Поделиться
СТД, проводя фестиваль, руководствуется исключительно художественными соображениями - новизной решений в спектакле, общим ощущением талантливости работы. Нет ограничений ни по жанру спектакля, ни по выбору драматургической основы - классика или современная пьеса. Получается очень пестрый и разнообразный фестиваль, который собирает полные залы зрителей.
Ельцин-Центр - музей на родине первого российского президента. Руководитель "Театральной платформы" Ельцин-Центра Наталья Санникова собирает на этой площадке примеры экспериментальной режиссуры, новой драмы, новых имен. Проза Шаламова, стихи Рыжего или Летова складываются в панораму размышлений, вопросов и воспоминаний современного зрителя, иногда очень юного. Плодородная в театральном и литературном смыслах уральская почва делает эти спектакли заметными событиями, которые знают уже и за пределами города.
Просветительство - очевидно, одна из задач Платформы, и этой целью явно руководствовалась Санникова, задумав спектакль о Геннадии Шпаликове. Легенда оттепели, гениальный сценарист, солнечный автор, покончивший с собой в 37 лет, ныне почти забыт, и сама попытка разговора о том, памятник кому установлен возле ВГИКа, заслуживает уважения. Пьесу о нем написал молодой уральский драматург Ринат Ташимов, поставить ее приглашен молодой петербургский режиссер Николай Русский. Сотрудничество двух авторов, кроивших пьесу прямо по ходу работы, привело к неоднозначному результату.
Экран-задник, из-за которого выскальзывают пять персонажей, красная ковровая дорожка, на переднем плане с краю - звукорежиссерский пульт. Аскетичная обстановка, черно-белые кадры - выхваченные из разных шпаликовских кинолент, закольцованные на одном повороте головы, нескольких шагах, долгом взгляде, вскинутой руке.
Это не байопик, не стилизация, не оммаж автору. Честно говоря, ни жанр, ни сюжет не поддаются четкому определению, но что-то удерживает от окончательных оценок. Что узнает зритель, не знакомый со Шпаликовым? Что он написал "Я шагаю по Москве", что шляться по городу под дождем ему куда интересней, чем строить социализм, - вот он появляется в кепке и съехавшем галстуке, пошатывается, зыбко улыбается.
Был современником Хрущева и Никсона - вот эти двое в костюмах так себя называют. Был не то чтобы друг, но как бы успешный приятель - в усах и тоже Никита Сергеевич. Была у него женщина, и вероятно, не одна - но сливается в одну фигуру, которая то отталкивает его, то навзрыд вспоминает, то смеется. Он покончил с собой - почему? - да вот по всему вышеперечисленному, и еще потому, что пил и даже работал в пьяном виде, и алкоголь нисколько не мешал работе. Что же мешало? Нет ответа. Нет истории. Нет масштаба героя - недостаточно назвать его гением.
Нет и его изменения, какой-либо трансформации: Алексей Забегин, удивительно похожий на Шпаликова внешне, очень мягок, грустен и совершенно неприкаян от начала до конца; все это артист органично играет в том же состоянии, в каком появился в первой сцене - виноватости и смущенного вызова, сознавая свою слабость, заплетающиеся ноги и язык. Он одинок, где-то сбоку, отдельно от всех, кто о нем говорит, нет у него ни женщин, ни друзей, ни врагов.
Это и есть главная удача авторов спектакля - ощущение вакуума, в который проваливается всякое творческое усилие и который не залить водкой, не заполнить никакими строчками, не расцветить никакими отношениями. Линия "поэт и царь" здесь и вовсе невозможна, власть травестирована, главы двух держав - коверные, которые обеспечивают градус абсурда в колоритном исполнении Александра Фукалова и Валерия Прусакова.
Нет изменения времени - 60-е не отличаются от 70-х. Есть ощущение безвременья, но все же застывшее время и лишенный движения рассказ об этом времени - не одно и то же. Спектакль кажется россыпью осколков, в которых вдруг вспыхивают шпаликовские строчки или кадры, а то и вовсе "голубой вагон", в нем череда ложных финалов, когда за полной ясностью следует еще один круг абсурда.
Никто из персонажей не равен сам себе, кроме Шпаликова - он один шатается, мучаясь, среди этих лукавых лицедеев, и уходит, бросив: "Устал я от вас". Вот это точно переданное ощущение от цитаты из предсмертной записки и есть то, что задерживает внимание на работе молодых авторов, не позволяет определять ее в привычных терминах - возможно, на наших глазах рождается новый способ театрального рассказа.