Поделиться
Портретист всея элиты (отнюдь не только советской, на его счету - портреты Федерико Феллини, Джины Лоллобриджиды, Индиры Ганди) и молодых строителей БАМа, и рязанских колхозников…
Орденоносец, народный художник СССР (1980), лауреат Госпремии РФ (1997) и почти диссидент, дело которого рассматривалось на Политбюро ЦК КПСС в связи с тем, что среди героев "Мистерии ХХ века" был и портрет Александра Солженицына…
Илья Сергеевич Глазунов всегда был художником, чье творчество вызывало яростные споры. Но, в частности, и поэтому он оказался одной из самых неординарных ярких фигур в культуре России второй половины ХХ века.
Ленинградский мальчик из старинного дворянского рода, где мама с бабушкой переходили на французский, если хотели обсудить вопросы, не предназначенные для ушей ребенка (а в 1930-е таких вопросов было немало), потерявший в страшную блокадную зиму 1941-1942 родителей и многих родных (в каждой из четырех комнат их квартиры лежали окоченевшие тела умерших), Глазунов спасется благодаря тому, что его, 11-летнего, вывезли через Ладожское озеро по "дороге жизни". В Ленинграде же он окончит Институт живописи, скульптуры и архитектуры им. Репина в 1957 году, мастерскую Бориса Иогансона. На дипломе ему влепят "тройку" - за то, что картина "Дороги войны", живописавшая ужас отступления 1941 года, недостаточно патриотична. Тем не менее в том же 1957 его портрет Юлиуса Фучика получит Гран-при на международном конкурсе молодых художников в Праге. Что, впрочем, не помешало закрыть его первую выставку в ЦДРИ и отправить его учителем черчения в Ижевск, а затем - в Иваново.
Рискну сказать, что как художник Илья Глазунов был во многом дитем "оттепели". Разумеется, "комиссары в пыльных шлемах" никогда не были его героями. А желание, к примеру, написать портрет патриарха Алексия I (Симанского) в 1964 году - в момент, когда в очередной раз закрывались храмы, а дружинники дежурили на Пасху, отлавливая зашедших в храм комсомольцев в рамках "антирелигиозной кампании", явно расходилось с "линией партии". Ну так Илья Сергеевич никогда на эту линию не ориентировался. Но эпоха "оттепели" сделала возможным открыто, последовательно и упорно отстаивать ту линию, которая была связана с традициями славянофилов, "почвенничества", православия, шире - культуры русского мира.
При этом если писатели, от Василия Белова и Владимира Солоухина до Виктора Астафьева, говорили прежде всего о трагедии крестьянства, то Глазунова интересует наследие Российской империи, а также Древней Руси, увиденные через призму Серебряного века, поэзии Блока, романов Достоевского, прозы Мельникова-Печерского, Лескова… Начиная с середины 1950-х он делает иллюстрации к роману "Идиот" и "Бесы" Достоевского, к рассказам и повестям Куприна, и поэме "Мцыри" Лермонтова… В этих ранних иллюстрациях нет ничего от "советской" графики, зато ощутимо влияние ар-нуво, иногда - экспрессионизма. В его рисунках, например, к "Неточке Незвановой" (1970) заметно влияние мирискусников (достаточно вспомнить княжну Катю с арлекином). А в "Мечтателе" (1970) - из серии иллюстраций к "Белым ночам" - можно увидеть черты автопортрета.
Из тоски по империи рождается мечта о "большом стиле". Собственно, не о том ли мечтали Бенуа и Добужинский, Дягилев и Фокин, Рерих? Одни мирискусники вспоминали Петра I и начало Петербурга (Серов, кстати, тоже), вкупе с французским Версалем, другие, как Рерих, - Древнюю Русь. Илья Сергеевич эти увлечения от них унаследовал. Как и вкус к театральным эффектам. Театральность его работ безошибочно почувствует руководитель Берлинской оперы (в ГДР, разумеется), который предложил оформить Глазунову любую русскую оперу на сцене немецкого театра. Художник выберет "Князя Игоря" и "Пиковую даму", предложив в качестве постановщика Бориса Покровского. Позже, в Москве, на сцене Большого, он как художник-постановщик будет работать над "Сказанием о невидимом граде Китеже и деве Февронии".
Театральную условность Глазунов подчеркнет и в своих густо населенных монументальных полотнах. Во втором варианте знаменитой "Мистерии ХХ века", написанном в 1999-м (первый, от греха подальше, он вывез в Берлин вместе с эскизами опер), Глазунов изобразил себя дважды. С одной стороны молодым художником, под рукой которого - картина с заснеженной лестницей, над ней - полоска позднего зимнего рассвета. С другой стороны - седовласым маэстро, опирающимся на сходное полотно - с той же крохотной фигуркой на морозной лестнице, едва видной в свете гаснущего дня. Словом, художник предстал автором, действующим лицом и глашатаем, объявляющим начало и конец действия на сцене, представляющей историю века (и собственной жизни) в жанре мистерии.
Впрочем, как и для Серебряного века, для Глазунова "большой стиль" остается мечтой. Театральные эффекты соединяются с открытой публицистичностью, традиции иконописи - с поиском вслед за Достоевским ответа на "вечные вопросы", а броская метафоричность - с почти киношным монтажом, поглощающим фотографии, телеэкран, плакат, даже объявления и постеры…
Этот мечтатель родом из Петербурга Достоевского и Блока сделал очень много для Москвы. Прежде всего, благодаря его авторитету удалось в 1970-е спасти Москву от реконструкции, угрожавшей исторической части города. Он был одним из организаторов Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. Он создал Всероссийский музей декоративно-прикладного искусства… А в 1990-е годы Глазунов участвовал в реставрации зданий Московского Кремля, был художественным руководителем работ по реставрации Александровского и Андреевского парадных залов Большого Кремлевского дворца и оформлению интерьеров 14-го корпуса Кремля. Идея восстановления храма Христа Спасителя тоже связана с его именем.
"Я художник. Этим интересен", - сказал однажды Илья Глазунов на "Линии жизни" на канале "Культура". Сегодня понятно, что феномен Ильи Сергеевича Глазунова этим далеко не исчерпывается. Он не был идеологом и историком, хотя написал несколько книг, в том числе "Россия распятая". Он не был политиком, хоть и писал портреты многих действующих героев на политической сцене в 1960-1980-х. Но он был одним из важнейших лиц русского мира. Человеком, который сохранял верность "царю и отечеству", когда первого уже не было, а второе - изменило себе. Глазунов упомянул в документальном фильме к его 80-летию, что мечтал бы получить знак отличия "За стойкость при поражении", который Александр I вручал тем, кто стоял до последнего на поле боя. В эпоху, когда ценится только победа, эта верность побежденным - дорого стоит.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"