратегический пункт, а войсковая часть начинает торговаться с командным составом и требовать ответа на вопросы: почему именно эта часть идет, а не другая, почему она идет именно сегодня, а не завтра, почему в то место, а не в другое"3.
На освободившийся министерский пост был назначен Александр Федорович Керенский, мгновенно оказавшийся на первых полосах столичных газет. 5 мая "Русское Слово" писало: "На его плечи возлагается самая тяжелая сейчас задача - восстановление пошатнувшейся боевой силы армии и флота... Новое правительство - это, может быть, последний шанс спасения революции, и люди, несущие теперь бремя власти, не будут виноваты, если этот шанс окажется проигранным..."4 Заключительная фраза звучала парадоксально: Керенскому фактически выдавалась индульгенция, заранее отпускавшая ему грехи.
Надо отдать ему должное: Александр Федорович сделал все возможное и невозможное, чтобы утратить политическую власть над армией.
"Вместо улучшения получится дезорганизация..."
11 мая "Речь" сообщила читателям основные положения "Декларации прав солдата", подписанной новым военным и морским министром:
"Декларацией этой даются русскому солдату такие права, каких не имеет ни один солдат ни одной армии в мире. Декларация объявляет солдат полноправными гражданами, имеющими неоспоримое право на политическое самоопределение, она дает каждому солдату возможность участвовать в политической жизни страны... она раскрепощает его как гражданина от внеслужебной подчиненности начальнику. Армии всех стран мира стоят вдали от политической жизни, не только солдаты, но и офицеры не имеют права участвовать в политической жизни, принимать участие в выборах и т. д. Русская же армия получила эти права. Она первая становится армией, живущей всею полнотою политических прав...
Декларация имеет своей целью поднять в армии дисциплину, несколько пошатнувшуюся в революционные дни, и перестроить жизнь армии на новых демократических началах"5.
Сейчас, через сто лет, трудно однозначно ответить на резонный вопрос: чем был продиктован итоговый вывод безымянного репортера - желанием угодить новому министру, политической наивностью или заурядной глупостью...
18 мая, протестуя против усилившейся маниловщины Временного правительства, подал в отставку министр торговли и промышленности Александр Иванович Коновалов. На следующий день "Русские Ведомости" написали: "Насаждение демократических органов в условиях русской действительности сводится, по мнению А.И. Коновалова, к тому, что в большинстве предприятий окажутся люди, неопытные в области промышленности, вместо улучшения получится окончательная дезорганизация..." Коновалов подал в отставку, вплотную подойдя к открытию "Закона Черномырдина". Действительно, хотели как лучше...
"Кронштадт не признает временное правительство..."
Матросы Кронштадта сполна воспользовались своим неожиданным правом на политическое самоопределение, превратив крепость в независимую кронштадтскую "республику".
19 мая "Раннее Утро" публикует заметку "Автономный Кронштадт":
"Совет рабочих и солдатских депутатов города Кронштадта большинством 210 голосов против 40 при 8 воздержавшихся постановил взять в свои руки фактическую власть и управление городом Кронштадтом, объявить, что Кронштадт не признает временного правительства, и заменить своими представителями всех находящихся в Кронштадте представителей власти и агентов временного правительства. Для сношения с остальной Россией и Петроградом постановлено, минуя временное правительство, обращаться непосредственно в петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов..."6
События развивались стремительно. 24 мая "Раннее Утро" сообщила об очередных распоряжениях кронштадтских "республиканцев": "Кронштадтцы воспретили ввоз в кронштадтскую "республику" буржуазных газет. Для увеличения своих средств кронштадтцы обложили сбором кинематографы и некоторые предприятия". В этот же день "Новое Время" выпустило статью о расстановке политических сил в крепости с красноречивым названием "Маниловщина у власти":
"В кронштадтском совете заседают свыше сотни большевиков, около 90 социалистов-революционеров и 45 меньшевиков циммервальдского толка, которые, все вместе взятые, осуществляют "диктатуру пролетариата", от которой, конечно, содрогается тень К. Маркса. Терроризированная анархистами местная интеллигенция молчит. Часть офицеров томится в тюрьмах, в условиях, нисколько не уступающих ужасам германского плена..."7
"Дети играют в манифестации и митинги..."
Какова же была реакция министра Керенского? Он предпочитал игнорировать очевидное, о чем 31 мая не без ехидства поведало "Русское Слово": "Переходя к вопросу о Кронштадте, А. Ф. Керенский указал, что положение не внушает серьезного опасения, т.к. кронштадтский совет рабочих и солдатских депутатов признал власть временного правительства, и учебные суда по мере окончания ремонта уходят в море..." Министр распорядился направить в крепость следственную комиссию и расследовать причины ареста офицеров. Но эмиссаров министра просто проигнорировали:
"Комиссию на пристани в Кронштадте встретили члены исполнительного комитета кронштадтского совета... Обходя камеры, члены комиссии подробно расспрашивали каждого арестованного о причинах ареста и о жалобах. Арестованные офицеры не могли словами передать свою радость. Они сообщили, что в течение трех месяцев находились в ужасных условиях тюремного режима, не зная, за какие преступления посажены в казематы, так как большинству из них никаких обвинений не предъявлено..." Однако членам комиссии не удалось ни освободить арестованных офицеров, ни перевести их в Петроград для суда "по нормам общего уголовного права".
Министр Керенский не рискнул покончить с кронштадтской вольницей.
Так в мае 1917 года в стране сложилось двоевластие.
Это понимали даже дети. 31 мая вечерний выпуск "Биржевых Новостей" в разделе новостей по Петрограду сообщил: "В детских играх наступила эволюция. Все старые игры оставлены и почти забыты. В Летнем саду дети, подражая взрослым, играют в манифестации и митинги"8.
"В случае приезда Ленина арестовать его..."
С каждым днем Временное правительство теряло власть не только над армией и флотом, но и над окраинами бывшей империи. 3 мая "Русские Ведомости" напечатали заметку собственного корреспондента из Симферополя: "Евпаторийский совет рабочих депутатов постановил в случае приезда Ленина арестовать его"9. Впрочем, вождь большевиков Владимир Ильич Ульянов, вошедший в историю под псевдонимом "Н. Ленин", и не думал о летнем отдыхе. Он все настойчивее боролся за власть.
16 и 17 мая Н. Ленин публикует в "Правде" две статьи под общим названием "Неминуемая катастрофа и безмерные обещания":
"Наша партия... требует в своей резолюции... только установления контроля за банками и "постепенного" (слушайте! слушайте! большевики за постепенность!) "перехода к более справедливому прогрессивному обложению доходов и имуществ" ... Надо взять именно главную крепость финансового капитала, без этого все фразы и прожекты спасения от катастрофы - один обман. А отдельных капиталистов и даже большинство капиталистов пролетариат не только не намерен "раздевать" ... лишать "всего", а напротив, намерен приставить к полезному и почетному делу - под контролем самих рабочих..."10
В то самое время, когда Временное правительство день ото дня теряло контроль над страной, лидер большевиков предлагал простой и понятный выход - диктатуру пролетариата. В мае 1917 года она предъявлена городу и миру еще в своей "вегетарианской" форме - как контроль рабочих над финансами и промышленностью.
Лиха беда начало...
"Захваты земли перекинулись и в Сибирь..."
В майские дни рассуждения о необходимости диктатуры можно было услышать и от людей вполне респектабельных и не склонных к экстремизму. Многие представители деловых кругов жаждали прихода сильной государственной власти, способной обуздать и непомерные, с их точки зрения, аппетиты рабочих, и начинавшуюся новую русскую Смуту.
12 мая "Современное Слово" выпустило статью с устрашающим заголовком "Угрожающий крах промышленности":
"Уже теперь приходится оплачивать труд не за счет доходов, а за счет основных капиталов, которые будут израсходованы в краткий срок, и тогда предприятия будут ликвидированы. Это понимают и сами рабочие, но они заражены мыслью, что тогда государство возьмет в свои руки предприятия. Между тем... и государство не может удовлетворить те требования, которые выдвинуты рабочими... Промышленники заявили, что они готовы отказаться от прибылей и считают необходимостью вмешательство государственной власти, урегулированной взаимоотношением труда и капитала..."11
О том, как добиться подобной "урегулированности" и прийти к согласию между трудом и капиталом, газета не сообщала.
14 мая "Новое Время" продолжает тему статьей с пугающим заголовком "Крик отчаяния":
"Созданы продовольственные комитеты, введена хлебная монополия и карточная система, запрещены всякие частные сделки на хлеб, уничтожена одним взмахом пера вся частная торговля хлебом. На бумаге выходило все удивительно стройно. А на деле?.. В стране трехлетние запасы продовольствия, не вывезенные за границу, а хлеба нет и нет. Причина же этого безобразия заключается в том, что наши продовольственных дел мастера захотели заменить частную инициативу продовольственным чиновником..."
А ниже, в том же номере, небольшая заметка "Анархия" - об охваченной революцией провинции, еще месяц-другой тому назад казавшейся воплощением вековой стабильности:
"Захваты земли приняли нормальный и систематический характер. В хронике провинциальной печати отмечаются места аграрных беспорядков. Изредка появляются сообщения об аренде земли на основании "добровольного" соглашения. Захваты земли перекинулись и в Сибирь..."12
Еще несколько дней - и 18 мая в "Новом Времени" появляется аналитический материал Ипполита Гофштеттера "Социал-демократическая разруха". Прогноз поражает своей безжалостной точностью: автор подробно описал грядущий военный коммунизм:
"Промышленная разруха растет не по дням, а по часам... Предприятия начинают лопаться, капиталисты, стоящие во главе их, ликвидируют свои дела и десятки тысяч рабочих, получавшие больше, чем столько, сколько стоит их труд, оказываются на улице... Все сведется к тому, что наша обрабатывающая промышленность прекратится и не будет ничего давать крестьянству, которое останется и без ситца, и без сапогов, и без железа, а крестьянство будет обязано кормить реквизируемым в его закромах хлебом сотни тысяч праздного безработного люда в столицах и городах..."13
Поэт, философ и богослов Ипполит Андреевич Гофштеттер (1860-1951), отличавшийся точностью своих предсказаний, эмигрировал из охваченной Гражданской войной России. С 1922 года жил в Салониках. Скончался на Пасху 1951 года.
"Наполеон ожидает поезда на Петроград..."
А тем временем образованное общество, которому наскучило отвечать на извечные русские вопросы "Что делать?" и "Кто виноват?", занялось решением новой злободневной проблемы: "Будет ли Наполеон?" Интеллигентная публика, сравнивая отечественную революцию с французской, была склонна дать положительный ответ. А газета "Речь" даже пугнула Наполеоном. Он, по ее словам, сейчас в чине прапорщика, самое большее капитана, на захолустной железнодорожной станции ожидает поезда на Петроград..."14