1828, май, 25. Пятница. Поездка Пушкина на пироскафе в Кронштадт.
Летопись жизни и творчества Александра Пушкина
В мае 1818 года было открыто пароходное сообщение Петербурга с Кронштадтом. Среди петербуржцев быстро установилась традиция - провожать до Кронштадта родных, друзей и важных знакомых, отъезжающих морем в Европу. 25 мая 1828 года, как уведомляла газета "Санкт-Петербургские ведомости", за границу отправлялись "капитан Кемпбель, секретарь Великобританской миссии при Персидском Дворе, с супругой и двумя слугами и двумя служанками..."
Провожала их до Кронштадта большая дружеская компания: 65-летний Алексей Николаевич Оленин с сыном Алексеем, переводчиком Азиатского департамента Министерства иностранных дел, и дочерью Анной, девицей на выданье; князь Петр Андреевич Вяземский; востоковед и инженер, изобретатель телеграфа барон Павел Львович Шиллинг фон Каннштадт; молодые амбициозные дипломаты Александр Сергеевич Грибоедов и Николай Дмитриевич Киселёв.
И грустивший всю дорогу Пушкин.
Грустные проводы
Можно догадаться, о чем говорили на пароходе, - конечно же, о политике. В марте был подписан Туркманчайский мирный договор, причем на выгодных для России условиях. Грибоедов и Киселёв вместе работали над условиями договора. Английский же дипломат беспокоился о соблюдении интересов британской короны, которые традиционно состояли в том, чтобы не произошло излишнего сближения России и Персии.
На прощание он счел необходимым предупредить Грибоедова о грозящей ему в Персии опасности: "Берегитесь! Вам не простят Туркманчайского мира!".
Старик Оленин в патриотическом порыве успел повздорить с англичанином, но, по счастью, прекрасная погода, бокалы с вином, а в особенности сочувствие прелестным Анне и Элизабет, супруге Кэмпбелла, страдавшим от морской болезни, сопутствовали быстрому примирению.
Пушкин участвовал в беседе лишь настолько, насколько того требовали приличия. Вяземский вспоминал, что Александр Сергеевич всю дорогу хмурился и дулся. Петр Андреевич счел это следствием любовной хандры, поскольку видел, как холодна сделалась Анна Оленина к Пушкину. Анна же ловила каждое слово 25-летнего красавца Николая Киселёва и ждала от него предложения руки и сердца. Тщетно! Женился неутомимый сердцеед только в 60 лет на молоденькой итальянке, которая не знала ни слова по-русски.
"И содрагаюсь и стону жалобно..."
Впрочем, не только легкомысленная Анна Оленина была причиной грусти Пушкина. Особая комиссия в ту пора вела следствие в поисках авторов запрещенных цензурой стихов и извлекла на свет грех его мятежной юности - кощунственную "Гаврилиаду" (буквально через несколько дней, в июне, Николай I утвердит секретный надзор за поэтом, а в августе его дважды вызовет к себе генерал-губернатор Петербурга для дачи показаний). Было от чего впасть в уныние!
Жаль, никто тогда не мог сказать Пушкину того, что сказал наш мудрый современник Валентин Семенович Непомнящий: "Без "Гаврилиады" не было бы, может, ни Татьяны, ни "Пророка", ни того, что привело к диалогу с Московским святителем; ни много глубокого и благого, что последовало потом..."
26 мая, на следующий день после поездки на пироскафе и в день своего рождения, Пушкин пишет одно из самых мрачных своих стихотворений:
Через полтора года эти стихи появятся в альманахе "Северные Цветы", на них откликнется митрополит Филарет, Пушкин ответит ему... Все это впереди, а пока он уныло записывает в свою рабочую тетрадь: "Читаю жизнь мою и содрагаюсь и стону жалобно, слезы лью... Слышу жужжанье клеветы, лукавый смех, надменный ропот, измены гнусный шип..." (весна 1828 года).
А пироскаф пока еще подходит к Кронштадту. Друзья любезно прощаются с четой англичан, те переходят на большой морской корабль. И тут резко портится погода. "На возвратном пути, - пишет Вяземский жене, - при самых сборах к отплытию, разразилась такая гроза, поднялся такой ветер, полил такой дождь, что любо. Надобно было видеть, как весь народ засуетился, кинулся в каюты, шум, крики, давка..."
Любо! И только Пушкин возвращался в опостылевший Петербург с тяжелым сердцем. Была еще одна печаль кроме досады на Анну Оленину и тяжких нравственных терзаний по поводу "Гаврилиады". Она настигала его потом всякий раз, когда он соглашался проводить до Кронштадта своих друзей или знакомых, отъезжавших куда-нибудь в Германию, Швейцарию, Францию или Италию.
Они уезжали, а он оставался, на всю жизнь помеченный клеймом.
Невыездной.
Мечты невыездного
Дальше Кронштадта Пушкина не отпускали. Для поэта, который знал французский язык и французскую литературу лучше многих французов, свободно читал на итальянском, немецком и английском - эта невозможность побывать в Европе была унизительна. А для русского дворянина - и оскорбительна. За сто лет до того, как все российское население оказалось за железным занавесом, он опустился для Пушкина. Николай I испробовал на Пушкине все методы давления на мыслящего человека, которые потом возьмет на вооружение и усовершенствует сталинский режим: запрет на выезд за границу, негласный надзор, цензура, психологические манипуляции, интриги, шантаж и провокации.
И все-таки Пушкина не оставляла мечта о путешествии!
Неважно куда - в Европу, Америку или Африку. Важно плыть, плыть, плыть. Видеть другое небо и другие земли. Открывать для себя не человека, а человечество, которому сам Пушкин уже открылся как гений, как поэт вселенский, а не только лишь русский.
В мае 1830 года Пушкин берется за прозу, которая не будет окончена, так и останется в рабочей тетради. Герой собирается сделать предложение своей избраннице, но не решается, мучительно раздумывая , что же предпринять, если она откажет.
"Если мне откажут, думал я, поеду в чужие края, - и уже воображал себя на пироскафе. Около меня суетятся, прощаются, носят чемоданы, смотрят на часы. Пироскаф тронулся - морской, свежий воздух веет мне в лицо; я долго смотрю на убегающий берег - My native land, adieu. Подле меня молодую женщину начинает тошнить - это придает ее бледному лицу выражение томной нежности. Она просит у меня воды - слава Богу, до Кронштадта есть для меня занятие..."
Пироскаф стал для Пушкина сокровенным образом личной свободы, и он пользовался каждой возможностью ступить на его борт, оставить гранитные невские берега.
День рождения на палубе
18 мая 1833 года Пушкин случайно встретил Сергея Дмитриевича Киселёва, своего старого приятеля. На другой день тот пишет жене: "Под моими окошками проходят беспрерывно барки и разного рода лодки, народ копошится, как муравьи, и между ими завидел Пушкина. Я закричал, он обрадовался, удивился и просидел у меня два часа..."
Киселёв рассказал Пушкину, что на днях отправляется в Европу на пароходе "Николай I", и пригласил проводить его до Кронштадта. Пушкин соглашается. И утром 26 мая, в канун своего 34-го дня рождения, получает билет для поездки:
"Предъявитель сего, состоящий в ведомстве Министерства Иностранных Дел Титулярный Советник Александр Пушкин, имеет от начальства позволение отправиться на два дня в Кронштадт, во удостоверение чего и дан ему сей билет с 1-го Отделения Департамента хозяйственных и счетных дел с приложением печати".
Белая летняя ночь. Пироскаф "Наследник" медленно идет к Кронштадту. Разлитый повсюду таинственный свет придает особую прелесть девичьим лицам. На палубе среди отъезжающих - 18-летняя фрейлина графиня Надежда Соллогуб с теткой, 19-летняя Анна Абамелек с родителями...
И той, и другой Пушкин посвятит стихи, но вовсе не любовные, а дружеские, почти отеческие:
Неизбывная грусть проводов... Но и следующий свой день рождения Пушкин встретит на пироскафе. Мать поэта Надежда Осиповна писала дочеpи: "Сегодня день рождения Александра. Я иду к обедне, а он едет в Кронштадт с Мещерскими, которые уезжают в Италию вместе с Софьей Карамзиной..."
Так сам собой в жизни Александра Сергеевича образовался обычай - встречать свой день рождения на пароходе, вдали от "свинского Петербурга" (как он называл опостылевшую столицу в письмах жене). Если бы не ранняя гибель поэта, то, возможно, встреча дня рождения главы семьи на морском просторе стала бы семейной традицией Пушкиных...
* Пироскаф - от греч. pyr огонь и skaphos судно. Первоначальное название парохода.
P.S. Не так давно в полном собрании сочинений Пушкина была опубликована одинокая строчка из рабочей тетради 1835 года, ранее не замеченная исследователями и потому не публиковавшаяся:
"Плывет корабль, как лебедь громовержец..."
Быть может, это самый точный образ парохода из всего, что написано о нем в русской поэзии.