Поделиться
Выпускник ВХУТЕМАСа, куда он приехал поступать по путевке комсомола из Благовещенска, Семенов-Амурский учился на графическом факультете во второй половине 1920-х, когда там преподавали Владимир Фаворский, Петр Митурич, Николай Купреянов… Школа Фаворского противостояла и академическому подходу с ее "педантичным рисованием изолированного предмета", и традициям "Мира искусства", и "натурализму".
Семенов-Амурский, похоже, применил "код Фаворского", применил прежде всего к живописи обожаемых им Сезанна и Матисса, Ван Гога или Дерена. Достаточно взглянуть на его интерпретацию "Акведука" Сезанна, написанную в 1947, или "Озеро, затянутое ряской" (1949), чтобы понять¸ как страстно занимал его диалог с постимпрессионистами. Художник не имел шанса выставить эти работы; впрочем, и без выставок в 1948 году Семенов-Амурский был переведен из членов Союза Художника в "кандидаты" - за "формализм". Ни выставок, ни заказов; единственная работа, которая еще оставалась, - ретушера в Большой советской энциклопедии. Единственная мастерская - комната в коммуналке, где они с женой Елизаветой Измайловной, поэтессой, живут, работают, пишут, читают...
Впрочем, для них искусство и было жизнью. Почитать выступление Семенова-Амурского на своей выставке ЦДРИ в 1970-м году, так покажется, что он был счастливейшим из смертных. Вот он рассказывает о своей картине: "Называется она "Как бы мне хотелось жить в этой природе". Это слова Елизаветы Измайловны. Она мне сказала: напиши мне такую природу, в которой бы я засыпала вечером и просыпалась утром. И я старался, старался. И я нарисовал эту природу. Вот такая хорошая подсказка навела меня на мысль, что и в нашем искусстве нужно сделать так, чтобы там хотелось быть. Если бы этого не было, жизнь была бы просто хомутовая да оглобленная".
Даже по этому определению жизни - "хомутовая и оглобленная" - можно оценить чувство слова, которым щедро одарен художник. Истоки его словотворчества - в народной стихии языка, не замутненной официозом новояза. На нынешней выставке рукописи художника столь же важны, как живопись и графика. В них оживает несуетный мир мудреца и поэта, мир почти буколической идиллии в духе Горация - и это в эпицентре ХХ века. Собственно, именно этот идиллический мир, в котором "хотелось бы жить", где человек существует не между молотом и наковальней, а между природой и искусством, оживает и в графике и живописи Семенова-Амурского.
Этот мир, очевидно, не пересекается с современностью. И это принципиально для художника. На выставке есть удивительная фотография 1928 года, где третьекурсник ВХУТЕМАСа Федор Семенов предстает на фоне барельефа на античную тему, в белоснежной рубашке с узким галстуком… Волевое скуластое лицо, сосредоточенный взгляд, напряженная поза, выдающая энергичную собранность… В этом снимке есть строгость, аскетичность и четкий посыл. Чего нет, так это и намека на "искания эпохи": ни тебе геометрии супрематизма или конструктивизма, ни революционных лозунгов, нет даже знаковых инструментов профессии - кисти, карандаша или циркуля, как у Эль Лисицкого. Вместо этого - барельеф, на фоне которого голова студента обретает черты скульптуры. Наш герой явно апеллирует к вечности, а не к драмам и трагедиям современности. Он создает идеальный образ жреца искусства. А на другом групповом снимке он даже не прочь полушутя примерить роль атланта.
В новую эпоху атланты были обречены на судьбу Дон Кихотов. Тем не менее, опыт Семенова-Амурского, если не художественный, то этический, оказался важен для нового поколения. Несмотря на то, что первая его выставка состоялась только в 1967 благодаря усилиям Петра Капицы в Институте физических проблем АН СССР, несмотря на "приватный" образ жизни, Семенов-Амурский, никогда нигде не преподававший, оказал огромное влияние на самых разных художников. Среди них такие мастера, как Игорь Шелковский (именно благодаря ему состоялись выставки Семенова-Амурского в Париже, уже после смерти художника, и сейчас в Москве), Борис Орлов, Дмитрий Александрович Пригов, Ростислав Лебедев, Александр Максимов, Павел Ионов…
Семенов-Амурский говорил о себе как о художнике, "ставшем на плечи предшественников". Используя его любимую метафору, можно сказать, что он таки стал одним из тех атлантов, на плечи которых могло опереться новое поколение мастеров.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"