На большой сцене "Геликон-оперы" сыграли обновленного "Мазепу"
Собственно, это была вторая премьера спектакля, родившегося на самом закате тысячелетия в крошечном зале на Никитской, и теперь, на новой сцене театра, получившего объем, достойный редко идущего эпоса Чайковского. Предложенное создателем "Геликона" Дмитрием Бертманом сценическое решение и тогда, в 1999-м, вызывало споры, удивительным кажется и теперь. Хотя именно благодаря образам, весьма неожиданным для сюжета из петровского века, спектакль врезается в память чисто визуально (сценография Игоря Нежного и Татьяны Тулубьевой).
Действие происходит на развалинах всех времен сразу - словно на обломках распавшихся царств и цивилизаций. В центре хаоса, как на волнах Стикса, - лодка, в которой развернутся и лирические, и наиболее трагические эпизоды оперы. По краям сцены, однако, стоят прозаические школьные парты, и училка с указкой вбивает в головы паствы осколки человеческой истории - пестрой и разномасштабной, с ее сугубо личными, но, по Фрейду, судьбоносными для народов и стран мотивами.
Эта история фантасмагорически материализуется потом в фигурах всесильного гетмана Мазепы, влюбленной в него Марии, Кочубея с его доносом Петру Первому, пыщущих желанием невест и всегда готовых к боям пионеров…
Много воды утекло после первой премьеры, в обществе воспалились темы и запретной любви старика к девочке-подростку, и отколовшейся Украины, а тема доносов была актуальной во все времена - здесь на сцену и явятся юные ленинцы с красными галстуками и блокнотиком, куда заносят подслушанные речи.
Режиссерские приемы в своей конкретности иной раз кажутся прямолинейными, сцена с игрушечным пистолетом в руках школяра Андрея, по-моему, сбивает драматизм музыки. Зато эти нежданные режиссерские контрапункты точно выражают умонастроения времен, когда смешались представления о добре и зле, мелкая игра честолюбий ведет к большим историческим катаклизмам, и единственное, что всплыло на поверхность и правит бал, - всесокрушающий цинизм.
Поэтому новая смысловая нагрузка ложится и на плечи Марии, невольно - а в спектакле и буквально - ставшей палачом своего отца. И сама эта фигура школьницы в коротком платье, изнемогающей от разыгравшегося пубертата и простодушно соблазняющей престарелого, но вполне могутного претендента на трон, теряет буколический ореол и приближается к практичным девицам иных веков. И ее подружки, явившись из подземелий прошлого в подвенечных платьях, свободны от оперной сусальности.
Самая трудная для убедительного воплощения опера Чайковского переводится в регистр фантазмов, где всё утратило резкие очертания и всё с двойным дном. Как бы благородные порывы опрокинуты в подлость: чтобы уберечь дочь от неравного брака, Кочубей строчит царю донос на Мазепу, за что мстительный гетман бросает того за решетку и готовит казнь, которую и осуществит виновница торжества - милая Мария, от этого кошмара сместившихся времен и нравов закономерно сошедшая с ума.
Такая постановочная концепция, конечно, заставила отказаться от многих страниц партитуры: ушли массовые сцены, не предусмотрены танцы, а музыкальные картины Полтавской битвы идут как бы над действом, оставив нас с торжественно застывшими траурными фигурами жертвенной церемонии. Опера стала более камерной, интимной, сосредоточилась на теме страсти бездумной, безумной, а стало быть, разрушительной. Будем считать это версией, не отрицающей, а дополняющей наше знание об огромной по объему и смыслам опере. Театр в своем праве, нам остается ею возмущаться или ее благодарно принять, признав единодушно мастерство исполнителей.
Музыкальное качество премьерного вечера было выше всякой критики. Евгений Бражник, один из лучших наших маэстро, подтвердил свой статус великолепного интерпретатора русских опер: творимый им единый музыкальный поток задает действу экспрессию и саспенс, от которых перехватывает дыхание. Музыка образует свой, предельно раскаленный звуковой сюжет, и он впаян в сценическое действие, его организует, сообщает ему мощный импульс к непрерывному и очень напряженному развитию.
Михаил Никаноров рисует Мазепу личностью как бы монолитной, а на самом деле раздираемой противоречивыми страстями, в нем все сметающая запоздалая любовь уживается с мелкой мстительностью тирана. Супротивник героя Кочубей у Михаила Гужова - фигура тоже мерцательная, мигрирующая из амплуа в амплуа и из века в век: то наставник юных умов, то страдалец за честь дочери, то набивший руку стукач советских 30-х. Сценически выразительна и музыкально безупречна Ольга Толкмит (Мария), обладательница сильного, теплого, богатого нюансами сопрано.
Несмотря на сложную жанровую чересполосицу актерских задач, это спектакль идеально ансамблевый, что говорит о скрупулезной работе над партитурой; качество голосов как опытных Игоря Морозова (Андрей) и Ксении Вязниковой (Любовь), так и новобранца из хора Георгия Екимова (Орлик) сделало бы честь любой оперной сцене мирового масштаба.
Далекий от академизма, внутренне свободный и по-молодому азартный "Геликон" остается одним из самых живых музыкальных театров страны; в нем - интересно.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"