В дневнике, хранящемся в Bentley Historical Library of the University of Michigan и переведенном мной, капрал роты G 339-го полка армии США Джон Х. Турнман рассказывает об интервенции на русском Севере в 1918-1919 годах. Его бесхитростные и откровенные записи заставляют взглянуть без прикрас на кровавые будни навязанной войны в глухом лесном краю.
В полном объеме дневник впервые опубликован в журнале "Поморская столица" (N10 за 2017 год).
Алексей Сухановский, руководитель поисковой группы
"Третий фронт". Архангельск
Сувениры
Некоторое время мы стояли в Пинеге. Можно сказать, тут-то и началась нелегкая. Это показал первый же ночной бой. Наутро еще не верилось, что все так благополучно кончилось.
Один парень из наших высунул из окопа свою меховую шапку, надетую на ствол винтовки. В нее никто не стрелял. Тогда парень стал карабкаться из укрытия наружу: "Наверное, они ушли". Сверху он спросил меня: "Ты разве не собираешься?" Я спросил: "Куда?" Он засмеялся: "Да за сувенирами, дубина!" И тут из окопов повылезали все ребята. Ага, ладно! Для меня это было ново, и я тоже выбрался на бруствер. Вслед за всеми поперся сквозь снег и кустарник, не представляя, зачем мы отправились туда, где еще недавно были большевики?
Там, в зарослях, я увидел своего первого в жизни мертвеца. Этот молодец хорошо выглядел и, судя по форме, был настоящим большевиком. Тут подошел кто-то из наших, опустился на колени и разодрал на груди убитого борта шинели в поисках побрякушек. Я же просто стоял - потрясенный, ошарашенный, оглушенный этой простотой самого страшного на войне. Ведь никто и никогда из близких людей погибшего так и не узнает, где умер этот человек!
Тут подошел еще один соискатель и тщательно прошелся по карманам трупа, надеясь отыскать сигареты. Следующий - это был русский солдат из тех белых полков, что воевали вместе с нами, - снял с покойника ботинки. Я подумал: "Черт, что они делают?" Чуть позже мне сказали, что наши союзники-французы оказались самыми изобретательными: взяв пистолет за ствол, они выбивали золотые коронки изо рта мертвецов.
Для меня это было насколько ново, настолько и ужасно.
Прорубь в крови
Англичане тут всегда были "боссами". Собственно, они и были нашими начальниками, а я мог их только ненавидеть. Чертовым английским офицерам как-то потребовался отряд из американских солдат. Старшина нашей роты G пришел и сказал: "Джон, ты и твоя команда нужны для маленькой работы". После этого мы последовали за двумя английскими офицерами в ночь вдоль по деревне. Мы ввосьмером подошли к одному дому, указанному англичанами: "Оцепите здание и смотрите, чтобы из него никто не убежал". Ага, ладно!
Во всех деревнях там не было ни одной двери с замками. Все всегда было открыто. В любой дом можно было зайти свободно даже в темноте. Вся семья, как положено, находилась в постели. И тут началось! Папа плачет, дедушка плачет, бабушка плачет, дети плачут. Англичанам был нужен глава семьи, которого они считали большевиком. Арестованному велели одеться. Тут его жена бросилась в ноги офицерам, трясла деньгами, умоляя, брякала жалкими монетами. Все плакали еще пуще - рев стоял несусветный. Мы вывели арестованного из его дома...
Я рассказал Биллу Вандерволлу о нашей ночной работе и спросил его: "Что там было дальше? Его посадили в тюрьму как большевика или еще что?" Бил ответил: "Этого мужика отвели к деревенской проруби, где все берут воду и полощут белье. Там его кололи штыками до тех пор, пока он, израненный, не упал в воду и не скрылся подо льдом".
Я видел, как утром к той же окровавленной проруби с лошадьми и санями шли женщины, чтобы набрать воды в бочки и деревянные ведра.
Вы можете себе это представить?!
"Суицид"
Однажды нам по телефону сообщили, что скоро подъедут два сержанта нашей роты, которые останутся на ночевку. Наш повар из Филадельфии оживился, собираясь чем-либо удивить парней: "Хорошо бы добыть зайца!" Ну и все в таком духе...
Вскоре приехали эти ребята с лошадью, запряженной в сани: сержант Янг и его товарищ ехали в Архангельск по какой-то надобности. Мы нормально, с разговорами поели, сказав напоследок: "Сейчас, ребята, давайте ляжем спать - надо отдохнуть". Места в доме было немного, и сержанты без затей улеглись бок о бок в свободном углу комнаты.
Было что-то около полуночи, а в час ночи - bang! Это прозвучало в ночном доме, как выстрел пистолета. Все по-прежнему было тихо. Я даже подумал: "Ну, может, дрова в печи трещат..." Но оказалось, что я был не единственным, кто проснулся от странного звука. Один из сержантов позвал: "Идите сюда! Здесь сержант Янг застрелился".
Зажгли огарок свечи и посветили туда, где в самом углу лежал сержант. Янг был мертв. В его голове зияла большая дыра. Кровища - повсюду. Стена была сплошь забрызгана.
Дозвониться до ротного среди ночи было нелегко, но наконец наш капитан взял трубку и выслушал сообщение сержанта о самоубийстве Янга. В ответ мы услышали, как капитан на том конце трубки засмеялся. В те дни у меня был прекрасный слух да и в комнате у телефона я был не один: капитан засмеялся. Представляете?
Я расскажу вам и обо всем остальном, что выяснилось позже. Сержант, который приехал с Янгом, похоже, был в сговоре с нашим капитаном. В Пинеге, спустя две недели после трагедии, Билл Вандерволл, Фрэнк Миллер и Джон Бессемер подошли ко мне с вопросом: "Что у вас там случилось с этим Янгом?" Я ответил: "Он застрелился". Кто-то из ребят сказал мне: "Сержант Янг обвинил нашего капитана в том, что тот по-крупному ворует наше продовольствие и собирался предать это огласке по возвращении в Детройт. Конфликт зашел далеко, так что смерть Янга - темное дело, парень...".
Веревка в стволе
У нас был один сержант. Его звали Реган, и ничего хорошего он собой не представлял. Он заливал шары при первой возможности. Его понизили в звании из-за того, что он был постоянно пьян, начиная с нашей отправки из Америки. Как-то этот Реган чистил свою винтовку веревкой вместо шомпола и ее заклинило в стволе. Он сказал: "Пойду попробую выбить ее". Реган вернулся через час и сообщил: "Нормально! Я избавился от веревки в стволе и заодно застрелил пленного".
Письма на голландском
Домой я писал на родном голландском языке, не желая, чтобы капитан что-либо понял в моем письме. Перлюстрация почты была в порядке вещей - война. Наши послания цензурировали с помощью чернил и ножниц. По-голландски я написал своим родным: "Мы здесь голодаем. Офицеры крадут нашу еду". Уловка удалась! Мой отец получил это письмо в Каламазу. Потом оказалось, что еще двадцать семь моих земляков написали домой о том же. Но городская газета не посмела напечатать ни строки об армейских безобразиях.
Расстрел офицера
Как-то раз нам приказали отправить пулеметный расчет Бёрка в распоряжение русских, которые хотели кого-то расстрелять. Приказ есть приказ - мы пошли. Спустились с холма на речной луг и увидели, что там уже отрыта могила, рядом с которой стоял русский офицер, приговоренный к смерти, и напротив - двадцать русских солдат из числа наших союзников. Наш расчет расположили за их спинами. Парни выглядели комично-озадаченными, когда мы поставили позади них свой пулемет. Он был гарантией того, что солдаты не откажутся расстрелять своего офицера.
Русские, поставив его перед ямой, прочитали какую-то бумагу и дали обреченному тряпку для глаз. Офицер бросил ее под ноги и пару раз перекрестился. Потом солдаты сделали залп. Человек был убит. Когда мы уходили, с трупа обдирали одежду...
На следующий день в Пинеге я увидел нашего капитана, который спросил меня: "Как тебе понравилось вчерашнее?" Я ответил: "Нисколько. Я даже не знаю, почему застрелили этого парня". Капитан ответил: "Он со своими людьми должен был вместе с американцами пойти вперед, но вернулся, сказав, что все застряли в снегу и ничего сделать нельзя. Ему не поверили, и это было равносильно смертному приговору. Я говорил с этим офицером и, уходя, оставил на столе перед ним свой пистолет. Я хотел, чтобы он застрелился без позора".
Вопрос мамы
Покинув Францию, мы приплыли в Нью-Йорк, высадившись там 1 июля 1919 года. С войны я привез пару одеял и завернутый в одно из них пистолет. Через три дня, 4 июля, мы прибыли в Детройт и устроили там парад на Белл-Айле. Меня ждали родные и близкие.
Первое, о чем меня спросила мама: "Откуда у тебя седые волосы, сынок?"
John H. Toornman, Company G 339th Infantry United States Army
