25.01.2018 12:56
    Поделиться

    Алтайские медики пожаловались на боязнь уголовного преследования

    Медики и правоохранительные органы говорят на разных языках
    В декабре 2017 года в "Российской газете - Неделя" на полосе "Сибирь" вышел материал "Когда ошибка обходится дорого". В нем шла речь о том, что в Алтайском крае в десять раз выросло количество уголовных дел, возбужденных по жалобам пациентов. Публикация вызвала резонанс. В редакцию обратился член-корреспондент РАН, президент Медицинской палаты Алтайского края Яков Шойхет. Яков Наумович поделился собственным видением этой серьезной проблемы:

    - Дефиниции, которые используют медики и юристы - минздрав и правоохранительные органы, - не совпадают и не состыковываются, что порождает большие сложности. Любое слово, сказанное медиком, совершенно произвольно могут истолковать следователи и судьи. До сих пор нет юридического определения понятия "врачебная ошибка". До сих пор оно в понимании юристов и общественности не имеет ничего общего с тем, что вкладывают в это понятие медики. Даже после издания нового закона об охране здоровья населения ничего не изменилось.

    Поэтому на сегодняшний день врачебная ошибка, дефект или несчастный случай воспринимаются многими как одно и то же. На самом же деле мы имеем дело с совершенно разными понятиями. Точно так же, как абсолютно разные вещи - "врачебная ошибка" и "ошибка врача". Врачебная ошибка бывает у каждого из представителей моей профессии. Подчеркиваю: у каждого без исключения. Возьмите дифференциальную диагностику. Есть очень небольшое количество заболеваний, имеющих признаки, присущие только этим заболеваниям. А если человека мучает кашель? С этим могут быть связаны самые разные болезни. Когда специалисты начинают копать глубже, каждый предыдущий диагноз можно считать ошибкой. Например, больной поступает из поликлиники в специализированный центр с одним диагнозом, там его могут изменить, а заключительный диагноз может не совпадать с клиническим. Но беда в том, что на юридическом языке любая такая неточность может трактоваться как вина. И, честно говоря, работать становится страшновато.

    Почему патологоанатом позволяет себе проводить вскрытие с приглашением сотрудников полиции, но без приглашения врачей, принимавших участие в лечении больного? Это что такое? Большое значение здесь имеет качество экспертизы. Меня, как президента палаты, иногда знакомят с документами, подписанные некоторыми, с позволения сказать, экспертами - и волосы дыбом встают от уровня их компетенции и добросовестности. А ведь эти безграмотные заключения становятся основой для вынесения решений следственными и судебными органами.

    Случается, что люди, не состоявшиеся в медицинской профессии, смело выступают в роли экспертов. Для проведения независимой экспертизы нередко привлекаются врачи из других регионов. Да, возможно, это правильно, но остается вопрос о квалификации самого эксперта. Всего один пример. Врач из другого региона присылает в Барнаул заключение, где указывает, что в сделанном анализе не было лейкоцитарной формулы. Мол, если бы она была, то можно было поставить диагноз пациенту "менингит". Однако лейкоцитарная формула - это реакция на любое воспаление любой локализации. Она не относится к конкретному органу, она относится к воспалительному процессу в организме в целом. Но судья же не знает таких тонкостей. Куда мы зайдем с такой практикой?

    Независимая экспертиза - это соответствие действий врача методикам лечения того или иного заболевания, утвержденным на уровне государства. Это общемировая практика. А у нас же эксперт пишет: "Я думаю, что...". Да думай себе, что хочешь в любом другом случае. А в данном случае ты эксперт, который должен установить соответствие действий врача в конкретных условиях рекомендациям федеральных органов и руководствам опубликованных Всероссийскими обществами - и не более того.

    В одном районе был случай. Приходит мать с маленьким ребенком - у него высокая температура, большой гнойник. Врач после осмотра принимает решение - вскрыть его. Температура падает, все нормализуется. Но эксперт пишет о грубом нарушении оказания медпомощи. Оказывается, врач, который вскрывал гнойник, не являлся детским хирургом. Но у нас во всем крае детских хирургов считанные единицы. И что теперь - каждого ребенка с фурункулом везти в Барнаул? Если бы сельский врач ничего не стал делать, и исход болезни был бы другой, тогда бы речь шла о "неоказании медицинской помощи" и уголовной ответственности за это. Он действовал правильно: человек, который, получил диплом врача, имеет право на действия в неотложных состояниях. Такие казусы только парализуют врача в принятии решения.

    К чему это все приводит? Особо проблемных больных под различными предлогами стали передавать из одной больницы в другую - врачи боятся брать на себя ответственность. Какой выход из положения? На мой взгляд, необходимо дать больше прав Медицинской палате, а профессиональному сообществу надо передать функции аттестации врачей. Государственные органы не должны заниматься этой аттестацией, медики сами вправе решать, кто работает профессионально, а кто нет. В противном случае будут происходить такие казусы, как было в первые месяцы после вступления в силу нового закона об охране здоровья: контролирующие органы стали путать "стандарты оснащения" со "стандартами лечения".

    В целом краевое здравоохранение сделало огромный шаг вперед за последнее десятилетие. У нас теперь совершенно иное оснащение и, соответственно, иные возможности лечения больных. Но работать под дамокловым мечом уголовных дел стало морально очень тяжело. В Уголовном кодексе для врачей появилось целых три статьи. А нам вместо этого лучше бы принять единую терминологию для медиков и юристов.

    В крае не хватает врачей и медсестер

    Министр здравоохранения Алтайского края Ирина Долгова на заседании правительства, посвященного подготовке кадров, рассказала, что медучреждения региона работают с неукомплектованным штатом.

    - На 1 ноября 2017 года в медицинских организациях работают 8 654 врача и почти 23 тысячи средних медицинских работников. Доля сотрудников пенсионного возраста составляет среди них 27 и 20 процентов, соответственно. К сожалению, с каждым годом этот процент увеличивается, - посетовала министр.

    По словам Долговой, участковых терапевтов работает 71 процент от штатного расписания, а участковых педиатров - более 80 процентов. Ситуация с узкими специалистами намного хуже.

    - Укомплектованность психиатрами составляет 54 процента, онкологами - 44,7, офтальмологами - 53,2, фтизиатрами - 40,5. Коэффициент совместительства у них варьируется от 1,8 до 2,7, то есть люди работают в двух, а то и в трех местах, - отметила Ирина Долгова.

    Решать проблему в регионе пытаются целевым обучением. В прошлом году такие договоры с Алтайским государственным медуниверситетом заключило более ста медицинских организаций края.

    Кадровый дефицит - проблема не только Алтайского края. Комментируя ее, один из экспертов "РГ" Александр Линденбратен, доктор медицинских наук, первый заместитель директора Национального НИИ общественного здоровья им. Семашко сказал следующее:

    - Сейчас звучат предложения вернуться к старому проверенному методу - распределению выпускников. Получил диплом - будь добр отработать несколько лет там, куда родина пошлет. Юридически вопрос пока не решается - нарушаются права личности, нарушается европейская хартия о правах человека. Единственный вариант видится таким: заключение договора при поступлении в вуз. Молодой человек бесплатно получает высшее образование. После окончания вуза он, отрабатывая положенный срок в указанном ему медучреждении, возмещает государству вложенные в него средства. Но я не уверен, что это приведет к полному решению имеющейся проблемы. Скорее, это будет паллиативом, полумерой.

    Поделиться