При том, что ему было трудно соревноваться с открытием концертного зала "Зарядье", которое стало главным культурным событием не только сентября, но, смею полагать, и всего сезона. Праздничные программы в "Зарядье", призванные удивить присутствием звезд первой величины, можно назвать кульминацией всех сентябрьских торжеств, несмотря на то, что минувшая неделя, и особенно ее завершение, были полны незаурядными событиями. От Московской международной книжной ярмарки и 5-го Конгресса переводчиков русской литературы до XVIII церемонии вручения премий лучшим учителям русского языка ближнего и дальнего зарубежья. И это не говоря о самом пестром уличном празднике, который всполохами сверкал по всему городу.
Но при всем этом пиршестве духа "Кальман-гала" в Большом театре, который в высшей степени профессионально организовали сотрудники "Росконцерта" и их венгерские партнеры из будапештского Дворца искусств "Мупа" при поддержке Министерства культуры России и Министерства социальных ресурсов Венгрии, стал событием, которое было нельзя не заметить. Сам факт, что на нем присутствовали жена премьер-министра Венгрии Виктора Орбана Анико Леваи, нынешний министр трудовых ресурсов Венгрии профессор Миклош Кашлер и его предшественник Золтан Балог, дочь Имре Кальмана Ивоннка, придавал всей этой художественной затее серьезный политический смысл. Венгерские коллеги, демонстрируя музыку своих национальных гениев на главной сцене России, подчеркивали, что у наших стран даже в пору политических и экономических санкций существуют особые отношения, которыми они дорожат. Они, как и мы, справедливо полагают, что культурный обмен позволяет сохранить те важные связи между народами, которые не должны обрываться даже в период "ледяных войн". Авторы этого музыкального проекта, безусловно, понимали, на какой риск они идут. Если оперетты Иоганна Штрауса звучали в прославленных оперных домах, в том числе и в Большом, если их ставили такие признанные гении, как Ингмар Бергман, то сочинения Имре Кальмана оставались уделом музыкальных театров, что называется, второго и третьего ряда. Правда, от этого их любили не меньше, чем другую австро-венгерскую классику. Но их появление на сцене Большого у высоколобых ревнителей чистоты сакрального филармонического искусства, безусловно, могло вызвать если не гнев, то уж во всяком случае недоумение. Когда Ивоннка Кальман, с которой мы подружились два года назад во время репетиций "Принцессы цирка" в Московском театре мюзикла, поделилась со мной своей сокровенной мечтой о концерте из произведений отца в историческом здании Большого театра, я был в высшей степени осторожен и подбирал слова, чтобы необидно выстроить свой ответ. Моей осторожности поубавилось, когда я заново восстановил в памяти оркестровые партитуры главных сочинений великого уроженца Венгрии. И она почти совсем сошла на нет, когда узнал, что дирижировать оркестром "Русская филармония", который пригласили для участия в этом концерте, согласился Михаил Юровский. Ему, тонкому интерпретатору русской, австрийской и немецкой музыки, Имре Кальман, который стал знаменитым в Вене, был совсем не чужим композитором. Впрочем, как и любому русскому музыканту, который вырос под звуки выходной арии Сильвы и знаменитой арии мистера Икс, - у нас он стал каноническим после советского фильма 1958 года, где роль таинственного акробата исполнил Георг Отс. И если российская публика, пришедшая на "Принцессу цирка", не услышит "Цветы роняют лепестки на песок...", она разнесет театр на мелкие кусочки.
Однако, судя по всему, не только у меня были опасения, что музыка Имре Кальмана на сцене Большого - это слишком экстравагантно даже для нашего раскованного времени. Наверное, поэтому в программу концерта включили Рапсодию N 1 для скрипки с оркестром Белы Бартока, для исполнения которой пригласили виртуоза Криштофа Барати, и Интермеццо из оперы Золтана Кодаи "Хари Янош". Сопряжение музыки этих великих венгерских композиторов с мелодиями Имре Кальмана имело не только эстетический, но и исторический смысл - они оба были соучениками автора знаменитых оперетт, который в начале своей композиторской карьеры разрывался между "серьезной" и "легкой" музыкой.
"Кальман-гала" в Большом театре еще раз подтвердил мысль о том, что в последние лет пятьдесят граница между "высоким" и "низким" искусством перестала быть непроницаемой. На самом деле ее никогда и не было. "Низкое" искусство проникало в самые сложные произведения, а приемы "высокого" искусства облагораживали легкую музыку и фольклор. Не случайно Шостакович, высоко оценив увертюру Исаака Дунаевского к фильму "Дети капитана Гранта", посетовал, что ее автор не пишет симфонических произведений. Но Дунаевский, как и Кальман, настаивал на своем понимании служения искусству. М. Юровский и оркестр под его управлением, опытные вокалисты доказали, что музыка Кальмана может быть органичной для сцены первого оперного дома России, в ней живет та высокая культура, которая сближает ее с оперными шедеврами.
Как хорошо, что пока никто не догадался квотировать музыку Имре Кальмана, которая уже больше века обеспечивает финансовую устойчивость всем театрам оперетты России и - уверен! - будет помогать им и впредь. Спасибо, Кальман!