И что это у вас, Дарья Михайловна, за содом в квартире?1
С подобным вопросом обратился я к своей хозяйке, у которой снимал крошечную комнатку "с небелью".
- Какой такой содом? Никакого содома тут нет. Известно, к празднику убираемся: чистим, моем, паутину сметаем...
- Да разве в обыкновенные дни вы в грязи живете?
- Что вы, помилуйте! А вы, чем тут болтать по-пусту, оденьтесь лучше да пойдемте со мной вместе на Сенную.
- Что я там потерял?
- Ничего не потеряли, мне провизию закупить к празднику надо, а вы пособите донести: чай руки-то не отвалятся.
Предложение Дарьи Михайловны не особенно пришлось мне по вкусу, но, вспомнив о том, что она, с своей стороны, может, в случае отказа, напомнить, что "на извозчиках ездить не приходится, когда жильцы денег не платят", я покорился и вместе с хозяйкой отправился на Сенную.
Дорогой моя спутница посвятила меня во все тайны своих хозяйственных рассчетов и все толковала о том, что ей непременно нужно купить всю провизию в 8-м №, у какого-то Акима Савельича, который, по ее словам, никогда ее не надувал и не обсчитывал. Но увы! Судьбе было угодно распорядиться иначе.
Подходя к рынку, мы заметили какое-то необычное оживление.
Торговцы бегали и метались как угорелые, перетаскивали товар с места на место, что-то припрятывали и, вообще, были в некотором конфузе...
Причина этого явления вскоре объяснилась: рынок обходила санитарная полиция, как раз нагрянувшая в лавку № 8-й, к Акиму Савельичу, в то время как подходили к ней мы.
Осмотр проводился доктором и думским комиссаром, при которых ассистентами были околоточный надзиратель и несколько нижних чинов.
Хозяин лавки лебезил перед доктором, уверял, что товар у него самый свежий и настоящий...
- Уж поверьте, господа, - говорил он, - что вы у меня, значит, ни чуточки худой провизии не найдете, потому мы тоже на себе крест имеем и в Бога веруем.
Весь находившийся в лавке товар был тщательно осмотрен, и санитары уже направились к выходу.
Но тут-то и случилось то, что помешало Дарье Михайловне закупить "по дешевой цене" поросеночка у знакомого и "добросовестного" торговца.
Уходя, доктор запнулся ногою обочто-то завернутое в рогожу и, очевидно, второпях засунутое в проход между ларями.
- А это что у вас тут? - спросил он.
Аким Савельич замялся.
- Это, значит, господин, остатки разные, бросовина...
- Надо взглянуть.
По знаку доктора рогожи были сняты, и глазам нашим представилась далеко не утешительная картина.
Под рогожами оказалось несколько десятков окороков, совершенно сгнивших и червивых, а также большое количество солонины с сильным "душком".
Последовал обычный финал.
Был составлен надлежащий протокол, за которым в перспективе "открывалась камера мирового судьи".
История эта в лавке произвела переполох, на покупателей никто не обращал внимания, и нам волей-неволей пришлось уйти.
Долго бродили мы по рынку, хозяйка моя торговалась до-нельзя и, наконец, приобрела гуся и двух больших поросят.
Груз этот по уговору пришлось нести мне, а Дарья Михайловна навьючила себя более мелкими покупками.
Возвращаясь домой, спутница моя чуть не плакала.
- Помилуйте, - говорила она, - слишком целый рубль2 передала, а все из-за него окаянного!
"Окаянный", конечно, был злополучный Аким Савельич, с которым не поцеремонились чины санитарной полиции.
Н. Л-нъ.
"Всемирная иллюстрация" № 2 от 7 января 1884 года
1. Орфография приведена в соответствие с современной, пунктуация - как в оригинале
2.Пуд сахара (16 кг) в 1884 году стоил около 3 рублей, фунт (около 400 грамм) ситного хлеба - 5 копеек, ржаного - 2,5 копейки. Квалифицированный рабочий получал в день чуть больше рубля, чернорабочий - 65 копеек.