Как выжить в условиях, в которых выжить невозможно, и не потерять человеческий облик? Как найти надежду там, где надежды нет? Еда стала для заключенных самой желанной наградой за каторжный труд, предметом обмена, воровства, шантажа...
С 1930-по 1936-год ГУЛАГ (Главное управление исправительно-трудовых лагерей ОГПУ) постоянно сталкивался с проблемами продовольственного снабжения, о чем свидетельствует официальная переписка комиссара ГБ 3 ранга Матвея Давыдовича Бермана, занимавшего должность начальника ГУЛАГа в 1932-1937 годах, наркома внутренних дел Генриха Григорьевича Ягоды и представителей ЦК. (Ягоду расстреляют в 1938 году, Бермана - в 1939-м.) По сравнению с каторжными пайками Российской империи нормы ГУЛАГа были на 1500-2000 ккал меньше. Их катастрофически не хватало людям, занятым тяжелым физическим трудом.
Всегда светлую, озорную рубрику "Кухня Родины" в этом номере мы отдаем жесткому и жестокому разговору. Это тоже нельзя забывать.
Право на антрекот
В 1920-е годы в СССР был поставлен эксперимент по "перековке" заключенных. На большие стройки индустриализации были брошены зэки, руководить их "перековкой" назначили Эдуарда Петровича Берзина. (В 1937 году получил спецзвание - дивинтендант, в 1938-м - приговорен к расстрелу.) В 1927 году его отправляют в Вишеру, чтобы заведовать стройкой большого химзавода.
Варлам Шаламов, попавший в Вишерлаг (Северный Урал) в 1929 году, оставил о нем подробные воспоминания в антиромане "Вишера": "Работа вовсе не спрашивалась, спрашивался только выход, и вот за этот-то выход заключенные и получали свою пайку. Кормили тогда по-особому. Каждый имел право на 800 граммов хлеба, на приварок - каши, винегреты, супы с мясом, с рыбой... В лагере никто не голодал... За работу не платили никаких денег. Но ежемесячно составляли списки на "премию" - по усмотрению начальников - и по этим спискам давали два, три, редко пять рублей в месяц. Эти два рубля выдавались лагерными бонами. Эти лагерные боны стоили гораздо выше, чем вольные деньги. В лагере был магазин, где можно было купить все, что угодно. Была в лагере и столовая "ресторанного типа", только для заключенных, где принимали деньги-боны и где, например, порция антрекота стоила пятнадцать копеек".
"Система Берзина" доказала свою эффективность и ушла в небытие вместе со своим основателем. В эпоху Большого террора власть уже даже формально не интересовала эффективность труда зэков: их жестко эксплуатировали, а затем заменяли на новый "расходный материал".
Песок вместо рыбы
Особенно тяжелые условия были на Колыме. Заключенных выводили на наружные работы в пятидесятиградусный мороз. В 1938 году во всех лагерях Дальстроя (государственного треста по дорожному и промышленному строительству в районе Верхней Колымы) была запрещена меховая одежда и валенки - разрешались только ватники и парусиновые ботинки. Выжить в таких условиях было почти невозможно. Об этом вспоминал Александр Васильевич Горбатов, советский военачальник, генерал армии, кавалер пяти полководческих орденов и Герой Советского Союза (1945), осужденный в 1939 году на 15 лет за "контрреволюционные преступления".
В книге воспоминаний "Годы и войны" Александр Васильевич пишет: "При содействии заключенного М.М. Горева, который имел здесь некоторый служебный вес, я устроился колоть дрова и греть воду в кипятильнике... По соседству с кипятильником находилась хозчасть лагеря, бухгалтером в которой работал некто И. Егоров, бывший финансовый работник из Ярославля; я с ним познакомился и предложил постоянно убирать и подметать его канцелярию в надежде получить за это лишнюю корку хлеба... Сметая со столов крошки, корочки, а иногда и кусочки хлеба в свою торбу, я в какой-то степени стал лучше утолять свой голод".
Однажды у Горбатова, когда он покупал банку рыбных консервов, уголовники украли все деньги, письма и даже фотографии жены. Такое случалось в лагерях постоянно. А когда он открыл купленную банку, то вместо рыбы там оказался песок. Песок!
"Котлы" питания
В лагерях применялась система норм и рационов. Мужчины получали тот же паек, что и женщины, за исключением тех мужчин, кто был занят на очень тяжелых работах, - они получали повышенную "пайку". Элинора Липпер, бывшая колымская заключенная, описывает суточный рацион.
| Мужчины на тяжелых работах: | |
| для выполняющих и перевыполняющих нормы | до 800-900 |
| для выполняющих от 70% до 99% | 700 |
| для выполняющих от 50% до 69% | 500 |
| штрафная норма | 300 |
| Мужчины на "легких" работах и женщины: | |
| для выполняющих и перевыполняющих нормы | 600 |
| для выполняющих от 70% до 99% | 500 |
| для выполняющих от 50% до 69% | 400 |
| штрафная норма | 300 |
В дополнение к этому все зэки получали похлебку из соленой рыбы и крупы, а также 15 г растительного масла, 10 г сахара, 3 г чая и 300 г кислой капусты.
Поэту
На солнце камни раскаля,
Босые, пыльные подошвы
Палила мне моя земля.
И я стонал в клещах мороза,
Что ногти с мясом вырвал мне,
Рукой обламывал я слезы,
И это было не во сне.
Там я в сравнениях избитых
Искал избитых правоту,
Там самый день был средством пыток,
Что применяются в аду.
Я мял в ладонях, полных страха,
Седые потные виски,
Моя соленая рубаха
Легко ломалась на куски.
Я ел, как зверь, рыча над пищей.
Казался чудом из чудес
Листок простой бумаги писчей,
С небес слетевший в темный лес.
Я пил, как зверь, лакая воду,
Мочил отросшие усы.
Я жил не месяцем, не годом,
Я жить решался на часы.
И каждый вечер, в удивленье,
Что до сих пор еще живой,
Я повторял стихотворенья
И снова слышал голос твой.
И я шептал их, как молитвы,
Их почитал живой водой,
И образком, хранящим в битве,
И путеводною звездой.
Они единственною связью
С иною жизнью были там,
Где мир душил житейской грязью
И смерть ходила по пятам.
И средь магического хода
Сравнений, образов и слов
Взыскующая нас природа
Кричала изо всех углов,
Что, отродясь не быв жестокой,
Успокоенью моему
Она еще назначит сроки,
Когда всю правду я пойму.
И я хвалил себя за память,
Что пронесла через года
Сквозь жгучий камень, вьюги заметь
И власть всевидящего льда
Твое спасительное слово,
Простор душевной чистоты,
Где строчка каждая - основа,
Опора жизни и мечты.
Вот потому-то средь притворства
И растлевающего зла
И сердце все еще не черство,
И кровь моя еще тепла.
Варлам Шаламов