издается с 1879Купить журнал

Первый памятник на Мамаевом кургане

Его поставили по эскизу капитана Виктора Некрасова, написавшего в госпитале великий роман "В окопах Сталинграда"

Памятник был сколочен из досок саперами 1047-го стрелкового полка. И установлен на могиле двадцатитрехлетнего комбата Георгия Беньяша. Через двадцать лет после окончания войны Виктор Платонович Некрасов расскажет об этом в очерке "Случай на Мамаевом кургане", отрывок из которого публикуем сегодня.

Случай на Мамаевом кургане

До Мамаева кургана иду пешком, трамваи еще не ходят. Впрочем, я все равно пошел бы пешком.

Иду по проспекту Ленина. Когда-то он был проспектом Сталина. До войны его вообще не было. Он очень широкий, длинный и тянется вдоль Волги до самого Тракторного завода. Направо и налево дома, дома, дома... "Гастроном". "Ткани". "Обувь". "Культтовары". Опять "Гастроном". Кое-где на бетонных постаментах орудийные башни тридцатьчетверок - линия фронта...

Дом Павлова... Очень обыкновенный, выкрашенный в розовую краску, такие строили в тридцатые годы. На нем мемориальная доска, перед ним все та же башня с тридцатьчетверки. Кругом новые дома - площадь Солдатской славы. Надписей на доме никаких, а когда-то было очень много, снизу доверху, - сейчас все замазано розовым.

Постоял и пошел дальше.

Скоро будет завод "Метиз" - левый край нашей обороны. За ним большой пустырь и мясокомбинат. На мясокомбинате был КП первого батальона. Направо, к Волге, сожженный поселок, нефтебаза - она очень долго горела, заслоняя солнце черным сплошным облаком.

Налево железная дорога и Мамаев курган. Участок между сожженным поселком и железной дорогой можно было преодолеть только ночью - он простреливался вдоль и поперек. Чуть левее и ближе к "Метизу" стояли трамвайные вагоны... Все это было очень давно - двадцать три года тому назад...

Дойдя до мясокомбината, решил вдруг - а почему не зайти? Авось сохранилось кое-что из прошлого? В подвалах, например, где был КП. <...>

После очень основательного выписывания пропуска - крупным каллиграфическим почерком переписывается буквально весь текст моего паспорта - я попадаю к замдиректора, обходительному немолодому человеку, который, против ожидания, сразу понял, какими чувствами я обуреваем. Вызвав кого-то из своих помощников, он так ему и сказал:

- Ознакомь товарища с процессом, не очень утомляя его, а потом покажи, как пройти в подвальное помещение - у товарища с ним связаны личные героические воспоминания. - Он понимающе улыбнулся мне.

Помощник - молодой парень в спецовке - выполнил указание в точности: процессом не утомил, из вежливости поинтересовался, как мы здесь воевали, и на прощанье предложил фонарик.

- Там у нас, мягко выражаясь, захламлено малость. Если хотите, могу проводить...

- Что вы, зачем? - воспротивился я. - В те годы там паркет тоже не каждый день начищали...

Он улыбнулся. Мы распрощались, и, вооружившись фонариком, я стал спускаться по темной лестнице. Тогда эта лестница тоже существовала, но ею не пользовались, в КП куда проще было попасть через подвальное окно и люк в полу.

Люк этот я не сразу обнаружил. Помещение, в котором он находился, действительно было малость захламлено, и мне пришлось порядком-таки повозиться, пока я не расчистил вход в подвал. Крышка тоже не сразу открылась, но с помощью железной рейки я ее победил. По скрипучей, по-моему, сохранившейся еще с того времени деревянной лестнице я осторожно спустился вниз.

Теперь надо было пройти нечто вроде длинного коридора, вдоль которого тянулись трубы, и в конце его должна была быть железная дверь, а за ней тот самый подвал, где был КП первого батальона.

КП находился здесь довольно долго - с августа сорок второго, когда немцы захватили водонапорные баки на вершине кургана, до конца ноября: с переходом в наступление нашу дивизию передислоцировали правее, к высотке Безымянной. В свое время я сюда довольно часто наведывался - батальоном командовал отчаянно смелый, лихой капитан Беньяш. Это был удивительно красивый, кудрявый, веселый парень, гроза немцев и окрестных санинструкторш. Это у него на КП, в этом самом подвале, устраивались концерты, и мы, штабные поверяющие, под любым предлогом приходили "поверять" именно этот батальон.

В конце октября или начале ноября Беньяш погиб. Погиб по-глупому, от случайной мины, во дворе мясокомбината, где он назначил свидание одной из своих поклонниц. Мы долго оплакивали его. Похоронили на высоком волжском берегу, а когда в Сталинграде кончилась война, на могиле поставили памятник. Сделали его наши полковые саперы по моему эскизу. Это был первый памятник в Сталинграде. Он хорошо был виден с Волги. Сейчас его нет: он был деревянный.

Подходя к железной двери - она тоже сохранилась такой, какой была, - я почувствовал легкое волнение, будто был я здесь совсем недавно, только вчера, и что сейчас, как и вчера, мы с Беньяшем или его начальником штаба отправимся на передовую проверять огневые точки, а может, никуда и не пойдем, а будем пить чай и крутить патефон - у Беньяша полно было пластинок.

Я толкнул дверь...

В жизни каждого человека есть периоды, в памяти не задерживающиеся, есть периоды провалов, но бывают дни, которые запоминаешь с первой до последней минуты, запоминаешь каждую деталь, каждую мелочь, каждое произнесенное слово, каждую мелькнувшую у тебя мысль. К этим дням я сейчас и подошел. Всю мою жизнь, до последнего дня, они будут стоять перед моими глазами ясные и четкие, как на экране, хотя я никогда так и не узнаю, когда же это произошло - вчера или двадцать три года назад...

В тот самый момент, когда я толкнул дверь, над головой у меня грохнуло что-то очень тяжелое, и с потолка посыпалась штукатурка. Похоже было, что где-то вверху разорвался снаряд порядка 152 миллиметров. От непривычки я вздрогнул, очевидно, или попятился.

- Э-э, капитан, да ты у нас, видать, нервенный...

Сказано это было без всякого желания обидеть, с юморком, и я сразу узнал голос. Полулежа и подперев одной рукой голову - любимая его поза, - на меня с нар глядел из-под упавших на лоб черных завитков кудрей веселыми, живыми глазами капитан Беньяш.

1965