Мариинский театр представил премьеру "Царской невесты"

Премьера спектакля прошла в Мариинском театре-2 на фестивале "Звезды белых ночей". Новая "Царская невеста" сменила прежний спектакль, который на старой сцене Мариинки шел с 2004 года в постановке Юрия Александрова и Зиновия Марголина и где действие оперы было перенесено из эпохи Ивана Грозного в парк культуры и отдыха советских 40-х годов. Авторы нового спектакля - ярославский режиссер Александр Кузин и художники Александр Орлов и Ирина Чередникова. Музыкальный руководитель - Валерий Гергиев.

Постановка "Царской невесты" в Мариинке-2 получилась зрелищной и гладко лишенной провокативных концептуальных решений. Никакого актуального продвижения во времени смыслов либретто, написанного Римским-Корсаковым по исторической драме Льва Мея, никаких острых аллюзий и типажей, которые резонировали бы с современной действительностью.

Постановщик сам декларировал цель представить русскую историю в оптике накаленных шекспировских страстей, ведущих к гибели героев. В "Царской" гибнут практически все: Марфа, ее жених Лыков, Любаша, опричник Грязной, отравитель-лекарь Бомелий. Знаков конкретного времени в новом спектакле нет - ни теремов, ни пейзажей, ни бытовых деталей. Действие разыгрывается в пустом пространстве, на белых ступенях во всю ширину сцены, как на пустой доске. Появляется стол, богато накрытый кубками и вазами, с пирующими опричниками (причем тазы с вениками и исподние рубахи обозначают место встречи - баню), скамейка, вокруг которой бегают подружки Марфа и Дуняша, рассуждающие о женихах, холодный зеркальный трон, как из Кощеева царства, несущий смерть царской невесте.

Век Ивана Грозного обозначен в спектакле условно: персонажи экипированы в псевдоисторические костюмы - не музейные, но причудливо стилизующие образы сказочной живописи. Белое платье Марфы с длинными рукавами, как у Царевны Лебедь, белый, под парчу, кафтан и расшитые сапоги Лыкова - как у Ивана-царевича. Бояре носят кафтаны и охабни, но гусляры и плясуньи выступают в фантасмагорических нарядах - в золотых шапках и кокошниках, в стиле египетских фараонов. Но особенно экзотичны опричники: в черных кафтанах, напоминающих черкески, и огромных чабанских папахах. Выстраиваясь в шеренги, хором надвигаются по ступеням.

Исступленная любовная страсть Грязного раскрутила колесо смертей, став роковой для всех герое

Шоу костюмов заполняет спектакль, замещая, по сути, детали режиссерского решения, не перегрузившего артистов сложными задачами. Здесь поют на рампу, действие строится буквально по тексту: благословляют жениха с невестой - несут икону, ненавидят Бомелия - дружно набрасываются на его визитеров. Любаша, снисходящая до Бомелия, идет в его каморку павой с гордо поднятой головой. Грязной, подсыпая Марфе зелье, крупно работает мимикой, растворяет отраву в кубке. При этом зловещий образ Ивана Грозного в спектакле не педалируется: царя проносят мимо Марфы в зашторенном паланкине. Как окажется, главный виновник трагедии вовсе не он.

Несмотря на рутинную сценическую эстетику, мариинская "Царская" выглядит обновленной именно в ее музыкальном концепте. В партиях молодых героев в спектакле выходит новое поколение мариинских певцов: Анна Денисова - Марфа, звездный мариинский баритон Алексей Марков - Грязной, победительница конкурса Чайковского Юлия Маточкина - Любаша, Илья Селиванов - Лыков, Светлана Капичева - Дуняша. Причем таких молодых составов в "Царской" подготовлено несколько. На премьере певцы порадовали редким для отечественной сцены качеством дикции. Вокальный стиль "Царской" современники сравнивали с бельканто Глинки, но Гергиев протянул параллель от Римского-Корсакова к Верди, к его чувственному вокальному темпераменту, к страстности каждого слова, словно высекающего из звука огонь. Такое решение освежило сценическую энергию "Царской". Исступленная любовная страсть Грязного раскрутила колесо смертей, став роковой для всех героев. Эта энергия била у Маркова живым эмоциональным током, а красота его вокальной работы придала Грязному романтический шарм. Харизматичным оказался в спектакле и другой опричник - Малюта Скуратов в исполнении Михаила Петренко, спетый с вокальным шиком, взрывным темпераментом и опытом умного игрока. Лыков у Ильи Селиванова - хрестоматийный лирический герой, надрывно и прекрасно повествующий о любви к Марфе - светлый, простодушный, никогда не побеждающий в отличие от русских сказок в реальной действительности, обреченный на смерть, так же, как и Любаша в исполнении Юлии Маточкиной, слишком страстно любящая Грязного. Голос ее звучал с темной энергией , влекущей своей силой, словно в омут. Пульс спектаклю дал Гергиев, резко сдвинувший эпический и кантиленный строй музыки Римского-Корсакова к более напряженному движению, острой динамике и крупным оркестровым краскам - тревожным, отрывисто зловещим, оседающим тяжелой медью. Даже звон колоколов звучал здесь как набат беды. Через музыку новый спектакль и наполнился той энергией страсти, что во все времена пронизывает человеческую жизнь, независимо от исторических эпох, войн и общественных коллизий.