Анатолий Николаевич Куломзин (1838-1923) был бюрократом такого крупного калибра, который лишь изредка встречался в истории государства Российского. Долгие годы этот политический зубр, ровно пятьдесят лет проведший на государственной службе, занимал высшие посты в Империи: руководил канцелярией Комитета министров, а в конце своего служебного поприща, с 15 июля 1915-го по 1 января 1917 года, был председателем Государственного совета.
Без его объемной (1038 страниц!) книги "Пережитое", впервые опубликованной "Политической энциклопедией", сложно представить будни административного Олимпа за последние полвека Петербургского или Императорского периода истории России1.
"Более всего я дорожил свободой"
Мемуары Коломзина вынуждают пересмотреть расхожие представления о бюрократах - безынициативных чинушах, педантах, формалистах и волокитчиках. Анатолий Николаевич был не таким. Например, в 1896 году 58-летний действительный тайный советник и гофмейстер Двора Его Императорского Величества Куломзин, определявший направления переселенческой политики Империи, был командирован в Сибирь:
"Всего, проездив 3 месяца, я сделал, не считая железной дороги, 2200 верст водными путями и 5000 верст грунтовыми дорогами и лично опросил переселенцев 135 поселков. В приложении к своему всеподданнейшему отчету по этой поездке я указал на 76 поселков, где предстоит в ближайшем будущем соорудить церкви, по удаленности этих поселков от существующих церквей, и 188 поселков, нуждающихся, по числу в них детей школьного возраста, в основании школ"2.
Бюрократ, скажете вы? Побольше бы России таких бюрократов!
Устойчивое словосочетание "дворянское гнездо" не было для Куломзина избитой метафорой: он родился в большом родовом имении - в селе Корнилово Кинешемского уезда Костромской губернии, которым более 300 лет владели его предки3. Это был настоящий райский уголок. Мемуарист яркими красками живописал житейские подробности усадебного быта, не забыв запечатлеть запахи родного гнезда:
"С весны по всему саду царит запах сирени, а глаза отдыхают на лиловой ее дымке, позднее вступает в свои права аромат жасмина и красноватая дымка жимолости, потом расцветшие розы. Еще позднее многочисленные наши липы, аромат коих заглушает все остальное. Сам я не раз, подъезжая к усадьбе, чувствовал их запах за несколько верст. С молодости я любил в жаркий летний день разлечься поперек ступеней балкона, и не надышишься, бывало, дивным ароматом сада, и не оторвешься от успокаивающей неги, навеваемой его тишиной"4.
Куломзин был богат, прекрасно образован, умен, наблюдателен и независим. Если и испытывал в жизни страх, то только "к видимым знакам казенной неволи"5. Он был истинным аристократом, разумеется, если понимать это слово именно в тот смысле, что вкладывал в него Константин Лёвин, герой романа Льва Толстого "Анна Каренина": "Я считаю аристократом себя и людей, подобных мне, которые в прошедшем могут указать на три-четыре честные поколения семей, находившихся на высшей степени образования (дарованье и ум - это другое дело), и которые никогда ни перед кем не подличали, никогда ни в ком не нуждались, как жили мой отец, мой дед. И я знаю много таких. ...Мы аристократы, а не те, которые могут существовать только подачками от сильных мира сего и кого купить можно за двугривенный".
И сам Куломзин, и его отец, отставной офицер лейб-гвардии Финляндского полка, были людьми с университетским образованием, которым в те поры могли похвастаться лишь немногие представители благородного сословия. В 1858 году Анатолий Николаевич окончил юридический факультет Московского университета со степенью кандидата, но быстро понял, что происходившие из духовного звания профессора, "по большей части из семинаристов", были не в состоянии обогатить своих питомцев "положительными знаниями"6. И, не находя свое образование оконченным, не стал спешить с определением на государственную службу, а решил продолжить учебу.
"Меня чинопроизводство не манило, и более всего я дорожил свободой"7.
"Не иметь на совести какого-либо упрека..."
Он слушал лекции в Лейпцигском и Гейдельбергском университетах, изучал на практике финансовую систему и банковское дело во Франции, Бельгии, Англии, Шотландии и Германии. В Лондоне не побоялся навестить Александра Ивановича Герцена. "Пробыть в Англии и не побывать у Герцена считалось невозможным"[8]. Но, резонно опасаясь за свое будущее и не желая попасть в составляемые
III Отделением списки неблагонадежных, не стал продолжать знакомство с политическим эмигрантом. Слушал лекции в Оксфорде и быстро усвоил его главное начало - "не забивание головы схоластическим преподаванием, а развитие самостоятельного ума и характера"9.
В соответствии с этим принципом лишь через четыре года после окончания Московского университета он поступил на службу в МВД и спустя два года был переведен в Государственную канцелярию. Так начался его стремительный подъем по ступеням служебной лестницы: имея всего-навсего невысокий гражданский чин коллежского секретаря (X класса Табели о рангах), Куломзин занял должность, причисленную к VI классу, то есть на четыре ступени выше имевшегося у него чина.
Поясню для наглядности на примере военных чинов: Х класс - это штабс-капитан, а должность VI класса - полковничья!
На должность начальника отделения канцелярии Комитета министров Анатолий Николаевич был назначен 30летним! Это было начало эпохи Великих реформ, и перед Куломзиным открылось широчайшее поле деятельности. Летом 1865 года он женился на Екатерине Дмитриевне Замятниной, дочери министра юстиции и владелице 3,5 тысячи десятин земли в Новгородской губернии. Этот брак, без сомнения, способствовал упрочению успешно начатой карьеры. Впрочем, и здесь Куломзин остался верен себе. Будущий тесть захотел выхлопотать ему к свадьбе звание камер-юнкера, чтобы зять венчался в роскошном, богато вышитом золотом придворном мундире. "Я сказал, что если это случится, то я откажусь от женитьбы. Я твердо решил не иметь на совести какого-либо упрека, что я будто бы женился для протекции..."10.
Куломзин дослужился до чина действительного тайного советника, имел звание статс-секретаря Его Величества и все высшие российские знаки отличия до ордена Андрея Первозванного включительно. Была бы карьера столь же успешной, если бы не женитьба на министерской дочке? На этот вопрос нет ответа. Однако меньше всего нас интересует его блестящая карьера.
Куломзин обладал самостоятельным и цепким взглядом, позволявшим ему под неожиданным ракурсом смотреть на привычные вещи. Его воспоминания содержат ряд выразительных подробностей былого, о которых умалчивали современники. И которые позволяют внести существенные коррективы в устоявшиеся и обросшие исследовательской литературой суждения.
Перелистаем пухлый том...
Крепостному "помещик в беде помогал неминуемо"
В течение трех лет Куломзин был мировым посредником по Кинешемскому уезду и участвовал в реализации Положений 19 февраля 1861 года, разрешая противоречия между помещиками и их бывшими крепостными. Он искренне приветствовал отмену крепостного права, но его взгляды резко отличались от ходульных представлений тех, кто привык лишь обличать "позорное и постыдное" прошлое и видеть в крепостном праве безусловное зло и источник народной нищеты. Куломзин спорит с вульгарно социологическими представлениями о сложных явлениях и процессах:
"Помещик в беде помогал неминуемо, ибо сам нуждался в поддержании рабочей силы крестьянина. ...Бедность крестьян в то время в хорошо управляемых имениях большей частью была последствием беспробудной апатии или лености, так как в случае несчастья, как то: падежа коровы, лошади, пожара, в интересах помещика всегда было поддержать мало-мальски порядочного крестьянина. Корова или лошадь давались с барского двора. Для возобновления сгоревшего двора отпускался лес без особого счета, ибо он был нипочем, и прощался оброк".
Если же молодой и здоровый крестьянин не желал работать в полную силу, ленился, пьянствовал и воровал у односельчан, то помещик старался избавиться от него во время очередного рекрутского набора, сдавая лентяя и потенциального преступника в солдаты. Вот почему, проницательно замечает Куломзин, в пореформенной деревне заметно возросла преступность. "Просто клапан, удаляющий из деревни все не старые преступные элементы, не оказывал более своего благодетельного действия"11.
Однако помогать в беде своему крепостному мог лишь состоятельный помещик, чего нельзя сказать о мелкопоместном дворянине, который сам едва-едва сводил концы с концами. "К тому же лица эти были чрезвычайно малообразованны, по уровню мало отличались от своих крестьян, разве только по платью и некоторой весьма поверхностной грамотности. Своеобразной буколичностью отличалась в то время жизнь некоторых мелкопоместных дворян. Помещицы нередко жили со своими кучерами и т.д. Но особенной известностью пользовались в уезде два брата, старые холостяки, которые держали у себя нескольких девиц, взятых ими из семей немногочисленных их крестьян. Эти девицы в виде ткачих были помещены в ткацкие светелки, и сами помещики приживали с ними детей, умножая таким способом число своих подданных, и не только этого не скрывали, но сами хвастались этим изобретением"12.
Согласитесь, что после чтения этих воспоминаний наши представления о крепостном праве приобретают большую объемность, наглядность и красочность.
"В министры проходят неспособные..."
Русская Смута не была для Анатолия Николдевича Куломзина неожиданностью. Главную вину за русский бунт - бессмысленный и беспощадный - сановник возлагает не на пламенных революционеров, не на всегда и всем недовольную русскую интеллигенцию, не на козни врагов России, а на само правительство:
"Действительно, если свести к одному знаменателю, сосредоточить в одном фокусе причины переживаемой нами в настоящую минуту смуты, то нужно согласиться.., что корень этого зла лежит в том, что за многие годы правительство не произвело в стране производительных затрат. Оно кормило население самым развращающим образом во время голодовок, т.е. раздавало деньги и хлеб без разбора нуждающимся и ненуждающимся, а в промежутках между голодами не давало денег ни на просвещение народа, ни на развитие у крестьян травосеяния, ни на другие меры, которые могли бы послужить к возвышению их культуры. Приобретение для них земли шло черепашьим шагом, не было духа, оживляющего действия правительства к удовлетворению народных нужд"13.
Почему действия правительства были столь бездарны? Потому, что высшие посты в коронной администрации занимали бесталанные люди.
Куломзин, сам сделавший блестящую карьеру и отлично изучивший на практике "пружины нашего бывшего бюрократического строя"14, не испытывал иллюзий относительно жизнестойкости системы выдвижения кандидатов на высшие государственные должности. Отбирались и назначались отнюдь не самые достойные. "Выработался человек умный, знающий, честный и порядочный, и держат его на второстепенных должностях, а в министры проходят неспособные ставленники камарильи"15.
Один из его сослуживцев Евгений Эпафродитович Картавцев, крупный экономист и банкир, стал жертвой сложной министерской интриги и был вынужден покинуть государственную службу. Куломзин, изложив все перипетии аппаратных козней, направленных против даровитого чиновника, ряд лет стоявшего во главе Крестьянского поземельного банка, приходит к нелицеприятному заключению. Судьба этого незаурядного человека "представляет собой пример гнилости нашего строя"16.
Мемуарист сознательно акцентирует внимание читателя на любопытной детали. Картавцев, отставленный со службы царским указом, в течение тридцати лет своей вынужденной отставки ни разу не позволил себе "нареканий на личность монарха, введенного в заблуждение своим министром". Сам Куломзин был человеком иного темперамента. Он не побоялся зафиксировать в воспоминаниях горький упрек, адресованный и лично монарху, и существующему строю:
"Людей с такой преданностью Престолу вышвыривают из службы"17. Если монарх "склонен доверять наветам, критике и сплетням"18 и позволяет, чтобы камарилья так обходилась с его преданными слугами, то в критической ситуации он не сможет удержать власть в своих руках. "Вот человек, который погубит Россию"19, - такие вещие слова в самом начале нового царствования произнес князь Георгий Дмитриевич Шервашидзе, обер-гофмейстер вдовствующей императрицы Марии Федоровны.
Мемуарист зафиксировал эту фразу и уже после Февральской революции подвел неутешительный итог: "Увы, пророчество князя Шервашидзе сбылось!"20
"Я не надоедал частыми докладами..."
Личность последнего российского государя вызывала нескрываемую антипатию сановника. Николай II - это "человек неискренний, безвольный, как тростник, ветром колеблемый, постоянно искавший новых людей, рекомендуемых придворными интриганами, великими князьями, случайными собеседниками, при полном неумении лично разбираться в представляемых ему людях"21.
Неприязнь была взаимной. Царь не скрывал своего нерасположения к Куломзину, и Анатолий Николаевич прекрасно понимал причину такого отношения. "Может быть, я никогда не мог приобрести достаточного авторитета в глазах государя потому именно, что я никогда ни о ком не говорил дурно, никогда не интриговал, с особо помпезными проектами для упрочения благосостояния России не выступал. И, в особенности, не надоедал частыми докладами, хотя я имел к тому достаточные поводы"22.
За своим личным весьма относительным неуспехом и единичными служебными неудачами своих талантливых знакомых Куломзин сумел разглядеть системный кризис Российской империи и не побоялся сделать радикальный вывод. "Таков был режим: человек громадной эрудиции, кристаллической чистоты, большого опыта и ума оставался в тени потому, что не хотел жонглировать, интриговать соваться - выдвигались всякие ничтожества"23. Когда такой решительный вывод делает политический зубр, то режим, действительно, обречен.
P.S. Судьба самого Куломзина сложилась относительно благополучно. После Февральской революции он не привлекался к ответственности Временным правительством, в августе или сентябре 1918 года перебрался из Петрограда в Киев, затем эмигрировал во Францию, где и скончался в 1923 году. Мы же, разбираясь в причинах возникновения Великой русской революции, отныне, после выхода в свет книги "Пережитое", не сможем игнорировать свидетельские показания господина действительного тайного советника, еще сто лет тому назад давшего свой вариант ответа на извечный русский вопрос "Кто виноват?".
Этого более чем достаточно, чтобы имя Куломзина сохранилось на страницах Истории.
1. Куломзин А.Н. Пережитое. Воспоминания. Сост., вступ. ст., коммент. и примеч. К.А. Соловьева. М.: Политическая энциклопедия, 2016. 1038 с. Пользуюсь случаем, чтобы отметить высокий профессионализм доктора исторических наук Кирилла Андреевича Соловьева, проявленный при написании вступительной статьи, комментариев и примечаний этого тщательно фундированного издания.
2. Там же. С. 651.
3. Там же. С. 6.
4. Там же. С. 63.
5. Там же. С. 133.
6. Там же. С. 45, 69.
7. Там же. С. 73.
8. Там же. С. 97.
9. Там же. С. 109.
10. Там же. С. 217.
11. Там же. С. 160.
12. Там же. С. 189.
13. Там же. С. 881.
14. Там же. С. 403.
15. Там же. С. 341.
16. Там же. С. 295.
17. Там же. С. 296.
18. Там же. С. 495.
19. Там же. С. 902.
20. Там же. С. 902.
21. Там же. С. 502.
22. Там же. С. 898.
23. Там же. С. 720.