Пять залов отдела графики насыщены сейчас их рисунками, акварелями, портретами, жанровыми зарисовками, и объемы фондов Третьяковки (только Александра Иванова тут хранится порядка 700 листов) позволяют зрителю не просто постоять рядом с истинными шедеврами, но и в подробностях проследить все повороты творческой судьбы мастеров.
Гений мастера состоит в том числе и в способности минимальными усилиями достичь максимального результата, и для зрителя вдвойне ценно, когда эти усилия становятся ему видны - так мы словно попадаем в творческую лабораторию художника.
Вот "Терраса, обвитая виноградом" Иванова: невесомые зеленые мазки, нанесенные иной раз и без карандашного контура - а все остальное свет, воздух. "Две лодки", тут чистовик на черновике: начал, было, Александр Андреевич набрасывать лодки у берега - не понравилось, начал заново на верхней части листа - и тут уже все проработал, украсил деталями. Эскизы к "Октябрьскому празднику в Риме" 1842 года: фигуры дам и кавалеров в движении, распределены по планам, цвета набирают яркость и силу, не прописаны лица - так непрописанными и оставшиеся. Тут же серия перовых рисунков тушью и чернилами "Сотворение мира", листы из знаменитого цикла "Библейские эскизы", пример исключительных возможностей графики.
"Минерва удерживает искусство и гонит удовольствие" - на аллегорическом эскизе Брюллова - сплетение тел, блеск доспехов, грозные лица: Афина уводит девушку, олицетворяющую искусство подальше от вакхических игрищ к истинному, Геракл обеих оберегает. На этом впервые выставленном листе Брюллов собирается с силами перед "Последним днем Помпеи" - и на стенде много "лабораторного материала", тщательно вырисованных мужских мускулов и женских очертаний.
А рядом едва ли не самое яркое пространство выставки, брюлловские итальянские акварели - сочные, воздушные, наполненные красками, солнцем и романтикой, прекрасные итальянки с лампадами и спящие, с ребенком у огня, на исповеди и милующиеся с парнями...
Но кураторы размещают рядом позднего Брюллова: сепии "Лаццарони и дети", "Отдыхающие путники" - где уже нет никакого солнца, но есть рваная одежда, крестьянские шляпы, сумрачные лица (лаццарони в итальянском - нищий). Это уж романтизмом никак не назвать.
Трудно подбирать термины и эпитеты к собранному на выставке массиву красоты и благородства, чувства внутренней радости, воспитанных у Брюллова и Иванова их учителями, мастерами-академиками предыдущих десятилетий (им, Бруни, Егорову, Басину посвящен самый первый зал графики). Мастера прекрасной эпохи щедро делились всем этим со своими зрителями. Но экспозиция в Третьяковке - это выставка-исследование того, каким образом солнечная романтика Брюллова и воздушность Иванова обратились в федотовские невеселые наблюдения за жизнью и через них - в бытописания передвижников.
Потому после зала Брюллова уместной смотрится графика его учеников - Икова, Бронникова, Каминского, тут карикатуры, сценки из жизни уже без академического глянца, виды итальянских городов. Авторы, не жалея авторитетов, резвились как могли: на карикатурах Штернберга двое художников, пьянствовавших вместо работы над чертежами - спрятались под лавку от вернувшегося Тона, а вот русские студенты, пялящиеся на итальянские вывески, тут же Монферран, его толстуха жена - а в окнах Исаакий и как две капли воды похожий тут на него собор Святого Петра...
Павел Федотов в последнем зале выставки тоже отчасти сатирик - но не столько веселый, сколько наблюдательный. Кроме знаменитых набросков нам показывают, например, его сатирическую графику из фондов галереи, 8 листов, опубликованных в 1852-м в "Москвитянине", снабженных авторскими комментариями.
Это карикатуры на московскую повседневность, со временем ставшие знаменитыми полотнами - растрепанный "свежий кавалер" среди квартирного хлама, консилиум вокруг "решительно околевшей Фидельки", полная безнадеги сцена с "художником, женившимся без приданого..."
Источником вдохновения для художников постепенно становилась жизнь, как она есть, а не какой она могла бы быть. "Прекрасная эпоха", закончившись, называлась уже "критическим реализмом".
И это тема следующей выставки цикла.